Моя крайность (СИ) - Чепурнова Тата

— Как же я скучал! — возможно, у меня просто слуховые галлюцинации, ведь не может с такой согревающей теплотой в голосе говорить человек, которого растоптали предательством. Ясно одно, мы оба фатально несчастны, больше не имея ни возможности, ни желания изображать из себя гордое величие, рвемся навстречу друг другу. — Расслабься, — снова терзает губы, то нежно целуя, то прикусывая яростно, побуждая сдаться под его напором. — Маргош, расслабься, хорошо же будет.

Окончательно сжигая мосты, я послушно срываю с себя рубашку, которая так и не поддалась Максу и оставшись лишь в коротеньких шортах, отрезаю путь к отступлению. До дрожи в каждой клеточке тела, вожделея быть как можно ближе, теснее жаться, но вместо обжигающей близости кожа к коже, покрываюсь мурашками от касаний к прохладной “косухе”.

— Пожалуйста, разденься, — умоляюще выдыхаю в застывший полуоткрытый рот.

— Нет… сама, — глумливо посмеиваясь, Максим разводит руки в стороны, ожидая моих решительных действий. — Вылечи меня и отпусти туда, где мне место.

Облизнув вмиг пересохшие губы, тянусь к молнии, дергая вниз непослушными пальцами бегунок, стаскиваю с плеч мешающую куртку. А следом и свитер летит на пол в кучу снятых вещей, где давно затерялась и моя совесть. Меньше всего меня сейчас волнует, как я выгляжу. Нелепо, распутно, развязно, плевать, я просто хочу впитать всю страсть до последней капли, запечатать ее в себе и вспоминать, как только Макеев уйдет навсегда.

Прижимаюсь озябшим телом к его горячему торсу, дурея от жара и сумасшедшего, ненормального желания, которое ноет внизу живота, требуя большего.

Нежные, едва ощутимые поглаживания, нетребовательных ладоней, стирают тонкую грань, делая нас одним целым. И когда Максим, словно подразнивая, пытается убрать руки, я как кошка тянусь за ними, впитывая ласку.

Из-за не прошедшей до конца скованности после операции, Максим безуспешно старается подхватить меня на руки, но спустя несколько неуклюжих попыток, обходит сбоку, становясь за спиной.

Я кожей чувствую колебания воздуха, который вибрирует в сокращающемся между нами расстоянии, а как только широкая грудь, вплотную прижимается к моей уже влажной спине, я отрывисто выдохнув, откидываюсь затылком на подставленное плечо.

Голова нещадно кружится, всё словно окутано плотным туманом и чтобы не растерять жизненные силы, невольно зажмуриваюсь. Понимая теперь лишь по количеству неспешных шагов и пары поворотов, куда меня приводит Максим. Быстрый разворот, толчок и я падаю поперёк кровати, тут же ощутив тяжесть, с которой Макс наваливается сверху, хотя одной рукой, согнутой в локте он опирается на матрас.

Срывая последние оплоты здравомыслия, я прогибаясь в спине, приподнимаюсь, то и дело подставляя налитую грудь под жадные губы.

Влажный поцелуй, а следом приходится порывисто вскрикнуть, чтобы Максим разжав зубы, выпустил затвердевший сосок.

— Остановиться? — замирает, но выхватив в полумраке спальни мой слабый отрицательный кивок, ведёт ладонью по подрагивающему животу вниз к кромке белья, заскакивая мизинцем под резинку. — И не говори потом, что у тебя не было выбора.

Лязгом ремня отсекает последнюю возможность остановиться, впрочем, внутренний огонь желания может сжечь меня до тла раньше, чем кто-то из нас передумает.

От былой нежности и ласки не остается ни следа, так же как и от белья, сорванного в диком нетерпении, так резко, что теперь кожу на бедрах саднит в тех местах, где кружево до того как порваться сильно натянувшись, взрезалось в кожу.

— Готова?

Зачем-то спрашивает Максим, но не дожидаясь ответа, вклинивается между моих бёдер, широко разводя их резким толчком с единовременным проникновением. Таким глубоким и нетерпеливым, что я вонзаюсь ногтями в твердые мышцы его спины, с каждым диким движением сильнее царапаясь, будто возвращая Максу ответочку на его грубую напористость.

— Пожалуйста, прекрати, — шепчу одними губами, искусанными и болезненно реагирующими даже на слабый поток воздуха, что хрипло вырывается из меня. — Ты делаешь мне больно.

Предпринимаю отчаянную попытку высвободиться из-под навалившегося сверху меня Макса, который нарочно припечатывает меня к матрасу, сдавливая запястья рук, заведенных над головой.

— А мне думаешь не было больно, когда отец показывал вашу переписку? — сдавленно рычит, упираясь своим влажным лбом в мой, тараня его, словно пытаясь высечь искры. Коих в его глазах сейчас предостаточно, как и в моих — слёз обиды. — Или когда озвучивал сумму, которую ты любезно приняла от него в обмен на наше расставание? Мне было больно…, — слова завибрировав на его языке, рвано слетают с губ ощутимо разбиваясь на моих тяжёлым выдохом. — Охренеть как больно. Охренеть…

Он не двигается больше во мне, но и не спешит выйти, лишь успокаивающе оглаживает округлые бедра, тяжело дыша и подрагивая.

— Что ты теперь от меня хочешь? — смахиваю с его лба налипшие пряди отросшей чёлки. — Чтобы я извинилась за то, что продала тебя?

— Достаточно будет извиниться за враньё.

— Я не могла иначе…

— Могла, — приподнимается на локтях, ввинчиваясь влажным взглядом в моё и без того скорбное лицо.

— Извини… за враньё, за предательство, за тупость, — глотаю окончания слов вместе с горькими слезами, прекрасно понимая, что никакими словами не смогу искупить вину.

— Тише, — приближает свои губы к моим, сбивая дыхание, стирая всякое понимание, за что мне можно дать второй шанс?! — Ты мне досталась с таким трудом, что я просто не имею права с лёгкой руки и подачи старого циника, потерять тебя, — взгляд теплеет, окутывая неподдельной любовью, которую он без сомнения чувствует, ко мне, несмотря на совершенные мной глупости. — У нас столько оргазмов потеряно, — игриво переключается на другую тему.

— Я готова наверстать, — сжав простынь в кулаках, двигаю бёдрами, медленно возобновляя движения, эгоистично подстраиваясь под нужный ритм, пока Максим не перехватывает инициативу.

— Никогда не ври мне, — на пике сладкого удовольствия горячо хрипит, обжигая и покусывая кожу на плече.

Утвердительно моргаю, понимая и принимая его прощение, свое перерождение, и нашу выстраданную любовь.

Марго

Время переваливает за десять, приготовленный ужин теперь не спасти обычным разогреванием в микроволновке, а моё настроение не поднять выше плинтуса даже самой витиеватой сказочкой перед сном. Нервы ни к чёрту, мандраж набирает обороты быстрей, чем догорают свечи на накрытом, праздничном столе.

— Спасибо за праздник, — задуваю пламя на огарочке от некогда большой красной свечи. Заедаю горечь обиды аппетитным кусочком торта, следом ещё одним и ещё, пока муторность от переизбытка сахара, не становится поперёк горла, вытесняя слезливый ком.

Нервно сгребаю посуду со стола, отправляя её в раковину с жалобным звоном, за которым не сразу соображаю, что телефон, словно сойдя с ума, отзывается знакомым рингтоном. То затихает, то снова заводит прежнюю песню, сползая к краю стола, в самый последний момент падая в подставленную мной ладонь.

"Я уже бегу. Пожалуйста, не ложись спать. У меня для тебя подарок" — на ярко вспыхнувшем экране, высвечивается принятое сообщение.

Сейчас… как же, брошусь на коврик в прихожей и виляя хвостиком, усядусь ждать хозяина, который опоздал почти на два часа. Подарок у него. Какой врунишка, если бы помнил, что нашей семье сегодня ровно год, то пришёл бы вовремя.

Задумчиво прокручиваю на пальце широкое обручальное кольцо, понимая, что долго изображать из себя обиженную — не выйдет, хотя в воспитательных целях совсем немного подуть губы всё же надо.

Чтобы скрасить томительное ожидание, наскоро принимаю душ, а насухо вытершись, претворяю в жизнь задуманный замысел. Критично рассматриваю свою фигуру в отражении зеркала, прежде чем запахнуть халат. Такой же белый, как и флаг, символизирующий мою всенепременную капитуляцию перед лицом Максима.