Жаклин Брискин - Все и побыстрее

— Здесь взрослеют гораздо раньше. Помнишь, что говорили об американцах во время войны? Янки чрезвычайно сексуальны.

— Как только папа поправится, мы немедленно вернемся в Англию.

— Это значит, дорогая Гонора, что мы останемся здесь навечно.

Забыв, что их может услышать шофер, Гонора закричала:

— Что за мерзости ты говоришь!

— Я люблю папу не меньше, чем ты, Гонора, но посмотри правде в глаза. Он не создан для того, чтобы заниматься бизнесом. Мы можем надеяться только на себя. — Горячность, с какой говорила Кристал, в сочетании с ее красотой делали девушку просто неотразимой. — Нам надо найти здесь богатых мужей.

— Я никогда не выйду замуж без любви. Выходить замуж за деньги не для меня.

Кристал неопределенно пожала плечами.

— Хорошо, что у нас теперь есть дядя Гидеон.

— Так кто из нас более реалистичен? Он даже имена наши не запомнил.

— Главное, что мы сделали первый шаг и познакомились с ним. — Глаза Кристал стали почти синими. — Он просто обязан позаботиться о нас. Я уверена, что встречу достойного молодого человека. И если уж ты не хочешь выходить замуж, то по крайней мере должна оставить поиски работы и поступить в университет. Джоселин будет ходить в хорошую школу, где нет японцев и итальянцев. Папа перестанет пить…

— Кристал! — голос Гоноры дрожал от возмущения.

Кристал посмотрела на шофера, кивнула головой и замолчала.

Богатые кварталы остались позади. Машина медленно ехала среди серого однообразия многоквартирных домов по крутой Ломбард-стрит, в конце которой, словно палец, указывающий в небо, высилась башня Кольт-тауэр. Гонора дотронулась до плеча шофера.

— Вот наш дом, — сказала она, стараясь быть вежливой.

Шофер притормозил. Лимузин мягко проехал через узкие ворота и остановился у большого дома. Лучи предзакатного солнца безжалостно высвечивали облупившиеся стены, некогда покрытые синей краской.

Окно на третьем этаже распахнулось, и в нем показался мужчина. Он перегнулся через подоконник. Ветер трепал его редкие каштановые волосы и старый школьный галстук.

— О Боже, это же папа, — прошептала Кристал.

— Вы обе заслуживаете хорошей порки! — закричал им Ленглей Силвандер. — Где, черт возьми, вы шлялись до сих пор?

— Он совсем пьян, — прошептала Кристал.

Гонора, не дожидаясь, когда шофер откроет дверцу, выскочила из машины, едва слышно прошептав «спасибо». Кристал последовала за ней.

Они быстро побежали по узкой дорожке, залитой уже растрескавшимся цементом, вдоль которого выстроился длинный ряд почтовых ящиков, миновали завешанный разноцветным бельем двор и ворвались в подъезд. Прыгая через несколько ступенек, они взбежали на третий этаж и остановились перед дверью квартиры. Прежде чем Гонора успела вставить в замок ключ, дверь распахнулась и на пороге появился Ленглей Силвандер.

Верхняя часть его лица была гладкой. Широкие брови и бездонные голубые глаза, похожие на глаза Кристал, свидетельствовали о том, что некогда он был красивым мужчиной. Однако нижняя часть лица с безвольным подбородком и капризным ртом обвисла от постоянного пьянства.

— Вы что, хотите нарваться на неприятности! — кричал он.

— Папа, позволь нам войти, — попросила Кристал, — мы тебе сейчас все объясним.

— Как вы оказались в этом роскошном американском автомобиле?

Кристал вздернула подбородок.

— Он принадлежит дяде Гидеону.

— Этому выскочке! Что у вас с ним общего?

— Ты посоветовал нам навестить его.

Ленглей с удивлением посмотрел на дочь.

— Я? Ах да, чтобы выразить соболезнование по поводу смерти вашей тетки. Но я не разрешал вам пользоваться его собственностью. — Высокий голос Ленглея гулко отдавался на лестнице.

Гонора втолкнула отца в квартиру, и Кристал захлопнула входную дверь.

Все трое стояли в узком коридоре. Дверь в комнату отца была приоткрыта. В дверном проеме виднелись большая двуспальная кровать в стиле эпохи королевы Анны и ночной столик на высоких ножках, на котором стояли початая бутылка виски и стакан.

— А где моя маленькая сиротка? Может, она уже занимается проституцией? Джоселин! Джосс!

— А разве она не дома?

— Джо…о…селин! — продолжал звать Ленглей.

Дверь справа открылась. На пороге стояла маленькая худенькая девочка, одетая в поношенную форму английской школьницы. Обеими руками она прижимала к плоской груди раскрытую книгу. Волосы девочки были гладко зачесаны назад и заплетены в косу; бледное худенькое личико с полными слез голубыми глазами почти закрывали большие очки с толстыми линзами, передние зубы девочки слегка выдавались вперед. Джоселин Силвандер, на редкость домашний ребенок, была полной противоположностью своим красивым сестрам.

— Что вы раскричались? — равнодушно спросила она. — Что случилось?

— Как будто ты не знаешь, — огрызнулась Кристал, которая часто пререкалась со своей младшей сестрой.

— Когда я тебя зову, ты обязана откликаться, — закричал Ленглей.

— О, когда ты пьяный, это все равно бесполезно, — ответила Джоселин сквозь слезы.

— Вы нахалка, мисс.

Джоселин бросилась обратно в комнату, хлопнув дверью так, что задрожали тонкие фанерные перегородки.

— Опять эти сцены! — Кристал незаметно проскользнула в комнату, которая служила семье кухней и столовой, оставив Гонору наедине с отцом.

Гонора погладила руку отца.

— Папа, я заварю тебе крепкого чаю.

— Как вы могли позволить этому неотесанному мужлану оказывать вам знаки внимания? — спросил Ленглей жалобным голосом, отталкивая руку Гоноры.

— Мы не подумали. Это моя вина. Папа, уже почти четыре часа. Я приготовлю чай. Он поставит тебя на ноги, — умоляла Гонора.

— Я воспитывал из вас леди. Во всем виноват я. Мне не следовало привозить вас в эту проклятую страну.

Стены снова задрожали: Кристал с шумом захлопнула дверь.

Губы Гоноры дергались. Практичная Кристал и умненькая Джоселин легко справлялись с отцом, когда он был трезвым, но его пьяные вспышки гнева всегда доставались Гоноре, которая принимала все близко к сердцу. Гонора не просто любила отца — все три дочери его любили, — она боготворила его. Девушка тяжело вздохнула и пошла в комнату к сестрам. Почти все пространство комнаты занимал огромный комод мореного дуба, здесь же стояли три железные кровати.

— Всегда во всем виновата я, — хныкала Джоселин, зарывшись лицом в подушку.

— Джосс, ты же знаешь, что ему не нравится работать у дяди. В этом причина всех его несчастий.