Уильям Блум - Кентерберийская сказочка

– Праздного любопытства ради – чем занимаетесь, сэр?

– Учусь ездить медленно.

– Понятно, сэр. Можно взглянуть на ваши права? Он словно распевал песенку на одной ноте.

– Я сдал экзамен только вчера.

– Понятно.

– Но бумажка, что подписал инструктор, у меня есть.

– Отлично. Можно на нее посмотреть?

Я передал документ через окошко. Вообще полицейские мне нравились, такие деловитые, неторопливые, улыбаются тебе. Он взглянул на бумагу.

– Какой у вас номер машины, сэр?

– Что?

– Какой у вас номер машины.

Мои детишки скрылись из вида. Что там бормочет этот дурак?

– Кажется, я его не помню. Номер-то новый. Еще на память не выучил.

Должен же я их догнать!

– Понятно.

– Машина – это подарок отца.

– Понятно.

– Его зовут Джордж Эпплби.

– Адвокат?

– Да.

– Понятно. Хочу дать вам маленький совет. Выучите номер вашей машины, сэр, а во-вторых, никогда не ездите так медленно. У вас и с быстрой ездой проблем хватит.

Он" вежливо улыбнулся и отошел. Дети! Где дети? Я резко нажал педаль газа и слишком быстро снял ногу со сцепления. Шины взвизгнули – и машина снова заглохла. Полицейский остановился и обернулся. И зашагал было ко мне. Меня бросило в пот. Я снова завел машину и отъехал, изо всех сил стараясь не смотреть в сторону полицейского.

Я их все-таки потерял. Нету! Наверное, потопали в собор. Я запарковал машину неподалеку, пробежал в соборные ворота – вон они, входят в церковь. Со вздохом облегчения я последовал за ними. Притормозив в дверях, я заметил – они спускаются в склеп, и уже хотел было идти за ними, но вспомнил – на мне никакой маскировки. Я бегом кинулся к машине и напялил на себя плащ, шарф, очки и кепку. И уже тогда степенным шагом – грязным старичкам бегать не положено – вернулся в собор и спустился вниз. Опять их нет! На секунду мне показалось, что я слышу их голоса. Или это ветер? Я стал кружить по склепу. Ну, где вы там, выходите! В склепе было теплее, чем в остальной части собора, но тут какой-то мшистый запах, да и как подумаешь обо всех этих покойниках… Пойди их пойми, этих детишек, каким магнитом их сюда так тянет? Мало ли где еще можно и спрятаться, и просто дурака повалять?

Поднявшись по ступенькам, я сел на одну из скамей. Никакой книжки с собой у меня не было, и я взял с полочки молитвенник. О, Господи. Господь наш на небесах. Отец наш. Аминь. Аминь. Дай нам наш хлеб насущный. Я не брал молитвенник в руки уже несколько лет и теперь обнаружил в древнеанглийском какую-то притягательность. Фразы звучали как-то обволакивающе, но властно. Какое-то время я сидел и наслаждался чтением, но минут через сорок мне это надоело… все-таки, куда же, черт возьми, подевались детишки? Вот какая дурацкая мысль пришла в голову: они прямо подо мной! Мимо скамеек я прошел к алтарю. Сколько свечей! Я внимательно вгляделся в крест. Ну-ка, Господи, извлеки детей на свет божий! Тут до моего слуха донесся смешок. Дженни и Тристрам выходили из собора. Надо же, какое странное совпадение!

Просидеть у них на хвосте по пути домой – это оказалось невозможным. Раньше они торопились. А теперь – тащились, как две черепахи. Глазели по сторонам, пялились в витрины, обхватив друг друга за плечи. Изредка останавливались и целовались, а я измывался над моей бедной машинкой. Обогнав детишек, я поехал домой.

Я заснул, и плавного течения моего сна свист поначалу не нарушил. Но он не прекращался; видимо, пошел вразрез с моими грезами – и я проснулся. Высунулся из окна, чтобы лучше слышать. Кто-то из них негромко посвистывал, вызывая другого. Так продолжалось довольно долго. Наконец раздался ответ, и несколько секунд они свистели вместе.

Я подождал и увидел, как две фигурки крадутся вглубь сада, каждая по свою сторону забора. Надев ботинки и халат, вышел в сад и я.

Их лампа была зажжена, оба были в халатах, они стояли и держались за руки. На Дженни были шлепанцы. Тристрам вообще явился босиком.

– Мне очень надо было увидеть тебя, – сказала она просто.

– Что, они совсем тебя затюкали?

– Нет вроде. Просто стали мне совсем чужие.

– И Филип тоже. Я думал, хоть с ним будет иначе, но они все одинаковые.

– О-о, Тристрам.

В тихом голоске – и отчаяние, и любовь.

Они прижались друг к другу, обнимая, утешая. На лицах – усталость, волосы взъерошены, но они целовались, руки их скользили по телам друг друга под пижамами. И было расстелено ватное одеяло, поверх него легло шерстяное. Они вытянулись на нем и медленно освободились от одежды, и тела их плавно обтекали друг друга, перетекали друг в друга, они нежно постанывали – наблюдать за этой сценой было выше моих сил.

Подогнав машину к дому Траншанов, я надавил рукой на сигнал. Еще раз. На пороге появилась Дженни и по дорожке побежала ко мне. На ней были джинсы в обтяжку и коричневатый джемпер грубой вязки, скрывавший округлости ее бедер и груди. Но густая копна волос и туфли на невысоком каблучке не оставляли места для сомнений: это явно не мальчишечка-подросток.

Я проехал еще пятьдесят ярдов к дому Холландов, Дженни бежала сзади. Я снова погудел, и оп-ля! – вот и Тристрам, одетый точь-в-точь как Дженни, только джемпер потемнее. Дженни забралась на заднее сиденье и наградила меня летучим поцелуем в шею.

– Спасибо.

Тристрам уселся рядом со мной, и его она тоже чмокнула в шею.

– Точно. Едем общаться с природой.

Я нажал на газ – и мы поехали. Я включил радио.

– Класс. Тут еще и радио. И крыша раздвижная Открыть можно?

– Замерзнете там сзади.

– Не замерзнем. Обещаем.

Я остановил машину и открыл крышу Мы снова двинулись, и Дженни поднялась на заднем сиденье и уперлась в плечи Тристрама, он зашипел на нее – не мешай водителю! – но я его успокоил, мол, мне это совсем не мешает, а улыбка сама так и расползалась по лицу. Они распевали вместе с радио, а когда стал подвывать и я, стали хихикать. Собственно, я не подвывал, а бухал – бум-бум – густым басом. Я замолчал, и они запели снова, и тогда я снова подключился с моим бум-бум, и они снова захихикали. Получилась как бы игра, но наконец они разрешили мне петь вместе с ними, и Дженни изредка вставляла: «Как он смешно поет, да, Тристрам? Ты только послушай!» И я хихикал вместе с ними.

Машин на дороге почти не было, но, когда мы кого-то объезжали, Дженни махала рукой и как бы посылала им свою песню. Люди радостно махали в ответ.

Я съехал на проселочную дорогу. Я не знал, куда поеду, но чувствовал: подходящее место рано или поздно встретится. Мы ехали лесом, над дорогой нависали деревья. Время от времени набрасывался ветер и срывал с деревьев листья, некоторые залетали в машину. Дженни все стояла и распевала, один листик прибился к ее лицу, и, вздрогнув от неожиданности, она села. Теперь мы ехали по узенькой дорожке между деревьями. Еще сто ярдов – и я остановил машину.