Владимир Шигин - Господа офицеры и братцы матросы

Порой высокое служебное положение мужей самым негативным образом влияло на их жен, которые быстро превращались из восторженных и романтичных молодых барышень в своенравных и взбалмошный барынь. При этом, как это часто у нас бывает, меры иные адмиральские жены не знали. У многих офицеров в больших чинах аппетиты на использование в личных целях дармовых матросов вырастали многократно. Порой доходило до того, что с началом навигации в Кронштадте не могли укомплектовать команды, хотя по бумагам матросов имелось с избытком. История сохранила нам настоящую битву, которую пришлось вести императрице Екатерине во время войны со шведами в 1788 году. Ситуация складывалась критически, шведский флот был у стен столицы, а суда все никак не могли укомплектовать, так как сотни матросов работали на своих адмиралов и офицеров. Узнав об этом, императрица издала указ о немедленном возвращении находящихся в услужении матросов на корабли и суда, но никто ничего не вернул. Дело в том, что в бой вступила «тяжелая артиллерия» – адмиральские и офицерские жены, которые так привыкли к дармовым дворникам, поварам, нянькам и кучерам, что наотрез оказывались вернуть матросов на корабли. В этом деле оказался бессилен даже флотский обер-прокурор, у которого имелась своя жена. Побаиваясь гнева своенравных супруг, помалкивали и адмиралы с офицерами. А супруга капитан-командора Слизова даже отписала Екатерине возмущенное письмо. После этого императрице уже ничего не оставалось, как пригрозить адмиралам судебным разбирательством. Только после этого разобиженные адмиральши и офицерши начали нехотя отдавать из домашнего рабства казенных матросов, впрочем, и тогда на корабли вернулись далеко не все.

Однако при всем при том весьма большая часть морских офицеров до конца своей жизни так и оставались холостяками. В начале службы им было просто некогда, а потом было уже поздно. Небольшие оклады, а затем такие же небольшие пенсии, непонимание особенностей сухопутной жизни, неумение общаться с женщинами вследствие долгого пребывания в море делали создание семьи для многих офицеров недостижимой мечтой. Именно таким предстает перед нами герой «Женитьбы» Н. В. Гоголя лейтенант в отставке Балтазар Жевакин.

Д.Н. Федоров-Уайт в своей статье «Русские флотские офицеры начала XIX века» подробно описал нравственный облик этого пожилого моряка: «Николай Васильевич Гоголь вывел в «Женитьбе» флотского офицера в отставке лейтенанта Жевакина 2-го, которого сваха Фекла описывает Подколесину: «А говорит-то, как труба… Славный жених».

В разговоре с доктором Тарасенковым Гоголь заметил, что «моряк Жевакин должен быть смешнее всех». Автор «Женитьбы», по-видимому, сам рассматривал Жевакина как шарж, карикатурно утрированный тип. Таким образом русский флотский офицер начала девятнадцатого века вошел в русскую классическую литературу преломленным в призме беспощадного гоголевского юмора.

А. Марлинский (Бестужев) в своих «Лейтенант Белозор» и «Фрегат «Надежда», а также В. И. Даль в «Мичмане Поцелуеве» вывели нескольких офицеров флота начала прошлого века в числе героев этих повестей. Оба эти автора были хорошо знакомы с флотской средой. Первый – по своим плаваниям на учебной эскадре Морского корпуса и через братьев-декабристов, служивших на флоте. Второй окончил курс Морского корпуса и, таким образом, сам принадлежал к флотской семье.

Трактовка морского офицера различна у всех этих писателей. Если гоголевский лейтенанта представлен в смешном виде, то моряки Марлинского озарены лучами романтизма. Может быть, не следует рассматривать их как Аммалат-Беков соленой воды, но во всяком случае они едва ли верно отражают характерные черты облика флотского офицера начала XIX века. Зато Даль оставил нам образ мичмана Поцелуева, стоящий гораздо ближе к действительности. Поцелуев – настоящий живой мичман-черноморец, а не карикатура, как Жевакин, и не байронический герой, как Правин и Белозор.

Однако, несмотря на большую разницу как в основном подходе, так и в трактовке, можно все же найти много общих черт, с одной стороны, между Жевакиным и Правиным, поверхностно так различными, а с другой – между коллективными портретами моряка-сенявинца и моряка-декабриста, нашедшими себе отражение в современных им мемуарах и записках.

Благодаря довольно многочисленным трудам моряков-декабристов и книгам участников средиземноморских походов и дальних вояжей начала прошлого века, есть возможность воссоздать, хотя и в самых общих чертах, образ русского флотского офицера того времени. Материалы архива Мордвиновых, воспоминания П. В. Чичагова и адмирала Шишкова проливают свет на образ мысли и характер некоторых из наиболее выдающихся флотских офицеров, имевших влияние не только на развитие флота, но и на политико-общественную жизнь современной им России. Изучение этого исторического материала показывает, что Гоголь верно подметил ряд черт, характерных для современного ему рядового флотского офицера.

В Жевакине прежде всего бросается в глаза его устремленность к Западу.

Лейтенант Жевакин много плавал заграницей. Еще в конце XVIII века он был в походе в Средиземное море… «в 95 году, когда была эскадра наша в Сицилии». Затем он совершил кругосветное плавание в 1814 году. Неудивительно поэтому, что фрак сшит из английского сукна, купленного им за границей. За свою стоянку в Сицилии Балтазар Балтазарович выучил несколько итальянских фраз и не забыл их за годы, проведенные в отставке, – он все еще помнит, как спросить хлеба или вина по-итальянски. Упоминание о встречах и дружбе с английскими морскими офицерами очень характерно: «Ну, народ такой же, как и наши моряки».

Гоголевский лейтенант – человек бедный. Как Фекла говорит, «только не прогневайся: уже на квартире одна только трубка и стоит, больше ничего нет, никакой мебели…» Фрак его перешит из мундира, построенного еще в 1795 году, по-видимому, и питается он также более чем скромно: «селедочку съел с хлебцем»… Однако его совершенно не смущает замечание Кочкарева, что у Агафьи Тихоновны нет никакого приданого. Балтазар Балтазарович не корыстолюбив. Он мечтает о счастье с Агафьей Тихоновной – «небольшая комнатка, этак здесь маленькая прихожая, небольшая ширмочка, или какая-нибудь в роли этакой перегородки». По-видимому, Жевакин – безземельный дворянин, существующий на скудную пенсию флотского обер-офицера. Земледелие его совершенно не интересует. Когда его спрашивает Павел Иванович, пашет ли сицилийский мужик, он отвечает: «Не могу вам сказать: не заметил, пашут или нет».

Мысли Балтазара Балтазаровича постоянно возвращаются к флоту, к товарищам по кают-компаниям кораблей, на которых он плавал. Едва ли он вышел в отставку по своей охоте – скорее, он один из многочисленных офицеров, которым не было места на флоте, постепенно сводимом на нет маркизом де Траверсе, александровским морским министром. Жевакин говорит то о третьей эскадре, на которой плавал бессмертный мичман Дырка, то об эскадре капитана Болдырева, на которой его сослуживцем был смешливый мичман Петухов. Его лицо не утеряло загара и обветренности, приобретенной за годы «дальних вояжей», которыми он гордится и ставит за главное свое отличие от прочих женихов девицы Купердягиной: «Хотели бы Вы, сударыня, иметь мужем человека, знакомого с морскими бурями?» Наивно? Да, конечно, наивно. Жевакин легко становится жертвой Кочкаревской интриги. Он не искушен в людских отношениях, доверчив и простодушен. Но он – порядочный человек из всех женихов Агафьи Тихоновны. Он один ведет себя как джентльмен.

Балтазар Балтазарович влюбчив, и в его заграничных воспоминаниях «итальяночки такие розанчики, так вот и хочется поцеловать»; «красоточки черномазенькие», даже детали женского туалета им не забыты: «здесь у нее какая-нибудь тафтица, шнуровочка, дамские разные сережки»… «манишечка, платочек». Он не прочь выпить: «покажешь, бывало, эдак, на бутылку или стакан – ну, тотчас и знаешь, что это значить выпить». Еще одна мелкая, но интересная черта. Жевакин чистоплотен и не терпит даже пылинки на своем старом вытертом фраке: «Вот там, пожалуйста, сними пушинку». Видимо, эта черта шла вразрез с современными ему русскими нравами и казалась смешной. Пожалуй, уместно также отметить вежливость Балтазара Балтазаровича не только с равными, но и с прислугой».

В связи с этим любопытны семейные дела известных российских флотоводцев. Герой Чесменского сражения адмирал Спиридов был счастливо женат и имел нескольких сыновей, один из которых тоже стал адмиралом, а другой – известным специалистом по дворянской генеалогии.

Из воспоминаний о кронштадтской жизни Ф. Булгарина: «В старину наши моряки, принужденные зимовать в портах, в которых не было никакого общества, не слишком были разборчивы в женитьбе, и хотя их дочери воспитывались в высших учебных заведениях, знали французский язык, музыку и танцы, но, возвратясь в родительский дом, подчинялись окружающему их, сохраняя память школьных наставлений: tenez-vous droite et parlez fransais («держитесь прямо и говорите по-французски»). Следовательно, в Кронштадте тон высшего круга был тогда в полном смысле провинциальный, с некоторыми особыми оттенками, а где принужденность и жеманство, там смертная скука.