Тадеуш Квятковский - Семь смертных грехов

Вдруг послышался шум, и в хлев ворвались слуги.

- Выходи, собачий сын! - нетерпеливо кричали они. - Выбирайся! Конец тебе!

- Ну, меня просят выйти. Прощай, бедняжка!

- Пусть ангелы хранят тебя! - выкрикнула женщина вслед квестарю, на четвереньках выбиравшемуся из хлева.

Слуги приказали брату Макарию одеться, связали руки и снова привели в суд. Квестарь увидел там отца Ипполита, потного и злого. Он бросил на брата Макария мрачный взгляд и поджал губы. А судьи тем временем передавали друг другу свиток бумаги, совали в него по очереди нос и делали вид, что читают. Отец Ипполит, улучив минуту, за спиной обвинителя показал квестарю кулак. Брат Макарий усмехнулся, после чего монах презрительно повернулся к нему спиной.

Когда зеваки вновь набились в избу, обвинитель потребовал, чтобы осужденному был зачитан приговор.

Судья взял бумагу в руки, но тут же передал ее обвинителю. Обвинитель тоже не умел читать и передал бумагу монаху. Отец Ипполит шарахнулся от нее, как ошпаренный. Тогда палач поднял свиток и начал по слогам читать приговор, то приближая бумагу к глазам, то отодвигая ее на всю длину руки:

"А поскольку обвинение доказано как обвинителем, так и свидетелями под присягой, с применением разных установленных способов следствия, и принимая во внимание различные признаки одержимости, как-то: глаза имеет страшные, ветры непрерывно пускает, брюхо вспучено, на вопросы отвечает надменно, ненавидит все священные предметы, будучи по природе простым и неученым человеком, грамоте не знающим, допускал суждения о высоких материях, состоял в связи с дьяволом, кроме тех поступков, в которых сам обвиняемый признался, - поэтому волостной суд во имя святой справедливости и писаных законов настоящим выносит приговор: смерть от огня на костре, как того требует обычай в отношении каждого колдуна".

Палач умолк и окинул взглядом присутствующих. Наступила тишина. Отец Ипполит громко бормотал молитву. Обвинитель стоял, гордо подбоченившись. Судьи вопрошали глазами, все ли довольны. Пан Литера сидел, опустив голову. Ясько глупо ухмылялся. А эконом сплюнул на пол и растер плевок сапогом.

- Написано складно, - произнес квестарь, прерывая мрачное молчание. - Не пойму лишь, что там сказано про ветры. Объясните мне подробнее.

Заплечных дел мастер почувствовал себя задетым; он фыркнул по-собачьи и отрезал:

- Были ветры!

- Какие могли быть ветры? - спросил брат Макарий.

Судья стукнул кулаком по столу. Снова воцарилась тишина.

- Раз сказано - были, значит, были. Что написано, то свято.

- Не знаю, не знаю, - возразил квестарь. Обвинитель поднял руку.

- С этого момента ты уже исключен из числа живых людей, поэтому не имеешь голоса, и мы не будем тебя слушать.

- Не будем! - вновь стукнул кулаком по столу судья, грозно шевеля усами.

- Я прошу вас, - сказал квестарь, - дать мне кружечку вина, а то я слишком долго постился. Вы не обеднеете, если окажете осужденному последнюю милость.

Судья посмотрел растерянно на обвинителя. Тот и ухом не повел, поэтому судья крикнул:

- Не получишь!

- Да ведь в вине дьявол сидит, ты сам это говорил, - сорвался с места Ясько. - Опять с дьяволом хочешь брататься?

Квестарь покачал головой, скорбя о глупости слуги. Отец Ипполит запротестовал:

- Ни в каком вине дьявола нет. Чудо в Кане Галилейской дало возможность это окончательно выяснить.

- Согласен! - захлопал в ладоши квестарь. - Наконец я слышу человеческую речь и умную цитату.

Кармелит презрительно надул губы. Ясько сел, покорно втянув голову в плечи, боясь проронить слово под грозным взглядом монаха.

- Отсюда я делаю вывод, что кружечку вина получу, - заискивающе сказал квестарь. - Ведь если в вине дьяволов нет, как это со всей ученостью подтвердил преподобный отец, то в духовном отношении оно либо безразлично, либо полезно. Безразличным оно быть не может, как о том свидетельствует достойный всяческого подражения пример в Кане, которому следуют с должным уважением высокие отцы во всех монастырях для углубления своих знаний в аллегорических науках. Иными словами, оно приносит пользу в достижении совершенства. И наш костел развивает свои науки лишь в тех местах, где обильно произрастает виноград - во Франции, Италии, Испании.

- Ничего не получишь! - решительно произнес судья с одобрения присяжных. Не томи нас, дьявольское отродье, нам надо торопиться к обеду. Кончай дело, палач. Да восторжествует справедливость.

Палач приблизился к брату Макарию и набросил на него черный балахон. Толпа шарахнулась на улицу. Обвинитель, судьи и отец Ипполит перекрестились в знак того, что дело окончено и предоставлено богу. Потом монах вышел вперед и запел песню в честь святой веры, карающей грешных и щедро награждающей праведных. За монахом двигался палач, за ним - его помощники, подталкивавшие квестаря и наделявшие его тумаками.

Перед домом стояли две телеги. На одной из них уже находилась ведьма в бочке. Рядом с ней усадили и брата Макария. Отец Ипполит ловко взобрался на эту же телегу и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко пел молитвы. На другой телеге поместились судьи и обвинитель. Лошади тронули, и процессия медленно двинулась по деревне. Толпа в молчании следовала позади. Дети радостно прыгали и с диким визгом бежали за телегами.

День клонился к вечеру, жара уже спала. Ласточки с пронзительными криками носились низко над землей. Из подворотен выскакивали собаки и громким лаем сопровождали процессию. Двигаясь по избитой дороге, телеги подпрыгивали на ухабах. Женщина в бочке испытывала при этом жестокие страдания.

- Значит, приходится умирать, - обратился к ней брат Макарий. - Что же, вместе веселей.

- Отец мой, я боюсь, - то и дело повторяла женщина, - боюсь смерти. Я ведь не виновата.

Брат Макарий с состраданием смотрел на ее израненное лицо и распухшие синие ноги.

- Я тоже боюсь, - шепнул он ей, - но виду не хочу подавать, чтобы не доставлять удовольствия этим собачьим детям. - И он весело подмигнул.

- Страшно умирать так, - прошептала женщина, и слезы ручьем лились у нее по лицу.

- Я тоже надеялся, что протяну ноги среди более порядочных людей.

Проехав деревню, процессия свернула к лесной просеке. Кармелит дико завывал, продолжая распевать свои молитвы. Навстречу быстро двигалась какая-то подвода. Скоро можно было рассмотреть, что она гружена бочками. Возница съехал с дороги, уступая путь процессии. Поравнявшись с подводой, судья закричал:

- Поблагодари милостивую пани Фирлееву за то, что не забыла о нас. А эти бочки сложи ко мне в сарай.

- Все кончено? - прокричал возница.

- Как видишь.

Брат Макарий потянул носом и почувствовал хорошо знакомый запах. Он поглубже втянул воздух, наслаждаясь винным ароматом.

- Плату им везут, - грустно заметил квестарь и еще раз потянул носом. - Ты правду говоришь, женщина. Страшно вот так умирать, с пересохшей глоткой. Страшно.

Тут судья, у которого глотка, видимо, тоже пересохла, приказал остановиться и перетащил одну из бочек в свою телегу. Там ее немедленно открыли и начали распивать. Квестарь приподнялся на цыпочки и крикнул:

- Дайте же немножко несчастному осужденному, а то он подохнет раньше времени.

Но те, увлекшись выпивкой, даже не расслышали его просьбу. А подручные палача заставили его опять лечь в телегу и замолчать. Наконец двинулись дальше. Когда процессия добралась до просеки, было уже под вечер. Деревья купались в багряных лучах заходящего солнца. Судьи соскочили с телега и выстроились в ряд, крича друга на друга и переругиваясь, как мужики на ярмарке.

Посредине просеки стояли, невдалеке одна от другой, две ели. Возле каждой была навалена гора смолистых поленьев, сухого хвороста и соломы высотой в несколько локтей. Из-за этой кучи едва виднелись зеленые верхушки деревьев.

Подручные несколькими ударами топора разбили в щепы бочку, где сидела женщина. Поднявшись на ноги, она зашаталась и упала. Палачи подхватили ее, подвели к костру, уложили на самом верху и прикрыли сухими еловыми ветками. Несчастная уже не сопротивлялась и не кричала.

- Так и ты погибнешь, - прошептал отец Ипполит, приблизившись вплотную к брату Макарию. - Я дал обмануть себя только один раз, негодник.

- Два раза, отец мой, два раза, - ответил квестарь.

Отец Ипполит опешил. Он сделал шаг назад и провел рукой по лбу.

- Когда же в другой раз?

- Да сейчас.

- Сейчас? Как так?

- А вот так. Клад спрятан, и я знаю, где он лежит.

- Окаянный!

- А тебе не скажу. Кармелит злобно фыркнул и задумался. Потом, приблизившись к квестарю, ласково сказал:

- Если скажешь, останешься жив.

- Нет у тебя такой власти, отец.

- Есть. И я охотно сделаю это назло тенчинской старухе. Скажи, где клад?

- В надежном месте. Там алмазы, золотые браслеты, рубины, много рубинов.

- Будешь на свободе.