Вячеслав Фомин - Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Своей массовостью керамический материал, следует напомнить слова А.В. Арциховского, служит «надежнейшим этническим признаком», при­чем лепная является одним из наиболее ярких этнических индикаторов. Поэтому, как справедливо заключал Седов, именно лепная посуда «представляет первостепенный интерес» для изучения истории населения Северо-Западной Руси. В 1960-х гг. В.Д. Белецкий широкое присутст­вие южнобалтийского керамического материала в раскопах Пскова объ­яснял тем, что сюда переселилось славянское население «из северных об­ластей Германии...». В 1970 г. Седов, основываясь на сосудах нижнего горизонта Ладоги и Псковского городища, ближайшие аналогии которым известны на южнобалтийском Поморье, пришел к выводу «о происхож­дении новгородских славян с запада, из Венедской земли». В 1971 г. В.Л. Янин и М.Х. Алешковский отметили среди новгородского населе­ния наличие «балто-славянекого контингента», пришедшего с запада. В 1974 г. Г.П. Смирнова, исходя из «сравнительного анализа керамики Новгорода и керамики поморских славян», поддержала мнение о заселе­нии Новгородской земли выходцами из северных районов Висло-Эльбского междуречья. В 1977 г. В.М. Горюнова появление керамики южно­балтийского типа в Городке на Ловати связала с переселением с терри­тории Западного Поморья водным торговым путем определенной части «ремесленного люда». В 1982 г. исследовательница, харакгеризуя запад­нославянские формы раннекруговой керамики Новгорода и Городка на Ловати, еще раз указала, что «керамика этих форм... скорее всего, при­несена сюда выходцами с южного побережья Балтики».

В 1979-1980 гг. С.В. Белецкий связал появление керамики южнобал­тийского типа в Изборске с его основанием (рубеж ѴІІІ-ІХ вв.), а в конце Х в. в Пскове - со временем кратковременного затухания Изборска. В новой группы населения в Пскове (вторая половина X в.) ученый так­же видит южнобалтийских славян. Причем он подчеркнул, что его тер­ритория увеличилась в 6 раз, и на поселении появились профессиональ­ные ремесла и торговля (весы, разновес, монетные находки). В 1980 и 1982 гг. К.М. Плоткин, отметил, «что... в генезисе древнерусского насе­ления Псковщины участвовали западнославянские этнические элементы». В 1982 г. И. Херрман высказался в пользу того, что южнобалтийскис славяне могли «прибывать и в Новгород, и в Старую Ладогу, поселяясь в этих торгово-ремесленных центрах». В 1988 г. Е.Н. Носов, констатируя прибытие в VIII в. в центральное Приильменье новой групцы славян с развитым земледельческим укладом хозяйства, значительно стимулировавшей социально-экономическую жизнь региона, предположил, что переселенцы могли придти с территории современного Польского По­морья. Через два года он отметил наличие «культурных связей поморских славян и населения истока р. Волхова». В 1990 г. С.В. Белецкий под­черкнуто сказал, что на Труворовом городище «в ѴІІІ-ІХ вв. находился ремесленно-торговый протогородской центр, основанный славянскими переселенцами с территории междуречья нижней Эльбы и Одера...».

Заключения антропологов с поразительной точностью подтверждают выводы археологов. Б 1969 г. В.П. Алексеев установил факт наличия среди населения Северо-Западной Руси выходцев с Балтийского Поморья. В 1974 г. Т.И. Алексеева констатировала, что краниологические серии с территории Северо-Запада «тяготеют к балтийскому ареалу форм в сла­вянском населении...». Чуть позже В.В. Седов конкретизировал это поло­жение: «Ближайшие аналогии раннесредневековым черепам новгородцев обнаруживаются среди краниологических серий, происходящих из сла­вянских могильников Нижней Вислы и Одера. Таковы, в частности, сла­вянские черепа из могильников Мекленбурга, принадлежащих ободритам». К тому же типу, добавляет ученый, относятся и черепа из курганов Ярослав­ского и Костромского Поволжья, активно осваиваемого новгородцами. Вместе с тем он, давая оценку популярной в науке гипотезе о заселении Приильменья славянами из Поднепровья, отмечает, что «каких-либо ис­торических и археологических данных, свидетельствующих о такой миг­рации, в нашем распоряжении нет». Более того, подчеркивает Седов, по краниологическим материалам связь славян новгородских и славян по-днепровских «невероятна». Антропологические исследования, проведен­ные в 1977 г. Ю.Д. Беневоленской и Г.М. Давыдовой среди населения Псковского обозерья, отличающегося стабильностью (малое число уез­жающих из деревень) и достаточно большой обособленностью, показали, что оно относится к западнобалтийскому типу, который «наиболее распро­странен у населения южного побережья Балтийского моря и островов Шлезвиг-Гольштейн до Советской Прибалтаки...». В 1995 г. антрополог Н.Н. Гончарова специальным исследованием доказала генетические связи новгородских словен с балтийскими славянами, а ее учитель Т.И. Алек­сеева сейчас видит в них исключительно «переселенцев с южного побе­режья Балтийского моря, в последствии смешавшиеся уже на новой тер­ритории их обитания с финно-угорским населением Приильменья». В пользу этой же мысли все больше склонялся в последнее время Седов.

С выводами археологов и антропологов о теснейшей связи Южной Балтики и Северо-Западной Руси и о переселении на территорию послед­ней какой-то части южнобалтийского населения полностью состыковы­ваются заключения лингвистов. Н.М. Петровский, проанализировав нов­городские памятники, указал на наличие в них бесспорно западносла­вянских особенностей. Д.К. Зеленин, в свою очередь, обратил внимание на балтославянские элементы в говорах и этнографии новгородцев. Ис­ходя из этих фактов, оба исследователя пришли к выводу, что близость в языке и чертах народного быта новгородцев и балтийских славян мож­но объяснить лишь фактом переселения последних на озеро Ильмень. И это переселение, по мнению Зеленина, произошло так рано, что до ле­тописца XI в. «дошли лишь глухие предания об этом». Он также напом­нил весьма важный факт, на который было указано еще в 1900 г. и который был совершенно забыт в историографии, что эстонско-финское название Rootsi-Ruotsi распространялось не только на шведов, но и на Ливонию. Отсюда, подытоживал ученый, «так как Лифляндия много ближе и более знакома эстам, нежели заморская Швеция, то есть все основания полагать, что более древним значением народного эстонского имени Roots была именно Ливония, а Швеция - уже более поздним зна­чением. Эстонское имя Roots-Ruotsi можно связывать с именем древнего прибалтийского народа Руги. Этим именем называлось славянское насе­ление острова Рюгена или Руяны». К сказанному Зелениным надо лишь добавить, что в папских буллах ХII-ХIII вв. Ливония называется «Руссией». Так, Климент III в 1188 г. утверждал епископство Икскюль «іп Ruthenia»; Гонорий IV в 1224 г. именовал ливонских епископов с их со­трудниками «fildeles per Russiam constituti»; Урбан IV в 1264 г. считал вос­точную Летгалию лежащей «in regno Russiae».

С.П. Обнорский отметил западнославянское воздействие на язык Рус­ской Правды, объясняя это тем, что в Новгороде были живы традиции былых связей со своими сородичами. В середине 1980-х гг. А.А. Зализ­няк, основываясь на данных берестяных грамот, запечатлевших разго­ворный язык новгородцев ХІ-ХѴ вв., заключил, что древненовгородский диалект отличен от юго-западнорусских диалектов, но близок к западно­славянскому, особенно севернолехитскому. Академик В.Л. Янин недавно особо подчеркнул, что «поиски аналогов особенностям древнего новго­родского диалекта привели к пониманию того, что импульс передви­жения основной массы славян на земли русского Северо-Запада исходил с южного побережья Балтики, откуда славяне были потеснены немецкой экспансией». Эти наблюдения, обращает внимание ученый, «совпали с выводами, полученными разными исследователями на материале кур­ганных древностей, антропологии, истории древнерусских денежно-весовых систем и т.д.». Действительно, генетическая близость населе­ния Северо-Западной Руси и Балтийского Поморья находит дополнитель­ное подтверждение в характере металлических, деревянных и костяных изделий, в характере домостроительства и в конструктивных особен­ностях (решетчатая деревянная конструкция) оборонительного вала (Ста­рая Ладога, Новгород, Псков, Городец под Лугой), распространенных в конце I тысячелетия н.э. только в указанных регионах. На юге Восточ­ной Европы аналогичные типы домостроительства и фортификационных сооружений появляются позже. На Рюриковом городище и в Ладоге открыты хлебные печи, сходные с печами городов польского Поморья. С этим же районом связаны и втульчатые двушипные наконечники стрел (более трети из всего числа найденных), обнаруженных на городище. «Кончанская система Новгорода - добавляет А.Г. Кузьмин, - близка ана­логичному территориальному делению Штеттина. Даже необычайно важную роль архиепископа Новгорода мы поймем лишь в сравнении с той ролью, которую играли жрецы в жизни балтийских славян, по край­ней мере, некоторых из них».