Луис Ламур - Чэнси

Мой дробовик был заряжен картечью и стрелял со страшным грохотом. Так называемый шериф вылетел из седла как подкошенный.

Остальные замерли, боясь навлечь на себя беду. С таким дробовиком шутки плохи, а я продолжал развивать преимущество: подошел ближе и укрылся в тени фургона.

- Подберите его, - приказал я, - и убирайтесь отсюда. Еще раз кого-нибудь из вас увижу - пристрелю на месте.

Не сомневайтесь, они так и сделали. Очень осторожно спустились на землю, положили тело поперек седла и, благодаря Бога, поскорее убрались прочь.

На земле остался лежать револьвер, который выпал у убитого из-за пояса. Я подобрал его. Это оказался отличный шестизарядник с рукояткой из слоновой кости, украшенной причудливой резьбой. Я закричал им вслед, но они отъехали уже далеко и не вернулись. Так что я заткнул свой трофей за пояс и тем самым подписал себе приговор, взяв вещь покойного.

Люди Гейтса так и остолбенели, от удивления не в силах вымолвить ни слова.

- Они ушли, - наконец выдавил из себя Гейтс, - ты прогнал их!

Ну, а я подошел к костру и взял свою чашку. Меня немного трясло, и я не хотел, чтобы они это заметили. Будучи человеком весьма молодым, я потратил немало времени, изучая мир взрослых, и знал, что мои беды еще только начинались.

- Ты убил его, - произнес один из ковбоев, словно не мог поверить в то, что свершилось на его глазах.

- Он сам напросился.

- Но ты убил его!

Я отхлебнул кофе. Сидя возле костра, наблюдал, как некая мысль потихоньку доходит до их сознания. Опасность миновала, ничего страшного не произошло. Но случилось кое-что другое. Я завладел половиной их стада. И еще убил человека, чего никогда раньше не делал и надеялся не делать впредь.

От переживаний у меня прихватило живот, но я старался не подавать виду.

Возле фургона стояла та рыжая девчонка и, не проявляя никакого расположения, смотрела на меня. Она просто смотрела.

- Сдается мне, - начал я, - что нам стоит отогнать стадо и лучше держаться отсюда подальше.

Они уставились на меня. Самый младший из них годился мне в деды.

- Тебе обязательно было стрелять в этого человека? - спросил один из них. - Убивать его?

- А что бы вы сделали?

Никто мне не ответил, так что я допил кофе, собрал пожитки и пошел к лошади.

Нам пришлось двинуться в путь, и ковбои призадумались. Тогда они еще не пришли ни к какому решению, но для этого потребовалось время.

Глава 2

Мы отогнали стадо миль на восемь и устроились на ночлег. Всю ночь моросил мелкий дождь. Утром я выехал, чтобы посчитать свой скот.

Навстречу мне вышел часовой, дежуривший ночью, Харви Боуэрс, худой, унылый старик с узким лицом и жидкими прилизанными волосами.

- Куда намылился? - спросил он.

- Хочу осмотреть свой скот. Произвести инвентаризацию, если угодно.

- Скот пока не твой. За него еще следует заплатить. - Он сунул в рот кусок жевательного табака. - Тебе предстоит долгий путь, приятель.

- Все уже позади. Я свой путь прошел.

- Ты не считаешь, что тебе слишком легко досталось стадо? Мы несколько месяцев вкалывали, чтобы собрать его.

- Да, и могли потерять все в одну минуту. Если бы вы знали, как его сохранить, давно бы что-нибудь сделали. Я рисковал ради него своей шкурой. Ясно?

Коровы выглядели лучше, чем я мог надеяться. Они прошли Тропу Шауни, самую суровую дорогу, идущую по пересеченной местности, заросшей колючим кустарником, им приходилось преодолевать вплавь глубокие реки. Но трава на пути росла в изобилии, и воды хватало, поскольку последнее время шли дожди.

Однако теперь передо мной встала проблема. Солидная часть стада будет моей, если смогу оплатить счет. Но эта же мысль не давала покоя и моим спутникам. Несмотря на молодость, я знал, что пройдет какое-то время и каждый из них начнет меня ненавидеть.

Стальной сетью дождь завис на фоне свинцового неба. Мы погнали стадо на запад, в долину, заросшую травой, по которой, извиваясь среди деревьев и кустов, протекал небольшой ручей. Там лежала страна мирных индейцев... По крайней мере, так говорили. Я знал, что чероки - миролюбивый, добрый народ, но и среди них попадались выродки, для которых проходящее стадо станет непреодолимым соблазном.

Дальше на запад жили совсем дикие индейские племена, которые охотились за скальпами и лошадьми, и я полагал, что погонщики будут рады оставить меня в своей команде. Но не исключал и того, что эти люди легко могут возненавидеть человека, которому чем-то обязаны, и что придет время, когда они найдут повод придраться ко мне.

Когда в полдень я вернулся к костру, они как раз обсуждали сложившиеся отношения - не будучи особенно дружны между собой, ковбои лишь терпели друг друга в силу необходимости.

Я взялся за котелок. Не вставая с земли, Гейтс посмотрел на меня:

- Ты, кажется, довольно молод?

- Девятнадцать, - ответил я, - через пару месяцев. Но пусть возраст не вводит вас в заблуждение. Я исколесил всю страну.

- Ты весьма ловко уложил того парня. Тебе приходилось убивать кого-нибудь раньше?

- В меня стреляли, и я стрелял. У меня никогда не было охоты подсчитывать скальпы.

- Ты убил человека, который представлял Закон.

- Он солгал вам. Это Индейская Территория, а Закон представляет шериф или его помощники только на территории Соединенных Штатов. - Вы легко отделались, - заметил я. - Если бы эти люди угнали скот, на который претендовали, то вскоре вернулись бы за остальным. - Я выразительно посмотрел на ту рыжеволосую девушку. - И это не единственное, что они забрали бы.

Теперь старики заговорили между собой, оставив меня в одиночестве, так что я спокойно поел, сел в седло и вернулся к стаду.

Надо сказать, я никогда никого ни о чем не просил и не ждал помощи от людей. Никто не должен отвечать за то, что сделали его предки или не сделали, но мне пришлось держать ответ за отца.

Отца повесили за конокрадство, когда мне исполнилось тринадцать. Прожив жизнь, полную тяжелых трудов и самопожертвования, и не придавая суетным вещам большого значения, отец допустил нелепую ошибку и поплатился за это.

Не в моих правилах судить людей, потому что каждый из нас грешен в той или иной мере. Многие преуспевали, отцу же не везло, и в том не было его вины, насколько я понимал, хотя никто там, на равнинах, не захотел принять это во внимание. Они лицемерили друг перед другом, называя его никудышным и скверным, а он просто был беден. И его повесили, а меня, чтобы преподать урок, заставили стоять и смотреть на это.

- Стой и смотри, паренек, - говорили они. - Вот, что бывает с ворами.

И ни в одном из них не нашлось ни грамма христианского милосердия и сострадания. Похищенная лошадь принадлежала Мартину Бримстэду, поговаривали, что даже имя свое он носил не по праву. Мартин присутствовал на казни, желая убедиться в том, что работа сделана. А руководил толпой Стад Пелли. И именно он схватил меня и держал за волосы, подняв мою голову, чтобы я видел, как вешали папу.

Когда все кончилось, они разошлись по своим делам, оставив меня одного. Я залез на дерево, чтобы снять отца. Хорошего человека не стало. А потом на дороге появился старик Данверган, он и подхватил тело, не дав ему упасть на землю.

- Во всем виноват алкоголь, сынок, - сокрушался он, - твой отец был непьющим и не привык к крепким напиткам. Он уже год или два мечтал о той лошади, поэтому, когда с горя выпил пару рюмок, просто вскочил в седло и поскакал. Он совершил ошибку, да не на того нарвался. От Мартина Бримстэда не жди пощады. А еще этот мерзавец Стад Пелли, дай ему волю - любого повесит. Обожает вкус крови.

Данверган помог похоронить отца и снарядил меня в путь в компании розничного торговца. Потом я примерно полгода кое-как перебивался в окрестностях Чарльстона, выполняя различную работу и изучая окружающий мир. Затем в качестве юнги отправился в Бостон, оттуда в Новый Орлеан уже как матрос, а после на лодках по реке добрался до Натчеза и Сент-Луиса, портов на Миссисипи.

Прошло четыре года, и меня потянуло в горы. Я проделал нелегкий путь и вернулся обратно в Смоки [Смоки - часть горного хребта Аппалачи, по которой проходит граница двух штатов: Теннесси и Северной Каролины.]. Хижина, которую мы с отцом называли домом, все еще стояла на поляне возле высокой сосны, а пространство вокруг нее заросло высокой травой, видно, с тех пор здесь никто больше не бывал.

К тому времени, когда я привел в порядок хижину и колодец, закончилась провизия, которой я запасся перед началом пути вдоль хребта Чэнси, названного так мною в честь отца. Поэтому я спустился на равнину по старым тропам, которые проложили еще чероки, купил семенное зерно, продукты и бурого мула, на которого нагрузил всю поклажу.

Большинство индейцев племени чероки были вынуждены покинуть свои земли и переселиться на запад, на Индейскую Территорию. Так что их тропами больше никто не пользовался, разве что какой-нибудь охотник или пришедший издалека индеец. Немногие жители равнин знали о них, и я мог ходить туда и обратно, никому не мозоля глаза.