Уильям Блум - Кентерберийская сказочка

– То есть как?

– Так. Пошли к ним поговорить насчет тебя и Тристрама. И поссорились.

– Ты-то откуда знаешь? – Дженни посмотрела на сестру в зеркало. – Тебя же там не было. Но хорошо, что они наконец познакомились.

– Я была у Филипа. И мы поневоле все слышали. Они кричали, на чем свет стоит. Мама с папой сказали, что он тебе не ровня, тут мистер Холланд и взвился.

– Ты просто врушка, злая врушка, – сказала Дженни, не принимая сестру всерьез.

– Это ты так считаешь. Тебе же помочь хочу. Все-таки ты мне сестра. Они тебе запретят с ним видеться. Так что знай заранее.

– Врушка.

– Нет же, говорю тебе. Мы все слышали. Они так орали, что не услышать было нельзя.

– Ты гадкая и злая врушка. Я тебе не верю. Оставь меня в покое и дай мне причесаться.

– Ну, если тебе моя помощь не нужна… Только не говори потом, что я тебя не предупредила. Сегодня ты со своим драгоценным Тристрамом встретилась в последний раз.

– Ты дурочка и врушка. Врушка. Врушка. Не знаю, зачем тебе это надо. – Дженни, казалось, вот-вот заплачет. – Оставь меня в покое.

Гордо вздернув нос, Вероника вышла из комнаты.

– Я только хотела тебе помочь.

У меня с Тристрамом был уговор: если он хочет, чтобы я подвез его в школу, без двадцати девять он должен стоять у моей машины. После понедельника он не появился ни разу, да и в школе я его не видел. Поскольку много народу валялось с гриппом, я его отсутствию не придал особого значения. Моя голова и мое время были заняты другими вещами. Благодаря машине я вдруг стал популярен. По вечерам меня все время куда-то приглашали. Кого-то все время надо было подвезти.

Не доносилось и пересвиста. Два раза – если не больше – их свист слышался мне во сне. Я даже был готов проснуться и выглянуть в окно, но пересилить природу не смог.

Потом, под вечер в пятницу, к нам пришли мистер и миссис Холланд. Мама кликнула меня снизу – оказалось, им требовался я. Очень мило. И очень странно. Не видел ли я Тристрама, спросили они. Когда? После понедельника. Нет, не видел. А Дженни? Нет, Дженни тоже. А в чем дело? Что случилось? Исчезли они, вот что. В понедельник? В понедельник. Почему же вы пришли ко мне только сегодня? Почему?

– Мы решили, что это просто шутка. Что они вздумали нас проучить. Мы из-за них поскандалили. И решили, что это просто шутка.

– Шутка? – не мог понять я.

– Вчера вечером мы сообщили в полицию, – объяснили они мне, словно извиняясь.

– Вчера?

Мама положила мне руку на плечо, но я стряхнул ее.

– Ты их не видел? Я покачал головой.

– И не представляешь, где они могут быть?

Я снова покачал головой. Все в ней перепуталось. Надо было побыть одному.

– Если о чем-то вспомнишь…

Я кивнул и поднялся к себе в комнату. Обхватив голову руками, я стал думать. Ничего не случилось. Просто они решили спрятаться. Попрячутся, а потом им надоест, и они вернутся, улыбающиеся и довольные. Они просто спрятались. В сарайчике. Сейчас пойду погляжу в свою дырочку и увижу – они лежат и лопают печенье, а в промежутках занимаются любовью. Напрячутся – и выйдут.

Света в сарае не было, и я пробрался в сад Траншанов. Медленно открыл дверь. Не дай Бог испугать их или как-то застать врасплох. Сарай был пуст. Как же так, они должны быть здесь – прятаться, спать, что-то делать. Но сарай был пуст.

Я вернулся в свою комнату, забрался в постель. Но гон не шел. Я словно чего-то ждал. Долго ждал, очень долго. Когда же они позовут друг друга, где их условный сигнал? Сон не шел.

Я оделся, спустился вниз, вывел на улицу свою мини. Я ездил по окрестностям, пока не стало восходить солнце и можно было погасить фары. Обратно я ехал через город. Кентербери словно вымер, в нем стояла полная тишина – ни звука, ни шевеления. Ни одного прохожего. Ни одной машины. Мертвый город. Притормозив, я взглянул на собор. Утреннее солнце поигрывало на крыше центральной башни. Эй ты, солнце, какое ты имеешь право сиять так радостно?

Дома я, не раздеваясь, бухнулся на постель. Наступила суббота. С утра – по магазинам. Днем – уроки. Вечером – что Бог пошлет. В воскресенье с утра – отоспаться. Днем – тайком вслед за детишками. Собор. Потом склеп. Их голоса эхом отдаются откуда-то из глубины, из их убежища. Минутку. Как же я сразу не догадался? Это же так просто. Так очевидно. Взяв отцовский фонарь, я поехал к собору.

Была половина восьмого, и он только открылся. Несколько священников шли по центральному проходу к клиросу. Я сразу спустился в склеп.

Дженни и Тристрам прячутся где-то здесь – больше негде. Я медленно стал обходить склеп, прикасаясь к стенам, ощупывая их. Камень был холодным и жестким. Я обошел все боковые часовни. Дженни и Тристрам здесь. Я точно это знаю. Они ждут, когда я их найду. Фонарем я высвечивал все углы. Ничего. Наверху началась служба – до меня едва слышно доносились звуки органа, пение хора.

Господи, зачем ты меня так мучаешь? Даже слезы в глазах. Я же знаю: дети здесь, где-то рядом. Ну, проведи меня к ним. Я стоял и ждал, вглядывался во тьму, надеясь что-то увидеть. В оконце под самым потолком просочился солнечный свет, в слабых лучиках заплясали пылинки. Я попытался сосредоточиться на одной и проследить, как она опустится, глаза мои следовали за лучом света. Луч коснулся пола под углом и не остановился, а пошел дальше и замер у входа в одну из боковых келий. Так просто! Я вошел в крохотную часовенку и огляделся. Сигнал свыше меня слегка разочаровал – я ведь здесь уже был и ничего не нашел… надо все обшарить еще раз как следует. Тут было шесть плетеных стульев и небольшой алтарь, на котором стоял небольшой деревянный крест. Я посмотрел на крест, и глаза мои заслезились, все перед ними поплыло. Я вытер их рукой – и внезапно в стене за алтарем заметил небольшое углубление. Я же знал, что все будет просто!

Я осветил углубление фонарем. Оно оказалось проходом, резко уходившим влево. Я стал протискиваться внутрь. Было темно, холодно и сыро, вокруг ни души, страшно. Да, до такого додумается не каждый, хотя чего, вроде бы, проще. Едва свернув налево, я увидел келью.

Она была продолговатой, но чуть искривлялась в месте слияния с проходом. В длину – футов тридцать, ширина максимум футов двадцать. Пол гладкий, песочного цвета. В дальнем углу что-то темнело. Я посветил туда фонарем.

Одетые в школьную форму, они лежали на плаще Тристрама. Рядом с ними – пять горочек воска, сгоревшие свечи. Ее голова покоилась на его правой руке, его щека прижималась к ее лбу. Он, вытянувшись, лежал на спине, она – чуть на боку, подтянув к животу колени. Ее руки, сведенные на его груди, держат его левую руку. Глаза сомкнуты, будто они вот-вот проснутся, а рты чуть приоткрыты, на лицах – ни улыбки, ни боли.