Ханна Арендт - Истоки тоталитаризма

См.: Bataille G. // La Critique. January 1948. P. 72.

Книга Руссе содержит много такого рода "прозрений" относительно человеческой "природы", основанных главным образом на том наблюдении, что через некоторое время склад ума заключенных становится почти неотличимым от склада ума лагерной охраны.

Чтобы избежать неверного понимания, имеет смысл, возможно, добавить, что с изобретением водородной бомбы вся проблема войны претерпела еще одно решительное изменение. Обсуждение этого вопроса, разумеется, не входит в цели данной книги.

Это произошло в Германии в конце 1942 г., и Гиммлер приказал всем лагерным комендантам "любой ценой снизить уровень смертности". Ибо оказалось, что из 136 тысяч вновь прибывших 70 тысяч были уже мертвы на момент прибытия в лагерь или умерли сразу же после прибытия (см.: Nazi conspiracy. Vol. 4. Annex 2). Позднейшие сведения, полученные из лагерей в Советской России, однозначно свидетельствуют, что после 1949 г., т. е. когда Сталин был еще жив, уровень смертности в концентрационных лагерях, который достигал прежде 60 процентов заключенных, систематически понижался, вероятно, в силу общей и острой нехватки рабочей силы в Советском Союзе. Это улучшение условий жизни не следует путать с кризисом режима после смерти Сталина, который, что весьма характерно, в первую очередь дал знать о себе в концентрационных лагерях. Ср.: Starlinger W. Grenzen der Sowjetmacht. Wurzburg, 1955.

См.: Kogon Е. Op. cit. Р. 58: "Большая часть работы, выполнявшейся в концентрационных лагерях, не имела смысла, либо потому, что была излишня, либо в силу крайне дурного планирования, заставлявшего переделывать ее по два-три раза". См. также. Bettelheim В. Op. cit. Р. 831–832: "Новые заключенные в особенности вынуждены были выполнять бессмысленные задания…Они чувствовали себя униженными… и предпочитали даже более тяжелую работу, лишь бы производить что-то полезное…" Даже Даллин, построивший всю свою книгу на том тезисе, что целью российских лагерей является обеспечение дешевой рабочей силы, вынужден признать неэффективность лагерного труда (см.: Dallin D. J. Op. cit. P. 105). Современные теории, трактующие российскую лагерную систему как экономическую меру, необходимую для обеспечения поставок дешевой рабочей силы, будут, очевидно, опровергнуты, если недавние сообщения о массовых амнистиях и уничтожении концентрационных лагерей окажутся правдой. Ведь если лагеря служили какой-то важной экономической цели, то режим, безусловно, не может позволить себе их быструю ликвидацию, которая имела бы серьезные последствия для всей экономической системы.

Не говоря уже о миллионах людей, которых нацисты перевозили в лагеря смерти, они постоянно разрабатывали новые колонизаторские планы — например, перевезти немцев из Германии или с оккупированных территорий на Восток в целях колонизации. Это было, конечно, серьезным препятствием для военных действий и экономической эксплуатации. О многочисленных дискуссиях на эти темы и постоянном конфликте между нацистскими гражданскими ведомствами на оккупированных восточных территориях и иерархией CC см. особенно: The trial of the major war criminals. Nuremberg, 1947. Vol. 29.

Беттельсхайм отмечает, что охранники в лагерях, подобно самим узникам, впитывают атмосферу нереальности.

Достаточно важно понять, что все картины о концентрационных лагерях вводят в заблуждение, поскольку показывают лагеря в их последней стадии, в тот момент, когда в них вошли войска союзников. В самой Германии не было лагерей смерти, и в тот момент все оборудование, служащее уничтожению, уже было демонтировано. К тому же, то, что более всего покоробило союзников и что производит в их фильмах ужасное впечатление — именно вид человеческих скелетов, вовсе не было типично для немецких концентрационных лагерей; уничтожение систематически осуществлялось путем отравления газом, а не голодом. Состояние лагерей было результатом событий на фронтах в последние месяцы: Гиммлер приказал эвакуировать все лагеря уничтожения на Восток, поэтому германские лагеря были страшно переполнены, а он уже не был в состоянии обеспечить снабжение продовольствием в Германии.

То, что жизнь в концентрационном лагере была просто замедленным процессом умирания, подчеркивает Руссе (Op. cit., passim).

Маунц настаивает, что преступники не должны посылаться в лагеря во время отбывания ими законного срока наказания (Maunz Th. Op. cit. S. 50).

Нехватка тюремных площадей в России была такова, что в 1925–1926 гг. могло быть исполнено только 36 процентов всех судебных приговоров (см.: Dallin D. J. Op. cit. P. 158 ff.).

"Гестапо и СС всегда считали очень важным, чтобы в лагерях присутствовали узники разных категорий. Ни один лагерь не состоял из узников одной категории" (см.: Kоgon Е. Op. cit. Р. 19).

В России также с самого начала было принято смешивать политических заключенных с уголовниками. В первое десятилетие Советской власти левые политические группы пользовались некоторыми привилегиями; только с полным развитием тоталитарного характера режима "в самом конце 20-х годов политические даже официально ставились на низшую ступень, нежели обычные преступники" (Dallin D. J. Op. cit. P. 177 ff.).

В книге Руссе серьезно переоценивается влияние немецких коммунистов, которые преобладали во внутренней администрации Бухенвальда во время войны.

См., например, свидетельство госпожи Бубер-Нойман (бывшей жены немецкого коммуниста Хайнца Ноймана), которая пережила советский и германский концентрационные лагеря: "Русские никогда… не проявляли садизма, характерного для нацистов…Наши русские охранники были приличными людьми и не садистами, но они верой и правдой выполняли требования бесчеловечной системы" (см.: Under two dictators).

Бруно Беттельхайм описывает самооценку преступников и политических заключенных по сравнению с теми, кто ничем не провинился. Последние "были наименее способны противостоять первоначальному шоку", первые же — дезинтеграции. Беттельхайм считает это результатом их происхождения из среднего класса (см.: Bettelheim В. Behavior in extreme situatlons // Journal of Abnormal and Social Psychology. Vol. 38. 1943 No. 4).

Rousset D. Op. cit. P. 71.

О ситуации во французских концентрационных лагерях см.: Koestler A. Scum of the Earth. 1941.

Kogon Е. Op. cit. Р. 6.

См. Nazi conspiracy. Vol. 4. P. 800 ff.

Бек и Годин подчеркивают, что "противники составляли лишь малую часть заключенных в [российских] тюрьмах" и что не существовало никакой связи между "заключением человека в тюрьму и каким-либо правонарушением" (Beck F., Godin W. Op. cit. P. 87, 95 соответственно).

Бруно Беттельхайм, обсуждая тот факт, что большинство заключенных "более или менее приняло ценности гестапо", подчеркивает, что "это не было результатом пропаганды… Гестапо утверждало, что это помешает им выражать собственные чувства" (цит по: Nazi conspiracy. Vol. 7. P. 834–835).

Гиммлер категорически запретил какую-либо пропаганду в лагерях. "Воспитание предполагает дисциплину и ни в коем случае не идеологические указания" (цит. по: Nazi conspiracy. Vol. 4. P. 616 ff.).

Rousset D. Op. cit. P. 464.

См. рассказ Сергея Малахова в: Dallin D. J. Op. cit. P. 20 ff.

См.: Camus A. The human crisis // Twice a year. 1947.

Книга Руссе описывает главным образом обсуждение заключенными этой дилеммы.

Беттельхайм описывает, как охранники и заключенные "прилаживались" к жизни в лагере и боялись возвращения во внешний мир.

Руссе, следовательно, прав, настаивая на истинности того, что "жертва и мучитель одинаково подлы; лагеря дают уроки братства в низости" (Rousset D. Op. cit. P. 588).

Беттельхайм рассказывает, что "главная проблема вновь прибывших заключенных состояла в том, чтобы сохранить свою личность", тогда как давние узники лагеря заботились больше о том, "чтобы жить в лагере как можно лучше".

Руссе рассказывает, как эсэсовец разглагольствовал перед одним профессором: "Вы привыкли быть профессором. Ну а сейчас вы больше не профессор. Вы уже не шишка. Сейчас вы всего лишь карлик. Самый маленький. Сейчас я большой человек" (Rousset D. Op. cit. P. 390).