Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк

и приблизительно того же времени русский роман «Зависть»; кроме этого, можно вспомнить роман практически забытого французского писателя XIX в. Эжена Сю, несколько афоризмов Ницше и одно исследование Макса Шелера, которое, впрочем, относится скорее к конкретному случаю рессентимента, а не к зависти как таковой.

Эта книга может возмутить многих читателей, придерживающихся самых разнообразных взглядов на социальные и политические проблемы. Я считаю тем не менее, что могу доказать два тезиса: во-первых, что зависть носит гораздо более универсальный характер, чем это признавалось до сих пор, и, более того, исключительно зависть делает возможным какое бы то ни было социальное взаимодействие; во-вторых, я тем не менее полагаю, что зависть в качестве скрытой или явной точки опоры социальной политики носит куда более деструктивный характер, чем согласились бы признать те, кто сфабриковал свою социальную и политическую философию из зависти.

То, что человек потенциально завистлив по отношению к собратьям и степень его зависти растет пропорционально его близости к ним, – это один из самых неприятных, часто один из самых тщательно скрываемых, но от этого не менее фундаментальных фактов человеческой жизни на всех уровнях культурного развития. Ошибки, историческая ограниченность многих уважаемых экономических и социально-философских теорий становятся очевидны вместе с осознанием того, насколько они зависят от предположения, что человеческая зависть является продуктом произвольных, случайных и чисто временных обстоятельств и, в частности, результатом резкого неравенства, который может исчезнуть, как только это неравенство будет устранено, – иными словами, что от нее возможно излечиться навсегда.

Большая часть достижений, которые отличают членов современных, высокоразвитых и дифференцированных обществ от членов примитивных обществ, – коротко говоря, развитие цивилизации – это результат бесчисленных поражений, нанесенных зависти, т. е. человеку как существу завистливому. И то, что марксисты называли религиозным опиумом, – способность давать надежду и радость верующим, чьи материальные обстоятельства резко различаются, – это не более чем сумма идей, освобождающих завистника от зависти, а объект его зависти – от чувства вины и страха перед завистниками. Хотя марксисты выделили эту функцию правильно, их доктрины отличаются слепотой и наивностью в решении вопроса о зависти в обществе будущего. Трудно понять, каким образом совершенно секулярное и абсолютно эгалитарное общество, которое нам обещает социализм, сможет когда-либо решить проблему латентной зависти в обществе.

Однако на роль, которую играет в обществе зависть, оказывают влияние не только философские и идеологические детерминанты культуры, но также социальные структуры и процессы, отчасти выведенные из идеологических факторов или опирающиеся на них.

Вначале мы должны посмотреть на мир так, как его видит завистливый человек. Определенная предрасположенность к зависти является частью физического и социального аппарата человека, недостаток которой во многих ситуациях приведет просто к тому, что другие его растопчут. Мы используем наше латентное чувство вины, например, когда анализируем социальные системы с точки зрения их эффективности. Перед тем как присоединиться к ассоциации или пойти на работу в какую-то фирму, мы стараемся определить, есть ли в их внутренней структуре что-либо, что могло бы возбудить сильную зависть в других или в нас самих. Если это так, то, вероятно, такая организация не слишком хорошо приспособлена к определенным функциям. В недавнем прошлом некоторые американские колледжи и университеты пробовали привлечь к преподаванию знаменитых ученых, обещая им зарплаты примерно в два раза выше, чем обычно получает университетский профессор. Я знаю несколько случаев, когда люди были не в состоянии заставить себя принять такое предложение, потому что, как они сами рассказывали, им была непереносима мысль о том, что они станут объектом зависти для коллег по факультету.

Кроме того, потенциальная зависть – это существенная часть багажа человека, если он должен быть способен к проверке справедливости и честности решений множества проблем, случающихся в его жизни. Очень мало кто из нас в отношениях с сотрудниками, коллегами и т. п. способен занять позицию сознательного игнорирования существования зависти, подобную той, которой придерживался хозяин виноградника в библейской притче о работниках в винограднике. Вне зависимости от того, насколько сам менеджер по персоналу или директор завода является зрелой и не подверженной зависти личностью, когда ему нужно заниматься табуированными вопросами зарплаты или требований к сотрудникам, он обязан уметь точно оценить, какого рода меры допустимы с учетом общей тенденции к взаимной зависти.

Феномен, описываемый словом «зависть», – это фундаментальный психологический процесс, который неизбежно предполагает социальный контекст: сосуществование двух или более индивидов. Есть мало понятий, которые являются такой же неотъемлемой частью социальной реальности и при этом так подчеркнуто игнорируются научными категориями наук о поведении. Если я подчеркиваю значение зависти как чистого понятия, репрезентирующего базовую проблему, это не значит, что я считаю, что это понятие, или теория роли зависти, объясняет все в человеческой жизни, обществе или культурной истории. Существуют различные иные связанные с ним понятия и процессы, а также различные иные аспекты социальной жизни человека, которые нельзя объяснить ссылкой на его способность к зависти. Человек – это не только Homo invidious (Человек завидующий). Он также Homo ludens (Человек играющий) и Homo faber (Человек умелый); однако то, что он способен быть членом устойчивых групп и обществ, в основном объясняется тем, что он постоянно находится под влиянием стремления, часто неосознанного, завидовать всем, кто отклоняется от нормы.

Если мы признаем роль зависти, нам нужно разоблачить этот феномен, как секс был разоблачен психоанализом. Однако я не хочу создать впечатления, что я рассматриваю склонность к зависти как универсальную и абсолютную причину: зависть не объясняет всего, но проливает свет на большее количество вещей, чем люди были готовы допустить или даже увидеть до сих пор.

Зависть имеет то преимущество над современными терминами вроде амбивалентности, релятивной депривации, фрустрации или классовой борьбы, что как понятие она имеет донаучное происхождение. Веками, даже тысячелетиями бесчисленные люди, никогда не считавшие себя социологами, последовательно и единодушно наблюдали одну из форм поведения – зависть, которую они описывали словами, часто этимологически эквивалентными тем же словам в других языках[1].

Исчерпывающее исследование зависти в ее активной и пассивной роли в социальной истории необходимо не только потому, что эта эмоция и мотивационный синдром являются ключевыми в жизни индивида; это также значимо для политики, поскольку правильная или неправильная оценка феномена зависти, пере- или недооценка ее влияния, и прежде всего необоснованные надежды на то, что мы можем так устроить жизнь общества, чтобы создать свободных от зависти людей или свободное от зависти общество, – все это соображения, имеющие непосредственное политическое значение, особенно там, где это затрагивает вопросы экономической и социальной политики.

Если бы зависть была не более