Эмма Чейз - Все запутано

— Ты хорошо смешал муку с водой прежде, чем добавить сюда?

Вода? Марта ничего не говорила про воду. Вот сучка.

— Знаешь, Дрю, самые лучшие в истории кулинарные блюда на вид были ужасны. Их подача не так уж и важна. Все дело во вкусе.

— Правда?

Она берет свою вилку и делает глубокий вдох.

— Нет, я просто пытаюсь приободрить тебя.

Смотрю в свою тарелку.

— Спасибо за попытку.

Прежде чем она успевает положить кусочек в рот, я тянусь через стол и кладу свои руки на ее.

— Подожди. Я — первый.

В таком случае, если я начну корчиться, как уж на сковородке, по крайней мере, один из нас будет в состоянии позвонить в 911. К тому же, если меня госпитализируют, то у Кейт появится отличный шанс отдаться мне из жалости.

И не смейте думать, что я откажусь. Ни за что.

Я стараюсь не дышать носом, когда кладу еду в рот. Кейт внимательно смотрит на меня. Я жую.

А потом медленно улыбаюсь:

— Не плохо.

Она, кажется, расслабилась. Вроде даже гордится немного. Вилкой скользит по губам. Потом она кивает.

— И, правда, вкусно. Я поражена.

— Дааа, мне так часто говорят.

За время ужина наш разговор складывается легко. Комфортно. Я избегаю опасных тем. Мы разговариваем о новом клиенте, Мэтью и Долорес и их зарождающихся отношениях, о нескончаемых похождениях политиков из столицы.

На десерт я подал клубнику со взбитыми сливками. Кейт обожает клубнику. Я знаю это со времен нашего Потерянного Уик-энда. Изначально я собирался угостить ее клубничным пирогом. Но вы не захотите узнать, во что превратился крем. Думаю, даже Мэтью не стал бы такое есть. Когда Марта сказала, что надо постоянно помешивать, она не шутила.

Во время наслаждения нашим последним блюдом, я рассказал Кейт, что попросила Маккензи на рождество в качестве подарка.

Кейт смеется. Недоверчиво.

— Ты, правда, собираешься купить ей пони?

— Конечно. Она маленькая девочка. У каждой девочки должен быть пони.

Она делает глоток вина. Мы уже наполовину опустошили вторую бутылку.

— И я хочу еще приобрести карету, как у лошадей в Центральном Парке. Тогда они смогут натренировать ее, чтобы возить Маккензи в школу.

— Это Нью-Йорк, Дрю. Где они будут это все держать?

— У них в квартире пять комнат. Две из них забиты всякой бесполезной хренью Александры. Я думаю, они могут освободить одну комнату и переделать в жилище для пони.

Она смотрит мне прямо в глаза:

— Жилище для пони?

— Да. Почему нет?

— Как они будут поднимать его на свой этаж?

— Грузовой лифт. Во всех старых зданиях он есть.

Она откидывается на спинку стула.

— Что ж, ты все продумал, верно?

Беру бокал.

— Всегда так делаю.

— А ты думал о том, каким способом твоя сестра тебя убьет?

— Уверен, она меня удивит. А ты меня защитишь?

Она вертит в руках свой бокал с вином и смотрит на меня сквозь безумно длинные ресницы.

— Ну уж нет, Пони-Бой. Она больше меня. Ты сам за себя.

Кладу руку себе на сердце.

— Мое сердце разбито.

Она не ведется на это.

— Переживешь.

Наш смех переходит в расслабленные улыбки. С удовольствием просто смотрю на нее какое-то время. Она тоже внимательно смотрит на меня.

Потом прочищает горло и отводит свой взгляд.

— Это хороший диск.

Она имеет в виду музыку, что играет фоном последние несколько часов.

— Не могу приписать себе все заслуги. Парни помогли мне его записать.

Как раз вовремя с колонок доносится «Я прикасаюсь к себе» Divinyls.

— Эту выбрал Джек.

Кейт смеется, а я поднимаюсь, нажимаю кнопку на проигрывателе, меняя песню.

— И учитывая тот факт, что жить мне остается всего несколько недель, — протягиваю Кейт свою руку, — позволь мне этот танец?

Комнату заполняют звуки новой песни: «Тогда» Бреда Пейсли. Я не особо люблю музыку кантри, но Бред клевый парень. Прям парень-парень, хоть и певец.

Она берет мою руку и поднимается. Ее рука обвивает мою шею. А мои руки ложатся ей на талию, стараюсь их не сжимать. С легкостью мы начинаем вращаться.

Сглатываю с трудом, когда ее круглые темные глаза смотрят на меня без разочарования или злости или боли. Сейчас я вижу в них теплоту, как в горячем шоколаде. У меня слабеют колени. Провожу рукой по ее позвоночнику вверх к голове. Она поворачивает лицо и припадает к моей груди. А я прижимаю ее к себе — крепче.

Я бы хотел вам рассказать, какого это чувствовать. Держать ее опять в своих руках. Обнимать ее, наконец-то, прижимать ее тело к своему.

Я бы хотел, но не могу.

Потому что нет таких слов — в английском или другом языке — которые могли хотя бы приблизительно описать это.

Я вдыхаю сладкий цветочный аромат ее волос. Если бы газ камере смертников имел такой же запах?

Каждый смертник умирал бы с улыбкой на лице.

Она не поднимает головы, когда шепчет:

— Дрю?

— Ммм?

— Я хочу что б ты знал… я прощаю тебя… за то, что ты сказал в тот день в офисе. Я верю, что ты этого не хотел.

— Спасибо.

— И, оглядываясь назад, я понимаю, что и сама была не лучше. Я могла бы что-нибудь сказать, дать тебе… заверить тебя насчет моих чувств… до того, как пошла разговаривать с Билли. Мне жаль, что я этого не сделала.

— Я это ценю.

А потом ее голос меняется, становится тише.

Мрачным.

— Но это ничего не меняет.

Вожу своим пальцем по ее коже на шее.

— Конечно, меняет. Это все меняет.

Она поднимает голову.

— Я не могу быть с тобой, Дрю.

— Нет, можешь.

Она смотрит на мою грудь, когда пытается объяснить.

— У меня есть цели. Желания. Ради которых я много работала, многим жертвовала.

— И я хочу видеть, как ты всего этого добиваешься, Кейт. Хочу помогать тебе превращать твои мечты в реальность. Все до единой.

Она смотрит вверх. Теперь ее глаза молят… о понимании. Прощении.

— Когда Билли меня бросил, мне было грустно. Было больно. Но у меня были силы идти дальше. Я не сломалась. А с тобой… по-другому. Сильнее. И я не горжусь тем, что признаю, что если у нас не получится, я не смогу собрать себя по кусочкам и двигаться дальше. Ты можешь… ты можешь сломать меня, Дрю.

— Но я этого не сделаю.

Касаюсь рукой ее щеки. И она прижимается к ней.

— Я знаю, что это такое — потерять тебя, Кейт. И я никогда не хочу пережить этого снова. Я человек, который знает, чего он хочет, помнишь? А я хочу тебя.

Она тихонько качает головой.

— Ты хочешь меня сейчас. Но что насчет…

— Я хочу тебя сейчас, и я буду хотеть тебя завтра, и послезавтра. И через десять тысяч дней тоже. Разве ты не видела послания в небе?