Невинная для грешника - Лина Манило

– Мам, я с тобой, рядышком сяду, – пытаюсь пристроить сумку возле мамы, но там шарики и букет…

– Нет уж, мне здесь и одной тесно, – усмехается мама и жестом велит мне усесться рядом с Марком.

Мы едем к нам домой. Мама рассказывает, какие чудесные женщины лежали с ней в клинике, как она полюбила их, а кое с кем даже собирается встретиться на досуге. Она преисполнена воодушевления, а ещё сообщает, что ей на почту уже пришло несколько корейских текстов, и она не может дождаться, когда сможет сесть за работу.

И такое счастье на меня накатывает, такая лёгкость. Я сжимаю руку Марка, я держу её крепко. Переплетаю наши пальцы, смотрю вперёд себя, и тепло под кожей расплывается.

А на вечер Марк заказывает столик в ресторане. Мама надевает своё лучшее платье, вертится перед зеркалом, прихорашивается.

– Ты знаешь, а он весьма неплох, – вдруг говорит и обнимает меня. – Даже если у вас не выйдет сказки на всю жизнь, это нестрашно. Страшно, если так и не испытаешь любовь, которую сможешь вспоминать всегда.

В её глазах грусть, и мне кажется: она снова думает об отце. Её боль не излечишь, нашу потерю не восполнишь. Но мы пытаемся.

– Я люблю тебя, мама. Хорошо, что ты у меня есть.

– Марк Романович, можно вас на пару слов?

Иванна Станиславовна улыбается мне безмятежно, но в глазах сталь.

Мы только что закончили ужин в итальянском ресторане “Капрезе”, мама моей Марты весь вечер казалась спокойной и расслабленной, но сейчас у неё явно ко мне какое-то дело появилось.

Марта прихорашивается в дамской комнате, а мы с Иванной Станиславовной прячемся в тёмном углу возле гардеробной.

Дыхание Иванны Станиславовны становится тяжелее, а я боюсь, что её сердце снова сбоит.

Чёрт, я действительно волнуюсь об этой женщине. Чужой по сути.

Чудеса.

– Что-то успело случиться? – спрашиваю, но Иванна Станиславовна лишь озирается по сторонам, а убедившись, что никого рядом нет, наклоняется ко мне и говорит:

– Я знаю, что моя операция не проходила по квоте.

Она делает загадочную паузу, смотрит на меня выразительно, а Марта вот-вот вернётся из уборной и ей бы не слышать наш разговор.

– Это вас смущает?

– Меня? – усмехается и убирает упавшую на глаза чёлку. – Меня лишь смущают твои мотивы.

– Я люблю вашу дочь. Вот и все мотивы, – пожимаю плечами, руки в карманы брюк закладываю. – Марта мне очень дорога, а ваше здоровье жизненно важно для неё. Я не мог пройти мимо.

– Зато честно, – снова усмехается и сверлит меня внимательным взглядом. – Это поступок, знаешь? Не думаю, что ради любой незнакомой тётки ты бы так расшаркивался.

– Далеко не ради каждой, – честно отвечаю.

– Тогда… ты действительно её любишь?

– Люблю.

Иванна Станиславовна смотрит на меня задумчиво. Словно примеряется, достоин ли я её дочери, могу ли выполнить святую миссию. Вероятно, именно так королева смотрела на мореплавателей прошлых веков: испытующе, с миллионами вопросов в глазах. Смогут ли? Достойны? Завоюют? Справятся ли?

Но всё-таки Иванна Станиславовна всего лишь мать, а не кровавая завоевательница прошлого.

– Марта – самое дорогое, что у меня есть, – сдавленно шепчет. – Если ты её обидишь, я за себя не ручаюсь. Но всё-таки ты мне нравишься. Есть в тебе что-то, что подкупает.

Меня обдаёт ласковой улыбкой и теплотой, проглядывающей сквозь суровость, сквозящую в глазах.

Я вдруг испытываю что-то, чего раньше никогда не чувствовал. Что-то, что делает меня слабее, но мне ни капельки не стыдно. И я поддаюсь порыву:

– Можно я вас обниму?

Иванна Станиславовна удивлённо моргает, но всё-таки раскрывает для меня объятия.

А я вдруг понимаю, что именно так выглядит настоящая любовь. Именно так ощущается.

Семья.

Забота.

Тепло.

Наконец-то я понимаю, что это такое.

* * *

– Дюймовочка, куда мы?

У меня завязаны глаза вафельным полотенцем, а тёплые руки Марты держат за плечи и подталкивают вперёд.

Лето на исходе, скоро нас закружит осень: работа, учёба, быт. Но пока ещё жара опаляет кожу, можно не думать ни о чём плохом.

Осторожно иду вперёд, ведомый нежными, но властными приказами Марты, ступаю босыми ногами по мягкой траве, а ноздри щекочет благоухание лета. Где-то вдалеке шумит вода, по лицу бьют гибкие ветки, и я неловко уворачиваюсь от них под звуки смеха Марты.

– Вот, тут. Садись. Да-да, просто на землю садись. Не бойся, не испачкаешься, я твою футболку подстелила.

Марта смеётся, а я вспоминаю тот день, когда догнал её. Такой близкий и далёкий одновременно.

– Можно уже снять повязку? – ворчу, а Марта охает, и узел на затылке слабеет.

– Вот, смотри!

Я несколько раз моргаю, привыкая к яркому свету. Упираюсь взглядом в клетчатый плед, раскинутый прямо на траве. Впереди пруд, его гладь рассекают утки – вальяжные и ничем не озабоченные. Старая ива купает ветви в воде, они шевелятся в такт порывам ветра, а я пытаюсь понять…

– …зачем мы здесь?

– Это же пикник!

Марта улыбается широко-широко, садится напротив, подогнув ноги в коленях. Берёт пластиковую тарелку и принимается деловито и сосредоточенно накладывать на неё колбаски, сыр, пирожки…

– Помнишь, я обещала тебе пикник? Помнишь?

Она не смотрит на меня, но я ощущаю в её тоне надежду.

– Конечно же, я помню! Господи, конечно…

Я сам улыбаюсь настолько широко, что вот-вот треснут щёки. Пикник, чёрт возьми. Это же… со мной ведь не было ничего такого, никогда.

– Когда-нибудь мы обязательно пойдём на шашлыки, – обещает Марта, а я киваю и ощущение, словно в пространстве и времени замер. – Только тебе обязательно нужно научиться их жарить.

– Я в барбекю разбираюсь.

Марта фыркает и смотрит на меня с ироничным сожалением:

– Но это ведь не то… шашлыки – это… это шашлыки! – констатирует, всё-таки не подобрав нужных эпитетов.

– Я научусь, – обещаю ей, а себе ставлю зарубку, что обязательно погуглю и всё-всё про эти непонятные пока мне шашлыки узнаю.

Чёрт, иногда я чувствую себя пришельцем с чужой планеты. Всё, что мне нужно было, я всегда мог купить: шашлык в ресторане, отдых с друзьями на элитной вилле, путешествие в любую страну, только в карту ткни. Мне было доступно всё, кроме обычных человеческих радостей.

Но я учусь. Ведь если есть желание, всё можно преодолеть.

– Ешь! – приказывает Марта и сурово тычет в меня тарелкой. Такая смешная.

– Потом. Иди сюда, – тяну её на себя, она охает и