Не сдавайся (ЛП) - Макаллан Шеннон

— Брат Иеремия, я понятия не имею, о чем ты говоришь. — Это правда. Я действительно понятия не имею, что он имеет в виду. Даже если у него на самом деле ничего нет на меня, Иеремия никогда не упустит возможности причинить мне боль, просто чтобы напомнить мне, что он выше в пищевой цепочке, чем я когда-либо буду.

— Я знаю правду, — утверждает он, произнося ласково каждое слово. — Я знаю, почему ты все еще бесплодна после стольких лет. Почему ты не родила маленькую дворняжку для моего дорогого дядюшки.

— Пути Господни неисповедимы, — неуверенно отвечаю я, и мой пульс бешено разгоняется, подобно товарному поезду, и внезапный страх пронзает меня. — Он пошлет нам ребенка, когда ему будет угодно. — Что он знает? У него есть какие-нибудь доказательства?

— О, сестра Кортни, — Иеремия вздыхает, с притворной грустью качая головой. — Господь, может быть, и всемогущ, но моего дядю зовут не Иосиф, а ты не Дева Мария, — усмехается он. — И по крайней мере, ты не Мэри.

Мое сердце пропускает удар, когда я встречаюсь с его взглядом. Иеремия пристально изучает меня, и постоянно раздраженное выражение, которое он обычно носит, исчезает, заменяясь чем-то новым. Предвкушением. Иеремия наклоняется вперед, протягивая руку, чтобы убрать волосы мне за ухо.

— Если он хочет зародить в тебе ребенка, ему придется сначала прикоснуться к тебе, — шепчет он.

Я заставляю себя молчать, но не могу подавить дрожь ужаса и отвращения от ощущения его руки, ласкающей мою щеку, шею. Его дыхание, теплое и влажное, коснулось моего уха.

— Клянусь тебе, брат Иеремия, что я каждую ночь лежу рядом с твоим дядей, — подтверждаю я и не лгу. Я действительно сплю рядом с ним, и во время жестокой зимы в штате Мэн мы прижимаемся друг к другу, чтобы согреться. Может быть, между нами и нет похоти, но привязанность и забота вполне реальны.

— Значит ли это, что ты не против поделиться им?

Иеремия протягивает каждое слово, наслаждаясь моим страхом. Я качаю головой, удивленно приподнимаю брови и открываю рот, чтобы возразить, но он говорит за меня.

— Я знаю, каковы его предпочтения, сестра Кортни, и когда придет время, мой отец тоже узнает. И в тот день… — Иеремия делает эффектную паузу, надеясь напугать меня.

Это работает, но я скорее умру, чем позволю вампиру питаться моим страхом. Я отворачиваюсь от Иеремии, заворачиваю бутерброд в тряпку и запихиваю в сумку. Мне не нужно, чтобы Иеремия говорил мне, что будет с моим мужем, если однажды Сатана узнает о Дэниеле и Джошуа. Или что будет со мной. Я очень хорошо знаю, как изменится наша жизнь в этот день.

— Тебе даже не любопытно? — издевается он надо мной.

Я пожимаю плечами, держа рот на замке. Ничто из того, что могла бы сказать, не помогло бы ситуации, и в любом случае я не смогу сохранить ровный голос.

— Ну, это все равно может скоро случиться, даже если у моего любимого отца не будет... давайте просто назовем это откровением, не так ли? Откровение о моем дорогом дяде и его добром друге Джошуа.

Похоть Иеремии накатывает на меня волнами, еще более сильными и отвратительными, чем его зловонное дыхание. Я закрываю глаза, не в силах больше смотреть на его хищную ухмылку. Он завел сильную руку мне за голову, крепко, до боли вцепившись пальцами в мои волосы.

— Господь велел нам плодиться и размножаться, — процитировал Иеремия твердым, резким голосом.

— Господь терпелив, но он больше не потерпит твоего непослушания и откроет моему отцу свое разочарование в тебе. И в этот день ты станешь моей.

Я прижимаюсь спиной к стене, а Иеремия прижимается ко мне, сдавливая мою грудь своим весом, трется промежностью о мой живот и бедра. Я отталкиваю его, проскальзываю в сторону и скрещиваю дрожащие руки на груди, унимая дрожь и прикрываясь. Когда он так близко, я чувствую себя грязной, как поднимается волна тошноты. Иеремия приподнимает бедра, и это движение притягивает мой взгляд. Я не могла не увидеть непристойную выпуклость там, и его удовольствие от гримасы отвращения на моем лице, которое оказалось последней каплей.

Меня начинает рвать, Иеремия отскакивает назад, хватает ведро у раковины и толкает его передо мной, как раз вовремя. Я падаю перед ним на колени, меня вновь и вновь рвет, пока не остается ничего, кроме кислой желчи.

Когда я заканчиваю, Иеремия осторожно помогает мне встать и дает стакан воды.

— Спасибо, — благодарю я. Мой голос срывается. Мне больно говорить, но я все равно должна спросить. — Почему ты сейчас так добр ко мне.

— Потому что ты скоро станешь моей любимой женой, и я... я не хочу, чтобы ты была несчастна. -Теперь на его лице появилось что-то новое, перекрывающее похоть и предвкушение. Это что-то более мягкое, что-то, чего я никогда раньше не видела на его лице. Что-то, что я бы назвала — искренность? Нет. Ни за что.

— Так что, это твой способ ухаживать за мной? — Неверие толкает меня на неразумную дерзость. — Угрожая моему мужу? Угрожая мне? Ты думаешь, что сможешь запугать меня и влюбить в себя? — Лицо Иеремии застывает. — Я никогда не выйду за тебя замуж, Иеремия. Никогда.

— Ты, — произносит он холодным и яростным голосом, — подчинишься воле Господа, которая откроется Его пророку.

— Нет, я не подчиняюсь Его Воле, — шиплю я, поворачиваясь к нему спиной и направляясь к задней двери кухни. Я знаю, что враждовать с ним — опасная ошибка, потенциально даже смертельная, и мне нужно уйти, прежде чем ухудшу свое положение. Я видела, каким злобным становится Иеремия, когда не получает того, чего хочет, а сейчас он хочет меня.

Я напрягаюсь, когда слышу его быстрые шаги позади меня, вздрагивая, чтобы избежать его рук, которые, как знаю, он протянет, чтобы схватить меня, но недостаточно быстро. Иеремия хватает меня за рукав, разворачивает и толкает меня назад. Я вновь касаюсь спиной стены, и Иеремия придавливает меня к ней, прижимаясь своим мерзким ртом к моему, как будто хочет съесть меня заживо. Не задумываясь, я изо всех сил отталкиваю его, и он падает на пол.

Если бы взгляд мог убивать, я бы была окровавленным трупом, но взгляд Иеремии проскальзывает мимо меня, и ярость на его лице мгновенно утихает, как будто ее никогда и не было. Я стою спиной к двери, но мне не нужно оборачиваться. Есть только один человек, который может привязать бешеного пса.

Мой единственный вопрос — как долго он здесь стоит.

— Что происходит? — спрашивает отец Эммануил ласковым, сладко-обольстительным тоном, каким он обращается к новообращенным. Насыщенный медом и патокой, такой сладкий, и я всегда надеюсь, что они поймут, что он обманщик.

Иеремия переводит взгляд с отца на меня и обратно, медленно поднимаясь. Как и я, он, должно быть, недоумевает, как много видел его отец.

— Это моя вина, отец Эммануил, — утверждаю я, поворачиваясь к нему. Если сатана вошел, когда Иеремия находился на полу передо мной, он не мог видеть достаточно, не там, где он стоит. Я оказалась между молотом и наковальней. Скажешь неуместную ложь, и камень раздавит меня. Скажешь уродливую правду, и безжалостная ситуация сотрет меня в пыль.

— Я чувствовала себя плохо, и брат Иеремия — благослови его бог — пошел за ведром, чтобы я не наделала беспорядка. Когда я закончила, он принес мне воды. — Я жестом указываю на улики. Лучшая ложь — это та, которая ближе всего к правде.

— Сейчас меня вновь затошнило, и я оттолкнула его. Я не хотела... о нет! — Я потянулась к ведру, делая вид, что меня снова тошнит, но стресс и страх превращают мою игру в реальность.

— Неужели после стольких лет ты наконец получила благословение? — спрашивает он.

— Я горячо молилась об этом, отец, — отвечаю я, склонив голову и медленно вставая. — Я вылью это снаружи, а потом займусь своими делами.

Самозваный пророк хмурится, изучая мое лицо, когда я прохожу мимо него к двери.