Константин Гордиенко - Чужую ниву жала (Буймир - 1)

Девушки перешептывались:

- За ней дают пару волов да пять десятин к тому же... Терегерка говорила на улице.

- И неудивительно - старшина мало разве награбил?

- Да никто не берет...

- Скаженного нрава девка.

Павло рассказал девушкам, как они с Максимом под пятницу (как раз когда девчата шили) обходили все посиделки в Буймире, показывали вышитые вставки, что наковыряла Ульяна, - выкрали у нее. Когда же Максим добавил, что Павло к тому же еще и сам напутал в этих вставках, девчата хохотали, держась за бока. Перехватили те вставки хутора - были на посиделках и хуторские парни. На весь Буймир ославили Ульяну, прямо там ложились все от смеху. Дочь богача, а как вышивает! Да еще и полотно льняное. Вставки обошли всех: смотрите, как ковыряет дочка старшины!

Орина остерегла парней: что, если дойдет до Ульяны? Тогда им не миновать беды. Подговорит хозяйских парубков - поколотят.

В самом разгаре гулянки из темноты вечера, окружавшей хату, донесся голос, отчаянно горланивший:

Ой да за яром, яром!

Ой та за ярищем!

Била Химка Евдокима

По... днищем!

Так драть горло не каждый осмелится, так залихватски бесстыдно голосить на все село мог только парубок хозяина-богатея.

Хозяйские дочки оживились:

- Идут наши хлопцы!

Хата засуетилась, загомонила:

- Яков идет! Давай кочергу!

- Идет Яков! Поставь рогач!..

Голосистая ватага приближалась. Ясно! Это идут не какие-нибудь там хлопцы. Тихо, пристойно пусть себе ходят робкие. Яков идет - улица гремит! Все слышат, знают, что идет Яков! Всполошились, завыли собаки, в синей глубине вечера раздавались визги да выкрики. Яков может себе все позволить: сын старшины!.. Все село оглушили, до самых звезд доходили пьяные голоса.

Хата затряслась от хохота, когда Яков отворил двери, а рогач, стоявший в дверях, стукнул его по сивой шапке. Обычные девичьи шутки. Яков это знал, был наготове, но орава сзади нажала, может быть, нарочно, и поэтому не уберегся. Это был нескладный, широколицый парубок, недалекого ума, горлан на все село, оттого девчата охотно над ним потешались.

Вслед за Яковом в хату пролезла румяная, дебелая девка, юбка на ней волочилась до самых пят, мережка не была выпущена... Девчата с хохотом накинулись на нее, начали трепать, стянули юбку, сорвали платок - и все увидели, что это был приземистый толстяк, Мамаев сынок Левко. Третий парубок, чернявый Василь, сын Мороза, принес в сермяге снеговую бабу и шлепнул ее посреди хаты. Сколько веселья, гама, визга. В хате стало тесно. Хозяйским; сынам все позволено! Никто не скажет, не осудит. Затеи, веселье, молодость!

Жалийке досталось работы. Она проворно встала с полатей, вытащила лохань и принялась сгребать снег, ворча на парней, - остудят ей хату. Ульяна схватила донце от прялки и гонялась за Василем, стараясь огреть его, а он, ловко увертываясь, метался по хате. В подпитье парни пришли деньжистые.

Понемногу шум и кутерьма стихли, девушки расселись в ряд на лавке, румяные, ясноглазые, переводили дух. А хозяйские парни вертелись перед ними, ломались, выставляли напоказ свои глянцевитые, как зеркало, сапоги, красные, как жар, пояса. Из-под смушковых шапок играли черные брови, свисали молодецкие чубы - орлы! Краса села, утеха девичьих очей! А Яков к тому же полез в карман, вытащил порттабак, стал закуривать. Порттабак привлек всеобщее внимание. Несмело потянулись пальцы, чтобы взять щепотку ароматного табака из этакой деликатной штуки. Яков важно крутил, мял цигарку, держа перед собой порттабак, но нельзя сказать, чтобы он уж очень заносился. Когда все налюбовались досыта и Яков спрятал порттабак в карман, снова стали смотреть на Якова обычными глазами. У него, к слову сказать, среди многочисленного сборища не было пары. Парни подсаживались к девушкам, танцевали, а Яков мыкался из угла в угол и не сводил глаз с Орины. Пригожая, румяная, она сидела рядом с Павлом и беззаботно разговаривала. Неприветлива, горда Орина, на Якова и не смотрит, и он никак не может этого понять - была бы девушка при достатке, а то всего-навсего пять десятин за душой, а она еще тобой пренебрегает.

Орина резко ответила зазнавшимся хозяйским сынкам, которые потешались над девушками:

- Что хлопцы? Прицепи сучке двести рублей - и хлопцы возьмут: пусть лает, я зато десятину куплю...

Все расхохотались - в неприглядном свете выставила Орина хозяйских сынков. Девчата взяли верх, осмеянные хлопцы смутились, не нашли что сказать.

Среди криков, разговоров снова завели песню, зазвенели девичьи голоса... "А вже тая слава по всiм свiтi стала, що дiвчина козаченька серденьком назвала".

Девушки в песнях жаловались на людские пересуды о чернобровой дивчине, что на огороде жала жито, а проходивший мимо козак стал помогать жнее.

Песни - отклики на все тревоги, надежды.

Но вот снова все заглушил бубен, и девушки сорвались с лавок. Орина махнула цветастыми широкими рукавами - статная, полногрудая, лебедь-девка! Пригожее тут не было никого. Она положила руку на плечо Павлу, который ласково обнял ее полный стан и повел в танце. Все загляделись на них, крепкий парубок, ловкая пара.

Девушки кивали на Павла и Орину, перемигивались, переговаривались:

- Кровь с кровью встретилась.

Дочь старшины Ульяна и Мамаева Наталка повели разговор о том, что у Павла ничего нет, разве что в... Девушки добавили срамное слово... Около чего и над чем они будут хозяйствовать? Павло сам себя не прокормит. Наденут суму - да в экономию...

Хозяйские девчата хохотали, потешались над ладной парой: недолго этой Орине радоваться, девичий век короток.

А парни около Орины так и вьются - нет девушки милей. Весела, здорова, опрятна, обходительна, певунья, говоруха... Ладная девка! Но откуда ни зайдет Яков, на спину натыкается, смотреть на него не хочет привередливая девушка. Сердито сказала, чтобы не наступал на ноги, не маячил перед глазами, пригрозила дать дулю, выставила парня на посмешище. Якова так и подмывает стукнуть в девичью налитую спину кулаком. Пренебрегает она хозяйским сыном. А с хозяйским работником Павлом расстаться не может. Но Яков Калитка так легко не отступится. Увидим еще, чей будет верх.

Сунув руки в карманы, он стал против Орины. Лихой парень. Вышитая сорочка горит на нем, красный пояс покрывает всю грудь. Хмельной, расхристанный, он поигрывает блестящими сапогами и насмешливо выпевает:

Даром, дiвка, цвiти сiєш.

Вони тобi не зiйдуть...

Но Орина тоже умеет отпеть. "Не ходи, не нуди, не увивайся", развеселила она девчат.

Ревность разбирает Якова. Он при достатке, с хозяйского двора, неужто не отобьет дивчину? Что, Яков по экономиям толчется, по хлевам ночует? А с Павлом расправа короткая.

Веселый месяц на селе. Разве одна молодежь гуляет? Богатые хозяева сегодня пьют у Калитки, завтра продолжают у Мамая, на третий день опохмелятся, перепьются, поспят, а там, протрезвившись, снова хлещут... Веселье, песни, разгул! И чего только в голову людям не приходит, на какие только затеи не пускаются!

Ватага гуляк отворяет дверь в хату, кладет на пороге тяжелую колоду, мороз в хату валит. Тогда хозяин ставит на стол бутыль, режет мясо, сало и гости оттаскивают колоду, закрывают дверь, садятся за стол. Вновь начинается гульба.

Три дня хату не выметают, затем собирают мусор в мешок, усаживаются гурьбой на сани, привозят собранное добро к богатому хозяину Морозу, высыпают среди хаты: "Чего сына не женишь, не отдаешь дочку замуж?"

Ну, раз уж хата замусорена, надо гостей потчевать. Морозиха стелет рядно, собирает мусор, топит печь, варит. Шипят колбасы, капуста, пироги... Знает хозяйка, как привечать дорогих гостей - знатные люди сошлись: Мамай, Калитка, хозяева - хуторяне, выборные... Какого-нибудь там Чумака или Захара Скибу не пригласят. Терновки, наливки сияют на столе, ласкают глаз, снова начинается гульба.

3

Закрутился дед, а за ним весь род вслед... Кто больше сухонького Ивана Скибы выкорчевал пней, перекидал земли, камня, отрыл канав в болотах, выжег кирпичей? Свековал на заработках, нажил две грыжи, а достатка нет...

Вся семья Скибы собралась у огня, мирно судачит, только Маланка прядет на посиделках. Соломенный дух обогревает тело, в печи клокочет варево, печеная тыква наполняет хату вкусным паром. С поклона голова не болит.

- Смиряйся, сынок, смиряйся, - поучает желтый лицом, жилистый Захар молодого сына Павла. - Я весь век ломал перед людьми шапку, слонялся по хозяевам, по экономиям. Не поклонишься - не получишь работы, на кусок хлеба не заработаешь. Старшему уступи, смолчи.

В тонкие стены хаты ломится стужа, ветер рвет кровлю, метет в окно снегом, звенит стеклами, воет в печи. На коленях отца широкая пила, отблески пламени мерцают на полотне ее, сильная рука направляет пилу, напильник точит, острит стальные зубцы, а мысли точат голову - в хате холодно, заработка нет, в чувалах пусто. Не то песня, не то протяжный стон нарастает в хате: