Вячеслав Фомин - Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Кузьмин, говоря, что часть населения южнобалтийского побережья (включая часть фризов) могла начать в конце VIII в. под давлением Франкского государства движение на восток, указывает, что этот колони­зационный поток захватил Скандинавию, «где долго сохранялись сла­вянские поселения». Саму причину вытеснения в Швеции местного тер­мина «fal» славянским «torg» он как раз видит в наличии на полуострове большого числа славян. В городах Скандинавии, обращает внимание ученый, даже в ХІѴ-ХѴ вв. была весьма заметна традиция славянских имен. В переселенческий поток, добавляет Кузьмин, «неизбежно вовле­кались и собственно скандинавы, не говоря уже о вооружении и предме­тах быта, которые можно было и купить, и выменять, и отнять силой на любом берегу Балтийского моря». Правоту слов историка подтверж­дают археология и «Гутасага». Так, в Южной Швеции выявлен значи­тельный комплекс западнославянских древностей ІХ-ХІ вв. Южнобал­тийская керамика известна в большом количестве вплоть до Средней Швеции, а в X в. она преобладала в Бирке. Разнообразие могильных об­рядов Бирки привело немецкого ученого Й. Херрмана к выводу, что здесь оседали фризы, финны и «славяне с низовьев Одера». На о. Эланде, по его же заключению, «нередко были поселения славянских военных дру­жин», а шведский археолог М.Стенбергер, опираясь на археологический материал, утверждает, что во второй половине X в. данный остров был занят южнобалтийскими славянами. Они же, говорит А.Ф. Гильфердинг, в X в. имели постоянные крепости для убежища на берегу Скони, южной оконечности Швеции. Подобное возможно только при под­держке местного населения, всего вероятнее, тех же славян.

Согласно «Гутасаге», в VIII в. южнобалтийские славяне переселились на о. Готланд, основав там г. Висби. В следующем столетии начались усобицы, как полагает С.В. Арсеньев, между коренным населением и потомками славян, в результате чего часть последних покинула остров, ибо, подчеркивает он, победила именно та сторона, которой помогали шведы из Скандинавии. Переселенцы вначале направились на о. Даго, а затем по Западной Двине в Грецию. Выше говорилось, что Кузьмин из прибалтийских Русий особо выделяет западную часть нынешней Эсто­нии - провинцию Роталию-Вик (Рутения и Русия) с островами Сааремаа (Эзель) и Даго. Показания «Гута-саги» требуют к себе особого внимания, ибо она, созданная в 20-х гг. XIII в. на Готланде, отразила реальные со­бытия из его истории, сохранившиеся в памяти потомков южнобалтий­ских переселенцев: пребывание на острове носителей славянских фами­лий зафиксировано, о чем уже речь шла, источниками XIII-XVII веков. В свете этих данных особый смысл приобретает вспыхнувший около 1288 г. конфликт между жителями Висби и сельским населением Готланда, причину которого Арсеньев видит в племенной розни. Причем, от­мечает он, горожан поддержали южнобалтийские города, еще славянские в своей основе, а шведский король принял сторону крестьян и усмирил жителей Висби. Возможно, что в этом же плане следует рассматривать и тот факт, что жители о. Сааремаа и лежащего рядом с ним о. Муху, судя по археологическому материалу, были наиболее тесно связаны с Готландом, тогда как связи с собственно Скандинавией, подчеркивает А.Э. Кустин, носили более случайный характер.

Переселение на Русь славянских и славяноязычных народов Южной Балтики, частью пройдя через Скандинавию, действительно вовлекло в свою орбиту некоторое число скандинавов, что подтверждается данными антропологии. Причем Т.И. Алексеева выделяет лишь один пункт на тер­ритории Руси, где отмелется некоторое пребывание норманнов, - Ста­рую Ладогу. Она же констатирует, что антропологические особенности краниологического материала из Шестовиц «указывают на связь с нор­маннами», и что во всем облике этого населения «наблюдается смешение славянских и германских черт». Вместе с тем в Черниговском некрополе подобные особенности отсутствуют. В данном случае весьма важно отме­тить, что Алексеева особо подчеркнула, говоря о киевских погребениях с трупоположением X в., что «ни одна из славянских групп не отличает­ся в такой мере от германских, как городское население Киева», добавив затем, что «оценка суммарной краниологической серии из Киева... пока­зала разительное отличие древних киевлян от гер­манцев». Как заметил по поводу такого заключения А.Г. Кузьмин, «поразительность» этих результатов, отмечаемая автором, проистекает из ожи­дания найти в социальных верхах киевского общества значительный германский элемент, а его не оказывается вовсе».

Переселенческий поток захватил не только скандинавов, но и норманские древности. Переселенцы, соприкасаясь со скандинавской культурой в самой Скандинавии, несомненно, заимствовали и переработали какие-то ее элементы, создав еще на подступах к Руси своеобразную культуру, отличающейся эклектичностью и гибридизацией различных по проис­хождению элементов (южнобалтийских и скандинавских), привнеся ее затем в русские пределы. Тому, несомненно, способствовали и смешан­ные браки (хотя и редкие), о чем говорит антропологический тип насе­ления в Шестовицах, не встречающийся в других местах Руси. Нельзя забывать и общие моменты, присущие жителям Южной Балтики (славя­нам и ассимилированным ими народам) и населению Скандинавии, что проявлялось в общих чертах, например, погребальпого обряда. Подобное не удивительно, ибо «племена германское и славянское, - говорил С.М. Соловьев, - чем ближе к языческой древности, тем сходнее между собою в понятиях религиозных, нравах, обычаях». Так, в середине XI в. в земле лютичей жило племя, свидетельствуют западноевропейские источники, поклонявшееся Водану, Тору и Фрейе. В науке подчерки­вается, что факт заимствования германцами образа Водана-Одина и Донара-Тора из кельтского пантеона «является общепризнанным».

В силу названных фактов довольно сомнительно толковать погребе­ния, где наличествуют железные гривны с молоточками Тора, исключи­тельно как только скандинавские. Правоту этих слов подтверждает С.И. Кочкуркина, констатировавшая в 1970 г., что такие ритуальные ве­щи как железные гривны с молоточками Тора «должны сопровождать скандинавские погребения, но железные гривны в приладожских курга­нах за исключением двух экземпляров, найденных в мужских захороне­ниях, принадлежали местному населению». К тому же, указывается в литературе, эти гривны встречаются «не на всей территории Скандина­вии». Также весьма сомнительно однозначно выдавать погребения староладожского Плакуна за скандинавские (большинство которых ар-хеологи-норманисты связывают со шведами, якобы появившимися в Ладоге около 860 г., т.е. старательно пытаются наполнить соответст­вующим содержанием известия ПВЛ под 859 и 862 гг.). Во-первых, констатирует А. Стальсберг, ладейные заклепки из Плакуна «ближе к бал­тийской и славянской, нежели скандинавской традиции», хотя, конеч­но, уж в Ладогу-то норманны должны были бы прибыть на своих судах. Во-вторых, в этих захоронениях представлены сосуды южнобалтийского типа, а в одном из них обнаружены обломки двух фризских кувши­нов. В-третьих, на их связь с Южной Балтикой указывает и погребение в камере с гробовищем, имеющем, подчеркивает К.А. Михайлов, «пря­мые и многочисленные» аналогии в памятниках Дании и Шлезвиг-Голштейн (конец IX -конец X в.), которые, в свою очередь, близки по своей конструкции к захоронениям германцев ѴІ-ѴІІІ веков. Вполне естестве­нен и вывод ученого, что погребенный прибыл из Южной Ютландии. Впрочем, как и те, следует добавить, кто провожал его в последний путь (О.И. Давидан, основываясь на находках в ранних слоях Ладоги фризских ребенок или, как она их еще квалифицирует, западнославянских, го­ворит о присутствии среди ее жителей фризских купцов и ремесленни­ков). Само возникновение могильника Михайлов отнес, в отличие от своих коллег, к более позднему времени: началу X в., также указав на тот факт, что в нем, при наличии женских погребений, практически отсут­ствуют скандинавские украшения.

Выходцы какого балтийского района нашли свое последнее приста­нище в Плакуне прямо говорит одна из ранних староладожских «больших построек» (по словам И.В. Дубова, «уникальная находка»), которую уче­ные сближают со святилищами южнобалтийских славян в Гросс-Радене (под Шверином, VII-VIII вв.) и в Арконе (о. Рюген). Сразу же стано­вится ясно, почему в русском язычестве отсутствуют скандинавские бо­жества, но присутствует Перун, бог варяго-русской дружины и чей культ был широко распространен именно среди южнобалтийских славян. И если ни в славянском, ни в русском язычестве нет скандинавских черт, то из этого следует лишь одно: варяги не были скандинавами. Нет скан­динавских божеств, как известно, и в языческом пантеоне, созданном Владимиром тогда, когда, по мнению норманистов, скандинавы «в со­циальных верхах числено преобладали», и тогда, когда в нем присутст­вуют неславянские боги (Хоре, Даждьбог, Стрибог, Симаргл, Мокошь). Хотя, как отмечает ряд исследователей, «языческий пантеон, созданный Владимиром, указывает и на широкий допуск: каждая этническая группа может молиться своим богам», но при этом, констатирует А.Г. Кузьмин, ни одному германскому или скандинавскому богу в нем «места не на­шлось». Утверждение же Д.А. Мачинского, что в начале X в. религия Перуна-Велеса была усвоена «скандинавами поколения Рюрика-Оле­га...», не согласовывается ни с историческими реалиями того времени, ни со спецификой языческого мировоззрения скандинавов: норманские конунги, становясь поклонниками Перуна и Велеса, справедливо говорил С.А. Гедеонов, «тем самым отрекались от своих родословных», которые они вели от языческих богов. И при этом особо подчеркнув, что «проме­на одного язычества на другое не знает никакая история». То, что Олег с дружиной клялся Перуном и Велесом, для Е.В. Пчелова является «ус­ловным приемом» летописца, доказывающим лишь то, что «они были язычниками, а какими - славянскими или скандинавскими - для автора ПВЛ принципиального значения не имело», также говорит о неисчер­паемой доказательной базе норманистов. По сути же, Мачинский и Пче­лов повторяют мысль «ультранорманиста» Н.А. Полевого, отсутствие в русской истории следов религии скандинавов объяснявшего тем. что они «приняли религию покоренных ими славян, не находя в ней большого различия...».