Загнанная в силки - Юлия Михайловна Герман

– Ну что? Давай попробуем, – кивнул ребятам, чтобы отцепили его руки.

Вадим расстегнул наручники, достав из них запястья Хрома. Витя сразу же рухнул на пол.

– Чего ждешь? – рявкнул на мерзкого червя, извивающегося на полу. – Ползи, тварь!

Хромов привстал на локти, но не дав ему подняться, замахнулся, опуская кувалду ему на пальцы. Витя вскрикнул. Без передышки, раздробил ему вторую кисть. Рыча он опал на пол, сотрясаясь.

– Зря остановился. Ползи. Борись за жизнь, выродок.

Он даже не сделал попытки сдвинуться с места лежал у меня в ногах, а мне даже смотреть на него стало противно. Куда пропал Витя Хром, опасный и хитрый конкурент. Я видел только жалкого слизня, паразита, неспособного бороться за себя, свою жизнь. Мерзость, захотевшую убить мою женщину.

– Годами избегал прямой встречи со мной, а тут внезапно решил, что сможешь уделать меня? Так? – схватил со стола соль, щедро посыпая ей кровавые лепешки, оставшиеся вместо рук.

Он зашипел, сдерживаясь от того ,чтобы окончательно не пасть в моих глазах и не зарыдать.

– Посадите его, – посмотрел с отвращением на нечто, путающееся у меня в ногах, сплюнув не него.

Дождался когда Хромова зафиксируют на стуле и сел напротив, зажимая в руках новые инструменты пыток.

– Таким ты представлял сегодняшний день? – вглядывался в заплывшие глаза с кровоподтеками.

Сейчас он мало походил на знакомого мне человека. Вместо глаз багровые волдыри, сломанный нос, разбитые скулы, распухшие на пол лица губы и выбитых два передних зуба, превращали его в нечто омерзительное, отдаленно напоминающее человека.

– Я бы не стал тебя мучить, – еле слышно проговорил он.

– О! Тогда конечно, это все меняет. А знаешь ли ты, что сейчас моя Ульяна борется за жизнь в больнице? И если бы ты не тронул ее, она продолжала радоваться жизни и растить сыновей. Представь на ее месте свою дочь, Витя. Что, думал я не знаю о твоей пятнадцатилетней милой дочурке, которую ты прячешь от всего мира в Англии, – ухмыльнулся, увидев как в Хроме просыпается что-то похожее на злость. – Представь, что ее выкрал бы какой-то урод и попытался обменять на бабки, планируя потом убрать, как нежеланного свидетеля. Даже останься она не тронутой и не попавшей с пулевым ранением в больницу, то вряд ли ты был к ее похитителю настолько милосерден, каким просишь быть меня.

Привязанный к сиденью и спинке стул, Хром издал горловое рычание.

– Помнишь, что ты обещал сделать с моей женщиной? МОЕЙ! – рявкнул ему в лицо. – Говорил, что твои люди пустят ее по кругу. И знаешь, вряд ли у моих бойцов встанет на твою гнилую задницу. Поэтому пусть решают сами чем и как будут распаковывать тебя, Витя, – видел как он напрягся. Все же за жопу свою боялся больше, чем за дочку. Мразь.

– Но это будет на сладкое, – хищно ухмыльнулся. – Разуйте его, – холодно произнес поднимаясь во весь рост и наблюдая, как фиксируют обнаженные ступни Хрома.

Держал зажатые щипцами гвозди, пока Вадим нагревал их горелкой, доводя до раскаленного состояния. И лишь когда они приобретали оранжево-красный оттенок, вгонял один за другим под ногти на ногах Хрома.

Крики, хрипы и бульканье меня не трогали. Он отключался от боли, но мы возвращали его к жизни. И я продолжал начатое. На Вите я испробовал весь пыточный арсенал. Не думал, что его хватит настолько. И лишь стерев кислотой отпечатки пальцев, спустя десять часов пыток я покинул его, оставив как и обещал его пятую точку на растерзание своих людей. Они не считали его за мужчину, даже за человека. И опустили его как самое последнее чмо. Заставив его рыдать и умолчать убить его.

Но я не гарантировал ему быстрого избавления. Пообещав вернуться и растянуть его мучения на бесконечно длинные дни и ночи. И только если состояние Ульяны улучшится, тогда я прекращу его страдания.

Вечером мне позвонил тот седовласый хирург, сообщив о том, что состоянии моей девочки стабилизировалось. Я плакал от счастья, что она выжила и будет дальше радовать этот мир своим присутствием. Умывал орошенное чужой кровью лицо слезами и не стеснялся этого. Тогда я вернулся в подвал и сдержал свое обещание, перерезав горло Хрому, а после облил его тело бензином и кинул спичку.

Мои парни проследили за тем, чтобы пожар не распространился на все здание и не привлёк внимание. Они оставили там обугленный труп человека, пытавшегося отобрать у меня самое важное в этой чертовой жизни. Ульяну.

Ульяна

Вот Роберт меня обнимает и я хватаюсь за полы его пиджака. Готова вцепиться в него и никогда не отпускать. Только не все еще позади. Сердце грохочет в груди, как после многокилометровой пробежки и предчувствие страшного и неотвратимого, намертво засело во мне, отравляя душу и путая голову. И в следующее мгновение мужчина отталкивает меня к зданию, крикнув «беги».

Со всех сторон громоподобные звуки выстрелов. Вздрогнула от первого и если бы не Гершвин, то приросла бы к месту. Но стоило мне отбежать к указанному построению, как я обернулась, взглянув на мужчину. Хотела убедиться, что с ним все в порядке. Он боролся с Виктором под градом пуль. В этот миг в районе живота меня пронзила адская боль, дотронулась до того места рукой и добралась до указанного помещения. Вошла внутрь, отыскивая место куда можно присесть. Боль в животе усилилась, посмотрела на руку, окрашенную в красное. До кучи мешков брела сильно превозмогая боль. Рухнула там на пол, четко осознавая, что ранена, но мысленно находясь за стенами склада, там с Робертом. Молилась, чтобы выжил. Рана в животе, ведь пустяк? Верно?

Время тянулось, как патока. Боль завладевала мной все больше. Но я старалась думать лишь о нем, о том, как он там. Ведь если пуля настигла его и не так, как меня в живот, а в голову. И тысячи жутких сценариев перед глазами. Они становились все более реалистичными и постепенно вторглись в мою реальность, погружая в свой хаос и боль. Я потерялась в том, где заканчивается выдумка, а начинается мир материальный. Разум затуманило.

Вот показалось, что Роберт нашел меня. Лицо поцарапано, в крови. Любимый. Я так рада ему. Он несет меня куда-то и каждый его шаг, отдается новым приступом боли. Погружает в машину. Агония. Вот на что похоже мое состояние. Не чувствую тела.