Владимир Шигин - Господа офицеры и братцы матросы

Вскоре капитан Кокрейн вместе с молодой женой уехал в Англию. Но по приезде в Лондон Кокрейн умер. Его молодая вдова Ксения Ивановна в 1827 году возвратилась в Кронштадт, поселившись в доме Рикорда, который к тому времени стал начальником Кронштадтского порта. Вскоре Петр Иванович и Людмила Ивановна Рикорды познакомили вдову с товарищем Рикорда – капитаном второго ранга Петром Анжу. Офицер был к тому времени уже известен всему флоту как исследователь Севера, искавший там знаменитую землю Санникова, а также как один из героев Наваринского сражения и Георгиевский кавалер. Вскоре Анжу и Ксения Кокрейн обвенчались. Оба были счастливы в этом браке, прожив вместе более сорока лет, имея три сына, три дочери и двенадцать внуков.

Очень достойной женщиной была, к примеру, супруга адмирала А. И. Бутакова Ольга Николаевна. Сразу же после свадьбы в 1853 году молодые выехали в Оренбургский край, так как Бутаков получил назначение на озеро Арал. Ольга Николаевна не осталась в Оренбурге, а ездила везде вместе с мужем. Побывала в форте Казалы, на Арале. В одном из своих комических писем к петербургской знакомой, А. О. Смирновой-Россет, А. И. Бутаков описывает, что делает героиня пустыни, его жена, Ольга Николаевна, как она варит, готовит обед, каких зверей, рыб она ест, а каких дает только туземцам. «Какие звери нас едят, а которых мы едим». «…Говорят, замечательная женщина, – вспоминал о ней с юмором А.Н. Плещеев. – Путешествовала, занималась разными предметами, вызывающими на размышления, акварельные портреты пишет, – словом – страшно!» Именно Ольга Николаевна одной из первых взялась за широкую, планомерную разработку «степной» тематики в русском изобразительном искусстве, в частности в художественном офорте. Несколько офортов ею сделано с рисунков Шевченко периода Аральской экспедиции 1848–1849 годов.

Особое место занимает и история супруги знаменитого исследователя устья Амура адмирала Григория Ивановича Невельского. Из воспоминаний адмирала Г. И. Невельского: «Проездом из Петербурга 16 (28) апреля 1861 года я женился в Иркутске на девице Екатерине Ивановне Ельчаниновой, только что вышедшей из Смольного монастыря, племяннице бывшего в то время иркутского гражданского губернатора В. Н. Зорина. Моя молодая супруга решилась переносить со мной все трудности и лишения пустынной жизни в диком негостеприимном крае, удаленном на десяток тысяч верст от образованного мира. С геройским самоотвержением и без малейшего ропота она вынесла все трудности и лишения верховой езды по топким болотам и дикой гористой тайге Охотского тракта, сделав этот верховой переезд в 1100 верст за 23 дня. Моя жена с первой же минуты прибытия своего в Петровское показала необыкновенное присутствие духа и стойкое хладнокровие. Барк «Шелехов», на котором я с ней находился, подходя к заливу Счастья, по случаю внезапно открывшейся течи, несмотря на все меры, начал погружаться в воду, так что только благоприятный ветер, дувший в направлении берега, и близость мели дозволили немедленно спуститься на последнюю и тем избавить всех от гибели. Семейства пяти матросов, взятых из Охотска, и вся команда барка «Шелехов» соединились на верхней палубе, единственном месте, где не было воды, и с напряженным вниманием ожидали избавления от этого опасного убежища, которое могло мгновенно измениться при первом свежем ветре с моря, В это время капитан барка лейтенант В. И. Мацкевич, поступивший в экспедицию юный лейтенант Н. К. Бошняк и помощники лейтенанта Мацкевича просили мою жену первой съехать на транспорт «Байкал», «Муж мой говорил мне, что при подобном несчастий командир и офицеры съезжают с корабля последними, – отвечала им Екатерина Ивановна. – Я съеду с корабля тогда, когда ни одной женщины и ребенка не останется на нем; прошу вас заботиться о них». Так моя жена и поступила».

Из статьи Н. Бошняка «Экспедиция в Приамурском крае»: «После роскошных зал и гостиных недавней воспитаннице Смольного монастыря, со средствами и возможностью жить иначе, пришлось приютиться в трехкомнатном флигеле, разделивши его с семейством Орлова. Толпы грязных гиляков, тунгусов и ряд встреченных неприятностей не устрашили ее. Мы откровенно сознаемся, что многим обязаны ее внимательной любезности ко всем, и прямо скажем, что ее пример благодетельно действовал на тех, можно сказать, несчастливиц из жен нижних чинов, которых судьба забросила вместе со своими мужьями на горькую долю. Часто находясь в обществе Е. И. Невельской, мы никогда не слыхали от нее ни одной жалобы или упрека; напротив, мы всегда замечали в ней спокойное и гордое сознание того горького, но высокого положения, которое предназначило ей провидение. Занятия по устройству нового хозяйства и книги прогоняли от нее скуку. Во всем обнаруживалась твердость ее характера, привычка к занятиям и способность обходиться без балов и вечеров – способность, столь редко встречаемая в наше время!.. Наконец, поспел губернаторский дом (5 сажен длины и 3 сажени ширины), в пять конурок; наступила зима, а с ней вместе и те страшные пурги, в продолжение которых погибло несколько человек. Везде холод страшный, все замело снегом, так что для прохода вынуждены были разгребать снежные коридоры, а в казарму иногда выход был только через чердак. И Е.И. Невельская проводила зиму одна, (все мы были в командировках), в комнатах с 5° тепла, и, дрожа от холода, продолжала оставаться с той же стоической твердостью убеждений. Наконец наступил 1852 год. Не присылка из Камчатки судов ставила нас в положение более чем отчаянное. Для грудных детей не было молока, больным не стало свежей пищи и несколько человек легло в могилу от цинги (этот удар не миновал и семейства самого Невельского: страдания Екатерины Ивановны, происшедшие вследствие претерпеваемых ею лишений, имели пагубное влияние на здоровье ее малолетней дочери; до сих пор на Петровской кошке существует могила младенца). И тут этот чудный женский инстинкт нашелся, чтобы подать руку помощи страданиям. Единственная корова из хозяйства Г. И. Невельского, завезенная в 1851 году, снабжала молоком несчастных детей, а солонина явилась за столом начальника экспедиции. Все, что было свежего, делилось пропорциональными частями, и опять ни одной жалобы и ни одного упрека. В таких действиях, по моему мнению, заключаются главные заслуги Амурской экспедиции; они поддерживали дух покорности и терпения, без чего она должна была бы рушиться. Спросим теперь после этого очерка, многие ли бы мужчины согласились на подобную жизнь? Конечно, немногие. А ведь этой женщине было 19 лет. Скажут, может быть, что много таких примеров. Да, но все-таки в местах более многолюдных и где не было таких лишений, которые предстояли для женщины в Амурском крае. Из всех этих обстоятельств Е.И. Невельская вышла победительницей, несмотря на то, что, конечно, нажила много врагов, как это обыкновенно бывает в наших захолустьях и закоулках».

Что и говорить, если русские морские офицеры были во все времена готовы к самопожертвованию во имя служению Отечеству, то их жены были готовы к самопожертвованию во имя любви.

Увы, не всегда женитьба делала офицеров счастливыми. Порой склонность супруга и супруги к выпивке вели к деградации обоих. Трагично поплатился за размолвку с женой капитан-лейтенант Александр Возницын. Мичман петровской эпохи, он то уходил из флота в армию, то возвращался. Служил на Балтике и на Каспии. Так постепенно он дослужился до капитан-лейтенантского чина. В 1733 году Возницын был окончательно переведен в армию, так как «в знании морского искусства действительным быть не может», иначе говоря – за вопиющую морскую безграмотность. Однако будучи полным неучем в одном, капитан-лейтенант преуспел в ином. В 1738 году, на закате правления Анны Иоанновны, бывший капитан-лейтенант Возницын был приговорен к смертной казни за богохульство и переход в иудейскую веру. На законного мужа донесла его дражайшая супруга, получившая за доносительство все состояние своего впавшего в ересь мужа. Переход в иудейство был документально доказан экспертами-докторами наличием свежего обрезания крайней плоти. По приговору суда Возницын был заживо сожжен в Петербурге. По-видимому, это была последняя столь жестокая казнь во всей Российской империи.

В то же время во все времена существования парусного флота адмиралтейств-коллегия стремилась, по мере возможности, заниматься вдовами и сиротами погибших и умерших на службе офицеров.

Любопытна история решения судьбы двух малолетних дочерей – сирот умершего контр-адмирала Калмыкова. Сам контр-адмирал Калмыков остался известен в истории прежде всего как прототип знаменитого слуги-калмыка из хорошо известного фильма «Табачный капитан». Вот решение адмиралтейств-коллегии от 1747 года по сиротам контр-адмирала Калмыкова: «Для содержания оставшихся от покойного контр-адмирала Калмыкова двух дочерей, девиц, капитана Фангета жена объявила: оных девиц желает она содержать на своем коште на следующих кондициях: для житья ей с помянутыми малолетними в кронштадтском доме покойного контр-адмирала Калмыкова дать, без платежа денег, жилых 3 покоя; в том же доме в летнее время ей же Фангентше иметь огород; содержать ей тех малолетних сирот в добром смотрении и учить говорить по-немецки токмо одними разговором, шить платье белое и прочее, что принадлежит к женскому полу; оных малолетних двух девиц и одну при них служащую девку содержать ей капитанше на своем коште, кормить, поить и платье мыть, а платье и обувь как оными сиротам, так и девке иметь от себя; за обучение тех малолетних и за содержание их возьмет она с персоны по сто рублей в год… Приказали: с оною Фангентшею в содержании помянутых девиц на представленных от нее кондициях заключить контракт».