Дочь мента (СИ) - Рахманина Елена

– Она же родила от какого-то Александра. Я видел документы, – хмурюсь и понимаю, что мои слова звучат как нелепое оправдание.

– Не было никакого Александра. Твоя дочь родилась недоношенной и вскоре умерла, потому что Уля не нашла денег на лечение. Не могла же она дать ей фамилию отца, который не захотел спасти жизнь собственного ребенка.

Дочь. Я выдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы, ощущая, как печёт глаза.

Каждое слово жалило острее лезвия ножа. Мила рассказала всё подробно, в красках, не упуская ни одной детали. Я прикрыл веки, вспоминая тот визит матери, когда она заговорила про Бэмби. Моя мамаша никогда не являлась ко мне просто так, всегда находились причины. Точнее, одна – бабло. Ей постоянно было мало, деньги быстро заканчивались, и для неё не имело особого значения, что я за решёткой. Визит Хмеля, пообещавшего помогать моей семье, сделал её будущее безоблачным. Но если бы я только мог предположить, что она способна утаить от меня подобную информацию… нет, не убил бы её, а заставил бы провести остаток жизни в нищете, потому что она для неё страшнее смерти. 

В голове наконец встаёт всё на свои места. Разрушительная ненависть, должно быть, горела в Ульяне с такой силой, что она, не думая о том, насколько её отчаянный поступок граничит с сумасшествием, не побоялась встретиться один на один с человеком, держащим в страхе весь город. 

Ульяна наказала меня уже тем, что не усомнилась в словах моей матери. Поверила, что я могу поступить с ней так жестоко. От всего сказанного Милой моё сердце сжималось в тоске и боли за ту девочку, которой была Бэмби. Беззащитная, преданная собственным отцом и, как ей казалось, мной. Потерянная в неизвестных ей правилах взрослой жизни, в которую я кинул её, вырвав, как комнатный цветок, с корнем и посадив среди сорной травы. 

Я всю жизнь считал себя агностиком и не верил в силу молитв, но, доведённый до отчаяния, имея единственную надежду, я обратился к Всевышнему, прося дать мне ещё один грёбаный шанс. Но я не получил его. Добравшись в назначенное время до здания полиции с адвокатом, получили сообщение, что ошибки не было. В машине находилось Евстигнеева.

Ни осознать, ни понять сказанное просто не мог. Прислонился лбом к стене – в голове гул, нарастающий с каждой секундой. Я вышел из кабинета следователя, не понимая, что теперь делать со своей жизнью, куда идти, куда бежать, – без неё для меня больше нигде нет места. Мне нужно увидеть Ульяну ещё хотя бы один раз, посмотреть в теплоту карих глаз и утонуть в них навсегда. Из груди рвался беззвучный крик от испытываемой ненависти ко всему живому вокруг, но больше всего к себе. 

Мозг говорил, что я должен принять эту информацию, но сердце не соглашалось. Сел в машину и гнал куда глаза глядят, а подбираясь к трёмстам километрам, понял, в каком направлении еду. В сторону города N. Спустя десяток штрафов за превышение скорости и три с лишним часа я пересёк границу города, в который не возвращался с момента пересмотра приговора. Думал, что в нём не осталось ничего для меня значащего, а все воспоминания о прожитых здесь годах принесли с собой лишь горький вкус разочарования. Ещё пребывая на нарах, я воображал, как было бы здорово отчистить всю свою память от накопленного опыта: о совершённых преступлениях, об Ульяне. 

Но судьба заставила убедиться в том, что в моей жизни ничего более настоящего, чем она, и не было. А теперь – только воспоминания о ней.

Казалось, время здесь замерло. По сравнению с лощёной столицей мой родной город почти не изменился. Множество студентов, окурки на тротуарах, разбитые дороги и пыль, поднимающаяся в воздух при порыве ветра. 

Свернул в сторону домика в лесу, что до сих пор принадлежал мне. Уж не знаю, что я там собрался делать, упиваться своей болью или просто вливать в себя оглушающие дозы алкоголя, как настоящий мазохист, купаясь в воспоминаниях о проведённом там с Бэмби времени. Искать оленёнка в лесах, как тогда, под толщей снега, и звать, слыша в ответ только эхо.  

Когда приехал, солнце уже почти закатилось за горизонт, окрашивая небо в пламенный цвет. Воздух здесь такой чистый, сладкий, что хоть ложкой ешь и после закопчённого московского, пьянил до одури. Постоял некоторое время, рассматривая «избушку». Я следил за своим имуществом, и эти годы за домом приглядывали, и сейчас жилище как никогда похоже на пряничный домик из сказки братьев Гримм. Найду ли я там ведьму, которая меня съест? 

Поискал в тайнике под половицами крыльца ключи, но их там не нашлось. Черти! Кто-то забрался в дом. Дверь оказалась не заперта, и я со странным предчувствием переступил порог. Сглотнул ком, ощущая витавший здесь запах. Вроде ещё не пил, а уже что-то не то мерещится. 

Скрипнул пол, и из-за угла вышел призрак в просвечивающей от лучей заходящего солнца белой ночной сорочке до пят. С оружием на изготовку. Стоял, молча рассматривая сие видение. Тёмные, ещё влажные, должно быть после душа, волосы, белоснежную кожу и тонкий стан. А мысли и догадки всё это время бежали в голове со скоростью света. Одна дурнее другой. 

Я не видел её несколько дней, и все эти дни каждый человек пытался убедить меня, что она умерла. А Бэмби стоит передо мной целёхонькая, пышущая здоровьем, без единой царапины. 

Прикрываю глаза, вспоминая диалог с Милой. Он крутится у меня в голове, как грязное бельё в барабане стиральной машины. И только теперь я понимаю, почему у меня тогда возник диссонанс. Ведь она была лучшей подругой Ульяны, искренне любящей её. Но, блядь, почему на её лице отсутствовала печать утраты! Она знала... Мила всё знала. Только я, дебил, не знал. Видимо, Ульяна не удостоила меня чести войти в круг посвящённых. Должно быть, Бэмби решила наказать меня ещё одним способом, удачно подвернувшимся под руку.  

Меня столько раз ломало, что я думал, что уже негде появиться новым трещинам. Но оказалось, есть. Там было ещё маленькое местечко, специально припасённое на тот случай, если мне дважды разобьёт сердце одна и та же женщина. 

– Богдан, – тихо произносит и опускает пистолет дулом в пол. – Как ты узнал, что я здесь? 

Слышать её голос всё равно что быть вытащенным из адского котла ангелами. Я выдыхаю, и напряжение, копившееся в груди, разматывается как тугой узел.

Она жива, только как теперь её не убить за то, что позволила мне испытать?

«Отлились кошке мышкины слёзки», – первое, о чём я подумала, увидев Скуратова. Выглядел он так, словно спустился за мной в ад, прошёлся там по черепам, сразился со всеми демонами, а затем вновь поднялся на землю, отдав за это свою душу. 

В какой момент после вопроса отца о том, кому сообщить, что со мной всё в порядке, во мне проснулся обиженный ребёнок, захотевший увидеть горе своего обидчика рядом с собственной могилой, я не знаю. Но я, почти не раздумывая, назвала лишь одно имя.

Когда ехала в сторону работы, то преисполнилась решимости удрать от Богдана после того, как он высадит меня у КПП. Только я всё равно понимала, что эти прятки – игра в одни ворота: как бы далеко я ни убежала, как бы глубоко ни спряталась, он всё равно меня отыщет. Я видела в его глазах блеск голодного волка, и он, почуяв запах свежей крови, уже не собьётся со следа. 

Но всё же разум во мне преобладал над чувствами, и я не собиралась рисковать жизнью нашего ребёнка, а потому направлялась к кабинету своего шефа, дабы сообщить, что данное дело после происшествия я вести уже не могу. Но, думаю, он и сам это понимал. Надеялась, что меня перекинут на расследование других преступлений. Только вот до его кабинета я дойти не успела. 

Не знаю, как отец сюда пробрался, кому заплатил и какими связями обладал, но он перехватил меня в паре шагов от моей цели. Мы виделись в последний раз чуть больше десяти лет назад. Но ни тогда, ни сейчас его возвращение в мою жизнь я не могла принять спокойно. Он, словно тёмный вестник, приносил с собой разочарование и печаль. Отчего-то я и сегодня не ожидала ничего хорошего.