Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья.

Совсем не хотят. Один рогатый задрал голову, объедает верхушку ивы. Еще два таких же рогатых затеяли драку. Разошлись. Сухой треск от ударов рогами. Но драка, видимо, несерьезная.

Драка была в сентябре, а сейчас это скорее воспоминание об осенней поре страстей. Разошлись. Мирно принялись за еду. Один кивком головы кверху содрал полоску коры у дуба. Другой гложет осину.

Лосей хорошо видно. Четыре рогатых самца. Четыре других — без рогов, но мы никак не можем определить: самки это или молодые самцы. Все восемь зверей в белых «штанах». От этого ноги на снегу не очень хорошо видны. Зато четко видны огромные темные туши. Рога не очень большие. Загнутая книзу губа. Большие ноздри, из них-легкий парок. У всех бородки. Большие уши шевелятся, со всех сторон ловят звуки.

Сделав первые снимки, мы осмелели. Ищем место удобнее, стараемся подтолкнуть лосей на поляну. Не переставая кормиться, они движутся потихоньку. Нас из виду не упускают, но, кажется, не боятся. Один из безрогих улегся под елкой. Остальные едят.

Совсем близко подойти мы все-таки не решаемся. Осенью в этом лесу я встретил одинокого лося. Он тоже не хотел убегать. Я, увлеченный съемкой, ходил за ним по пятам, кидал сучьями, когда он ложился, и, видимо, сильно ему надоел. Дело кончилось состязанием в беге.

Моим друзьям по газете пришлось бы служить панихиду, если бы в последний момент я круто не повернул в сторону. Лось с размаху промчался мимо и тупо остановился, не понимая, куда же я делся. То было осенью, во время гона.

Сейчас звери спокойнее. Но один из безрогих глядит в нашу сторону явно без удовольствия и даже чуть прижимает уши. Это означает готовность обороняться. Держимся шагах в тридцати.

Иногда переглядываемся, счастливые от удачи.

Борис и я — не новички в лесу, но такого видеть не приходилось. Разговор лосей не пугает. Они пригляделись к двум неотступным фигурам и, наверное, считают нас докучливыми, но не опасными существами. Хлопками в ладоши, треском сучков заставляем лосей двигаться понемногу. В северных лесах, где на лосей охотятся постоянно, такая картина немыслима. Лось — осторожный зверь. Достаточно запаха человека, чтобы обратить его в бегство. Но природа привыкает и к человеку. Три десятка лет лосей под Москвой не стреляли, и вот результат: не боятся.

Два часа мы ходим за стадом, как пастухи. Лазим по буеракам, по зарослям ивняка. Остановки делаем, чтобы зарядить новую пленку и вытряхнуть снег из ботинок. Серенький день заметно пошел на убыль. Еще полчаса — и снимать будет уже нельзя. А все еще нет желанного кадра, где бы лоси собрались кучнее и съемке не мешали заиндевелые ветки.

Наконец лоси подходят к обширной поляне.

Но как заставить зверей по ней пробежать? Они привыкли к хлопкам и окрикам, ведут себя, как будто нас вовсе и нет. Остается испытать последнее средство. Лоси не любят собак и боятся их. Борис протирает очки, откашливается и уходит, чтобы из ельника подать нужный нам голос. Я выбираю круг и прячусь для съемки.

Лосей было хорошо видно!

Лай получился вполне натуральным. Лоси как по команде вскинули головы. Трое из них издали звуки, похожие на приглушенное отрывистое мычание. И все стадо цепочкой через поляну кинулось в чащу.

Красив на бегу этот могучий зверь. Ноги, как длинные рычаги. Голова чуть приподнята. Кажется, нет такой чащи, какую не одолел бы в беге исконный житель лесов.

Пытаемся не отстать от лосей… Отдышавшись, мы пожевали холодные яблоки с хлебом и огляделись. Оказалось, стоим у знакомого места. За два часа с лосями мы сделали круг и вернулись к болоту.

Опять швыряем сухие сучки. Тек-тек-тек-тек… — отзывается молодой лед…

«Лосиная лежка». Так, возможно, буду я называть теперь сырое место в лесу, заросшее камышом, рогозом, ивняком и осинками.

— Ну что, домой?

— Домой.

Смеркается. Верхушки леса посеребрил иней. Низко и тихо плывут сплошные рыхлые облака. Оглушительный нарастающий гул. Но самолета не видно. Только красный огонь туманным пунктиром косо плывет к земле.

Высыпая снег из ботинка, вспоминаю вдруг «Птичью ночлежку». Сороки, наверное, уже задремали. Показать бы Борису. Да нет, слишком тепло и приветливо светятся окна автобуса, идущего на Москву.

Фото автора. 24 ноября 1968 г.

(Окно в природу)

Почти каждый день в пуще мы видели кабанов. Но только одно мгновение. В самом неожиданном месте дорогу перебегало безмолвное существо в темной попоне. Все случалось так быстро, что я не успевал навести объектив, не успевали мы и как следует разглядеть зверя. Мелькнул — и все. Борозда в рыхлом снегу подтверждала: только что прошел крупный зверь. По крику сойки можно было догадаться, что кабан где-то рядом, в глубине ельников.

Один раз дорогу пересекала семья кабанов.

«Попоны» тут были разные: черные и посветлее, и рыжеватые в продольную полоску у совсем маленьких поросяток. Визг, хрюканье. И сразу же тишина. Опять мы стоим возле следа, уходящего в сумрак между стволами. Жизнь леса только маленьким краем мелькнула перед глазами. И опять все скрыто мокрыми лапами елок и теплым туманом.

— Поглядеть бы одним глазком…

— Терпенье есть — можно и поглядеть, — сказал лесник. — В глухом месте посажу вас на вышку. Рассыплем подкормку…

Сидим на вышке. Это сооружение в еловом лесу можно принять за крохотную избушку на длинных скрипучих ногах. Маленький деревянный помост прямо-таки стонал, пока мы поднимались по лестнице. И теперь, когда мы сидим наверху, укутанные в тулупы, помост скрипит от малейшего шороха, скрипит, кажется, даже от движения головы. Краешком глаза вижу часы на руке — сорок минут сидим. Мороз отыскал щели в тулупе. Нестерпимо хочется пошевелить руками, ударить валенками друг о друга. Но мороз должен быть и нашим союзником — аппетит у кабанов в такую погоду отменный. Вот-вот должны появиться.

Почти под вышкой между стволами берез и елок рассыпан корм — картошка и желуди.

Кабаны знают об этой столовой. Скрип саней и разговор егеря с лошадью — для них привычный сигнал к обеду. Но что-то медлят… Сидеть, впрочем, совсем не скучно. Мы видим лесную жизнь в минуты, когда она не вспугнута.

Главных едоков нет, но пир уже начался. Лесные мыши шныряют по россыпи желудей. Почти одновременно появилось полдюжины соек. Они поочередно пикируют сверху. Схватили желудь — и низом-низом в сторонку.

Где-то у каждой своя кладовая — избыток еды, надо делать запас. Пикируют беспрерывно, и мы видим необычайно красивый наряд лесной модницы. Два дрозда уселись на ветку над головами у нас. Дрозды верещат, чистят перья — значит, сидим мы достаточно скрытно.

Холодная тишина. Вдруг один из нас вбирает голову в плечи — какой-то звук или показалось от напряжения?.. Проходят две-три минуты. Еще. Теперь уже явственный звук: глуховатое хрюканье. Старый кабан унимает нетерпеливых подростков.

Надо совсем замереть. Но именно теперь смертельно хочется почесать левое ухо, ну, кажется, совсем нельзя превозмочь это проклятое желание… Идут. Шорох, повизгивание.

И опять тишина. Так и должно быть. Стадо идет толчками — торопливое шествие, а потом остановка: прислушаться, принюхаться.

Уже совсем хорошо слышно: визжат поросята и шуршит подмороженный снег. Только бы не чихнуть, не выронить от напряжения какую-нибудь фотографическую штуковину. Вот они!

Из-под елок, напирая друг на друга, выкатываются семь или восемь темных годовиков. Мгновенная остановка, но при виде еды уже нельзя удержаться — галопом мчатся под вышку. Если сравнить с людьми, то эти семь молодцов похожи на смелых, почти безрассудных ребят лет восемнадцати. Наскочили, дерутся, торопливо хватают промерзшую мелочь картошки. Случись беда — эти семеро пострадали бы первыми. Но семья за них, видно, меньше всего боится. Уже не дети, и сил много — не пропадут. А если что и случится, то семейных забот у молодцов пока нет, кому же, как не им, рисковать? Но они сейчас ничем не рискуют. С победным хрюканьем рыщут под вышкой.

Звуки довольства, видимо, убеждают остальных, выжидающих в ельнике: опасности нет. Все стадо теперь мчится к столу. Впереди с визгом, натыкаясь друг на друга, катятся рыжевато-серые, полосатые поросята. А следом трусят мамаши, тетки, дядья. Достигли корма и сразу, бесцеремонно поддавая в бок, стали теснить разведчиков-молодцов — «дайте поесть малышам». Сами мамаши и тетки не забывают хватить там, где погуще насыпано. Молодцы же, видно, хорошо понимают за столом свое место — быстро отскочили на край. Один-два ослушника прорываются к середине, но получают затрещины рылом. Обед идет по всем правилам иерархии.

Мы с вышки не сразу замечаем главное лицо в этой суетливо-подвижной компании. Старый кабан. Он почему-то едва показался из темноты ельников. Чуть пригнувшись, я вижу, как он стоит на месте, порывисто обращая клыкастую морду то в одну сторону, то в другую. Может, ему, старому секачу, так и положено, а может, он, умудренный опытом, что-то почуял. В другое время кабан ходня бы совсем один. Но теперь, в начале зимы, пора свадеб, и старый вожак вернулся к стаду. Не очень торопливо он решается наконец покормиться. Видно сразу: ему полагается первый кусок. Но, хватив раза три желудей, кабан вдруг начинает трусить кругами вокруг кормежки.