Артем Драбкин - 22 июня. Черный день календаря.

Надо сказать, что в некоторых случаях даже весьма ограниченные по своему значению планы прикрытия не были соответствующим образом до­ведены до исполнителей. Вот что говорит об этом в своих воспоминаниях командующий 8-й армией Прибалтийского особого военного округа генерал П.П. Собенников: «28 мая 1941 г. я был вызван с на­чальником штаба генерал-майором ГА. Ларионо­вым и членом Военного совета дивизионным ко­миссаром СИ. Шабаловым в штаб округа, где ко­мандующий войсками генерал-полковник Ф.И. Куз­нецов наспех ознакомил нас с планом обороны. ...Все это проходило в большой спешке и несколь­ко нервной обстановке. План был получен для оз­накомления и изучения начальником штаба. Он представлял собой довольно объемистую толстую тетрадь, напечатанную на машинке. Примерно че­рез 1,5—2 часа после получения плана, не успев еще с ним ознакомиться, я был вызван к генерал-полковнику Ф. И. Кузнецову, который принял меня в затемненной комнате и с глазу на глаз продикто­вал мое решение. Последнее сводилось к тому, что главные усилия сосредоточивались на направлении Шяуляй, Таураге (125-я и 90-я стрелковые дивизии),

Первая ракета. Вторжение началось!

и прикрытии границы от Балтийского моря (м. Па­ланга) на фронте около 80 км 10-й стрелковой ди­визией 10-го стрелкового корпуса. 48-ю стрелко­вую дивизию предполагалось к началу войны пере­бросить на левый фланг армии и увеличить фронт обороны левее 125-й стрелковой дивизии (прикры­вавшей основное направление Шяуляй, Таураге) до реки Неман у города Юрбаркас (левая граница ар­мии). Мои записи, а также начальника штаба были отобраны. Мы получили приказание убыть к месту службы. При этом нам обещали, что указания по составлению плана обороны и наши рабочие тет­ради будут немедленно высланы в штаб армии. К сожалению, никаких распоряжений и даже своих рабочих тетрадей мы не получили».

Последний мирный месяц. Ощущение при­ближения войны буквально пронизывало и граж­данских, и военных. Вспоминает житель Молдавии И. А.Гарштя: «Мы были простые крестьяне, газет не читали, даже радио у нас не было. Например, помню, каким событием стал первый показ в на­шем селе кинофильма. Показывали «Петр I», за неимением экрана проецировали фильм на белую стену дома. Так люди потом подходили и трогали эту стену... Мы мало что знали и понимали, но пом­ню, что родители запасали соль, спички, керосин. Еще до начала войны успели уехать почти все ев­реи из нашего села, но четыре беднейшие семьи остались». Курсант Тульского оружейно-технического училища Р.И. Жидков так вспоминал те дни: «Сначала война в Эфиопии, потом Финская. Нара­стало ощущение надвигающейся войны. Проводи­лись Ворошиловские броски — зимой 25 километ­ров в полной выкладке (20 килограмм) на лыжах. Зачет ставился «повзводно», т.е. по первому и пос­леднему. Последних тащили на ремнях. Это было зверство. Первый раз пошли — четверо в больни­це оказались. С января 41 г. нам в училище начали менять график занятий. Матанализ, английский убрали, зато увеличили количество практических часов. С января 41-го начали ходить в патруль на железную дорогу — пошли эшелоны с войсками. Останавливались, не доезжая до станции, выводи­ли лошадей, а мы оцепляли место. Вместо 6 лек­ционных часов, стало 8—10. Мы почти спали сидя. В конце мая из нашей учебной роты выпустили че­ловек 12 досрочно, присвоив звание лейтенантов».

Особенно остро осознавали нарастание опас­ности в приграничных округах. Будущий летчик-штурмовик П.Е. Анкудинов вспоминал: «Слухи о грядущей войне постоянно ходили. В апреле я по­ехал в отпуск к двоюродному брату, Мельникову Владимиру Васильевичу, в Полоцк, где он был на­чальником политотдела одной из дивизий. Он меня встретил такими словами: «Чего ты приехал? Скоро будет война. Уезжай отсюда». Летом 1941 -го брат попал в окружение, а затем руководил партизанской бригадой, которая так и называлась «Бригада Мельникова». Вот другое свидетельство ветерана войны В.А. Виноградова: «Война меня застала в Ровно. Примерно дней за десять до на­чала войны в полках дивизии по утрам начались тревоги. В пять-шесть часов утра мы выезжали, делали бросок на машинах в сторону границы,— а тогда я служил уже в механизированной диви­зии, которая входила в 22-й механизированный корпус,— затем возвращались обратно в казар­мы, завтракали и приступали к обычным полевым занятиям. Некоторые части 5-й армии, в которую входил корпус, были расположены около самой границы. Оттуда поступали сведения о ситуации на другом берегу пограничной реки, в районе г. Владимир-Волынского. Сведения эти были тре­вожными, сообщалось, что на другом берегу со­средотачиваются немецкие войска, все время на­блюдается движение, используются оптические приборы для наблюдения за нашей территорией. Были нарушения границы немецкими самолета­ми. Все это создавало обстановку напряженнос-

Граница Литовской CCR Солдаты вермахта ломают забор, который маскировал строящиеся оборонительные укрепления.

ти. Ночью через Ровно проходили воинские час­ти, летели над Ровно самолеты в сторону грани­цы. Как потом выяснилось, они располагались на прифронтовых, приграничных аэродромах и про­сто больших полянах. Все это, естественно, под­сказывало, что ситуация сложная, что могут быть в самое ближайшее время начаты военные дей­ствия. За несколько дней до 22 июня, было опуб­ликовано сообщение ТАСС, в котором опроверга­лось, что немцы собираются на нас напасть. Но мы восприняли это опровержение как подтверж­дение того, что война приближается и до нее бук­вально осталось несколько дней. Я решил сходить в фотографию, сфотографировался и отослал до­мой свои последние фотографии. Фотографии эти уцелели».

Но естественно были те, кто не чувствовал при­ближение войны. О.Е. Ходько вспоминала: «Окон­чив педагогическое училище в 1937 г., я начала ра­ботать учителем начальных классов в Забородской школе, а через три года меня перевели в Устье, где еще год до начала войны в семилетке я преподава­ла русский язык и литературу. Ощущения надвига­ющейся войны не было ни у меня, ни у моих близ­ких. Наоборот, казалось, что тяжелые 30-е годы по­зади, теперь жизнь начнет налаживаться...»

В штабах округов обладали большим объемом информации, чем любой солдат или командир сто­явших у границы соединений. Поэтому окружное командование неоднократно выходило с соответ­ствующими просьбами к высшему руководству. Начальник штаба Одесского военного округа М.В. Захаров вспоминал: «6 июня военный совет Одес­ского округа обратился к начальнику Генерально­го штаба за разрешением на передислокацию 48-го стрелкового корпуса на наиболее вероятное на­правление действий противника. После того как разрешение было получено, 74-я и 30-я стрелко­вые дивизии и управление корпуса к 15 июня со­средоточились на новых позициях, немного вос­точнее Бельцы». Отметим, что 30-я дивизия была весной 1941 г. переформирована в горнострелко­вую, но по многим мемуарам и документам она продолжала проходить как стрелковая. По плану прикрытия 30-я горнострелковая дивизия посту­пала в распоряжение командира 35-го стрелково­го корпуса, 74-я стрелковая дивизия была армей­ским резервом.

Однако далеко не все решения командования при­граничных округов получали поддержку наверху. Иногда их одергивали в достаточно резкой форме. Так, в телеграмме начальника Генерального штаба от 10 июня 1941 г. на имя командующего КОВО указы­валась: «...донесите для доклада народному комис­сару обороны, на каком основании части укреплен­ных районов КОВО получили приказ занять предпо­лье. Такие действия могут немедленно спровоциро­вать немцев на вооруженное столкновение и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немед­ленно отмените и донесите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение. Жуков». 11 июня коман­дующие приграничными округами получили указания «полосу предполья без особого на то приказания во­левыми и УР-овскими частями не занимать». 12 июня нарком обороны приказал: «Запретить полеты нашей авиации в приграничной полосе 10 км от госграни­цы». Последняя мера была, скорее всего, направле­на на предотвращение случайного пересечения гра­ницы вследствие навигационных ошибок.

Рука об руку с запретительными мерами шли мероприятия по усилению особых округов. 12 июня командование КОВО было извещено о прибытии на территорию округа 16-й армии из Забайкальского военного округа. Поступление эшелонов армии предполагалось в период с 17 июня по 10 июля. Должны были прибыть:

«Управление армии с частями обслуживания;

5-й механизированный] корпус (13,17-я танко­вые и 109-я моторизованная дивизии);

57-я танковая дивизия;

32-й стр[елковый] корпус (46,152-я стрелковые дивизии, 126-й корпусной артполк)».

Реально сосредоточение войск 16-й армии на­чалось не 17, а 18 июня. Прибытие армии в резерв Юго-Западного фронта закладывалось в предво­енное планирование. Также 16-я армия является примером выдвижения назначенных для первой операции войск до начала боевых действий, ко­торое стало общим местом последних мирных дней и месяцев столкновений различных стран в 1939—1941 гг.