Майя Лавринович - «Регулярная академия учреждена будет…». Образовательные проекты в России в первой половине XVIII века

Следует подчеркнуть, что изучение индивидуальных реформ как предпринимательских проектов ни в коем случае не противопоставляется изучению их идеологической, содержательной составляющей: одно совершенно не противоречит другому и не исключает его. Реализация даже самой «прогрессивной» и благонамеренной реформы все равно предполагает перераспределение ресурсов и полномочий, формирование коалиций заинтересованных игроков, а идеологические, концептуальные конструкции структурируют процесс предпринимательства, дают материал для формирования проектов. Более того, «идеологическая» компонента реформ на практике также является важным ресурсом: она может быть использована для обоснования и легитимации проекта, может открывать доступ к сетям единомышленников и сотрудников (в том числе международным), а также к влиятельным патронам. При таком подходе снимается сама оппозиция между, с одной стороны, риторикой «общего блага» и регулярного государства, и с другой, карьерными амбициями сподвижников Петра и их склонностью действовать в рамках неформальных моделей отношений, где грань между «традиционной» поддержкой клиентов и прямой коррупцией трудноразличима. Наконец, особый интерес представляют те нередкие случаи, когда «идейная» сторона прожектерства вступает в прямое противоречие с окружающей политической конъюнктурой, с задаваемой монархом общей рамкой государственной политики. В одних случаях подобные противоречия означают, что проект терпит крах или остается на бумаге; но в других мы видим, как административные предприниматели – даже в условиях петровской и послепетровской монархии – изыскивают организационные и финансовые ресурсы для реализации проектов, весьма мало смыкающихся с предпочтениями или интересами монарха.

В той или иной степени модель «административного предпринимательства» может быть применима для изучения механизма реформ и шире – строительства государственных институций в любую эпоху, но как представляется, особенно актуальна она при осмыслении именно раннемодерного периода. В самом деле, институциональные реформы проходили здесь в условиях крайней слабости административной инфраструктуры. С одной стороны, для государства раннего Нового времени было характерно бурное расширение сферы его деятельности: если раньше государство и государственный аппарат занимались едва ли не исключительно войной, сбором налогов и отправлением правосудия, то в рассматриваемую нами эпоху в поле его зрения попадают практически все области человеческой деятельности. Образование и здравоохранение, науки и искусства, промышленность и транспортная инфраструктура, сельское хозяйство и религия, призрение бедных и воспитание сирот – все эти сферы на протяжении XVIII века оказываются предметом приложения государственных усилий, объектом регламентации, администрирования и «развития». С другой стороны, государство раннего Нового времени – даже самое передовое – обладало довольно рудиментарным государственным аппаратом. В этих условиях приращение государства не могло не происходить как результат индивидуальной инициативы, то есть усилий предприимчивых индивидуумов или корпораций, которые обосновывали необходимость такого приращения, а затем брались обеспечить выполнение вновь появляющейся государственной функции и создать для этого необходимую организационную структуру. Далеко не всегда инициативы эти формулировались в ответ на прямой запрос со стороны «государства»: зачастую новые функции нужно было сначала изобрести. И если сегодня существуют целые «министерства реформ», специализированные бюрократические подразделения по выработке планов преобразований (в рамках которых обычно и трудятся административные предприниматели), то у Петра и его современников в Западной Европе таких подразделений не было. Удачный пример здесь – как раз образовательная сфера: понятно, что никакого «министерства просвещения», которое могло бы выработать план создания новых школ и реализовать его, могло бы генерировать идеи и предложения «по должности», не существовало: соответствующую функцию государства – как и многие другие – предстояло в буквальном смысле придумать и обосновать, создать с нуля.

Неудивительно, что на первый план здесь выходят именно административные предприниматели в наиболее чистом виде – прожектеры, являющиеся характерной приметой той эпохи. В последнее время в целом ряде работ исследователи обращают наше внимание именно на различные социальные структуры, которые сыграли ключевую роль при переходе к раннемодерному государству, подменяя собой несуществующие или неокрепшие пока бюрократические институты, и поглощались этими институтами по мере того, как централизованное государство оформлялось и набирало силу. Гай Роулендс и Сара Чапмен указывают на роль династических интересов и аристократических кланов в формировании раннемодерного государства и управлении им во Франции эпохи Людовика XIV на той стадии, когда только возникающие централизованные административные структуры еще не были способны справиться с мобилизацией финансовых и политических ресурсов, с поддержанием политического баланса, необходимых для ведения войн нового типа и нового масштаба. Пол Бушкович использует близкий подход для анализа петровского царствования, указывая, что первый император правил, фактически опираясь на соперничающие аристократические кланы, а Павел Седов использует близкий по смыслу подход при анализе позднемосковского периода. Джулия Адамс указывает на роль верхушки нидерландского купечества, взаимопереплетенных семей торгового патрициата, в поддержании институциональной и политической стабильности нидерландской колониальной империи и в управлении ею. Дэвид Пэрротт наконец демонстрирует, что «военное предпринимательство» было не случайным явлением, не тупиковой, малозначительной ветвью в формировании модерной армии и военной организации, но сыграло в нем ключевую роль, вновь фактически подменяя собой инфраструктурные элементы раннемодерного государства на этапе его становления24.

В Петровскую эпоху, когда строительство новых институтов и разрушение старых, разлом устоявших корпораций идет крайне бурно, данные соображения приобретают, разумеется, особое значение. Мы видим повышение доступности государя, ослабление некоторых социальных и культурных ограничений на участие в государственной деятельности как раз для тех самых «выскочек», о которых пишет С.Л.Козлов, и одновременно обвальную деинстуционализацию 1700-х годов, когда, разрушив или маргинализовав существовавшие структуры, государь зачастую может реализовать свои замыслы, только опираясь на этих самых «выскочек» и на клиентские сети своих сподвижников. Прорывной с точки зрения осмысления петровского институционального строительства, в том числе и как результата административного предпринимательства «снизу», является недавняя фундаментальная статья Анны Жуковской25. Опираясь на уже закрепившееся в литературе мнение, согласно которому формирование приказов, а за ними и многих петровских учреждений, имеет смысл рассматривать как процесс институционализации индивидуального поручения монарха тому или иному сановнику26,Жуковская детально реконструирует становление «приказа крепостных дел» и роль в этом процессе известного «прибыльщика», административного предпринимателя-прожектера Алексея Александровича Курбатова (1663–1721)27. Траектория образования приказа, его трансформации «из поручения в учреждение» прочитывается сквозь призму индивидуальных карьерных устремлений и усилий Курбатова, действовавшего с опорой на реконструируемую исследовательницей сеть собственных клиентов и в интересах этой сети. В результате, хотя сам автор не употребляет этого термина, история данного приказа под руководством «прибыльщика» оказывается весьма показательным примером как раз «административного предпринимательства». К аналогичным результатам мы приходим и оценивая роль Курбатова в становлении такого хрестоматийного петровского учреждения, как Навигацкая школа. История этого легендарного проекта при ближайшем рассмотрении оказывается историей именно предпринимательских усилий «прибыльщика» и группировавшегося вокруг него кружка позднемосковских книжников, реализовывавших культурную программу, которая совпадала с петровской лишь на очень узком временном отрезке и в силу скорее тактических соображений. Одновременно видно, как школа и ее деятельность давали повод для продвижения материальных и карьерных интересов участников процесса. Непосредственный же вклад самого Петра в становление школы по источникам прямо не просматривается, за исключением самого первого эпизода найма учителей-британцев, давшего толчок последующему прожектерству28.