Не сдавайся (ЛП) - Макаллан Шеннон

— Добро пожаловать домой, Шон. — Она лицом уткнулось мне в грудь, и когда обнимаю ее, я чувствую, как она дрожит, всхлипывая. Наверное, она вздохнула с облегчением. Я дома. Если в дверь постучит незнакомец, то это будет не тот, кто придет с соболезнованиями от министра обороны и благодарной нации. Одного визита уже достаточно, и теперь ей не придется бояться второго.

Дом. Мир. Дизельный дым от шаттлов густо висит в воздухе, принося с собой воспоминания о базах и аэродромах, разбросанных вокруг всех гадюшников, в которых я провел последние восемь лет. Запах тот же, но звуки другие. На холостых оборотах по-прежнему урчат дизели, но в них нет глухого ворчания «Брэдли», и не скрипят плохо смазанные гусеницы, куда бы я ни повернул. Толпы людей — это счастливые семьи, встречающие любимых, а не сержанты, собирающие войска.

Мама отпускает меня и делает шаг назад, чтобы посмотреть на меня. Она оглядывает меня с головы до ног проницательным взглядом, останавливаясь на длинном узловатом белом шраме на левой щеке и татуировках на предплечьях. Еще одна белая складка шрама проходит по всей длине одного из них, нарушая ярко окрашенные чернила. Она качает головой – то ли из-за чернил, то ли из-за шрамов, то ли из-за моей худобы, не могу сказать, и открывает багажник для моей сумки.

— Мама, спасибо, что приехала за мной, — это звучит неубедительно, но я не знаю, что еще сказать. Моя сумка отправляется в багажник, и я закрываю за ней крышку.

— Поехали домой, Шон.

Мама не заставляет меня говорить, и дорога домой проходит в благословенной тишине. Я чувствую, что она наблюдает за мной, молча изучая меня краем глаза, и поворачиваюсь, чтобы посмотреть в окно. Я не был дома с тех пор, как ушел на флот восемь лет назад, и мне потребуется некоторое время, чтобы снова привыкнуть к Мэну.

Аэропорт находится на окраине города, и уличные фонари редки и далеко друг от друга, пока мы не вернемся в более оживленную часть Портленда. Знакомые низкие кирпичные здания выстроились вдоль улиц, ярко освещенные магазины и рестораны с большим количеством делового трафика на тротуаре. Здания все те же, некоторым из них по несколько столетий. Мэн не так-то легко изменить.

Но за последние восемь лет многое изменилось. Я изменился. Моя семья изменилась. Все эти годы Билл был мужем и отцом, соседом. Он был хорошим соседом, всегда был рядом. Он старался помочь нам как можно больше, когда мы с моей овдовевшей мамой больше всего в этом нуждались.

И когда я увижу его, он будет мужем и отчимом. Моим отчимом.

Я так и не получил полной информации о том, что там произошло. Как изменилась его жена? И что с его дочерью?

Я вдруг радуюсь темноте, чувствуя, как румянец покрывает мою шею при мысли о Кортни, дочери Билла, и о жестком, болезненном поцелуе, который она подарила мне, прежде чем вытереть глаза и отвернуться, отказываясь смотреть, как я сажусь в автобус до учебного лагеря. Прошло восемь лет с тех пор, как я ее видел. Некоторое время после моего отъезда она посылала мне письма, но они прекратились после того, как ее родители развелись и мама уехала.

Я хотел бы увидеть ее снова. Надо будет спросить о ней Билла.

Погрузившись в счастливые воспоминания о первой любви, я вздрагиваю, когда машина останавливается и фары гаснут. В панике я хватаюсь за дверную ручку, готовая выкатиться и укрыться, но это не засада. Мы дома.

Утро четверга, 11 августа 2016 год.

На первый взгляд, это сообщество выглядит ярким, полным жизни. Суетливое и шумное. Мужчины и женщины, дети и животные, у каждого свое место, задача, которую нужно выполнить. Все движется так же сложно, как шестеренки, колеса и рычаги часов.

Аналогия вполне уместна, возможно, душераздирающая. Части этих часов делают одно и то же, одним и тем же способом, снова, снова и снова. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Год за годом. Нет никакого изменения, нет никаких перемен. Минутная стрелка не может стать чем-то лучшим, чем-то большим.

Так и для нас. Жестко регламентированы и ограничены, каждый из нас выполняет свою функцию в соответствии с «Планом Господа». Отец Эммануил говорит нам, «что у каждого из нас есть своя роль, и мы должны довольствоваться выполнением своей цели в «Его работе».

Большинство дел мы делаем вместе: трапезы, службы в часовне, работа в поле — но есть некоторые дела, которые делаются в небольших группах. Все делается в группах. Я никогда не видела, чтобы это было где-то прописано, но совершенно ясно, что никто никогда не должен оставаться полностью один и без присмотра на какое-то время. Никто, кроме отца Эммануила и двух его сыновей, которые делают все, что им заблагорассудится. Дэниел, брат нашего помазанного пророка, также получает некоторую снисходительность.

Полагаю, труднее распространять разногласия и нелояльность, когда вы не можете сделать это втайне. Иуда не справился бы со своим делом, если бы все смотрели на него все время. Слово Господа гласит: «Будьте уверены, грехи ваши найдут вас», и вы будете пойманы намного быстрее, когда на вас постоянно будут смотреть.

Вот почему мои понедельники и четверги такие особенные. Это мои любимые дни, мои пчелиные дни. В такие дни я почти сама себе хозяйка. Это малая толика снисходительности Дэниела, которую я могу разделить. Я не могу придумать никакой другой причины, по которой мне бы так повезло, если только… ладно, ладно, значит, все остальные боятся подходить к пчелам. Вот настоящая причина. Я присматриваю за двенадцатью скоплениями ульев, разбросанных по всему комплексу.

Конечно, мне все еще нужно рано вставать для молитвы, и я должна играть свою роль покорной жены Дэниела за тарелкой серой кашицы за общим завтраком, но после этого? Я буду в блаженном одиночестве. Часами. Я беззвучно напеваю, делая бутерброд, чтобы взять с собой на обед.

Какой чудесный день. Сегодня солнечно, тепло, но не так уж жарко, и я буду свободна весь день.

— Сестра Кортни. Ты сегодня полна радости. — Голос брата Иеремии пугает меня.

— Так и есть! — отвечаю я. — А почему бы и нет, если я так счастлива.

Мой ответ слишком хорош. Иеремия подозрительно хмурится и выглядит в точности как более злая и крупная версия своего брата Натана. Неужели они оба стоят перед зеркалом и каждое утро отрабатывают неодобрительный взгляд отца? Мне приходится прикусить губу, чтобы не захихикать от этой мысли, но сегодня будет такой прекрасный день, и я не вынесу, если что-нибудь испортит его.

Старшему сыну отца Эммануила двадцать пять. Иеремия — преемник своего отца, и он это знает. Он такой высокомерный, надменный и самоуверенный, что я ожидаю тот день, когда его взорвет. А еще он подлый садист, злой, как собака на цепи. Я не думаю, что есть кто-то, кроме него самого, кого Иеремия действительно любит, и он смотрит на мир сквозь призму подозрительности и мелочной злобы, который окрашивает всех и вся в оттенки от абсолютного безразличия до абсолютной ненависти.

Свое взросление он начал с того, что отрывал крылья мухам, и, вероятно, закончил бы мучением котят, если бы жил во внешнем мире. Полудиким амбарным котам повезло — у Иеремии есть иная отдушина, более подходящие для пыток. Люди.

Три человека, которых Иеремия ненавидит больше всего на свете, — это его младший брат Натан, его дядя Дэниел и я. Он не особо умен и безнадежен даже в таких мелочах, как правильная сдача на рынке, но у Иеремии есть изящная хитрость, которая позволяет ему инстинктивно узнать лучший способ навредить кому-либо.

Как только родился Натан, Иеремия потерял свою особенность и осознал угрозу своему положению, наблюдая, как растет его младший брат, и понял, что мальчик на грани того, чтобы стать по-настоящему блестящим. Дэниел представляет меньшую угрозу для будущего статуса Иеремии, но он стоит на пути, блокируя Иеремию от того, чего он хочет почти так же сильно.

Он хочет меня.

— Сестра Кортни, ты ни на секунду не обманешь меня, — утверждает он, ухмыляясь. Ох-ох. Это опасная территория. Мой план хорошо провести день на очень, очень тонком льду.