Роман Подольный - Без обезьяны

А может быть, всё решат — насчёт дураков — объединённые педагогика и медицина. А гениев, возможно, и сейчас хватает, без искусственного их образования. Пишет же академик Лев Андреевич Арцимович в одной из своих статей, что «в мире науки трудятся сейчас сотни, а может быть, даже тысячи физиков, не уступающих по своим способностям Галилею и Ньютону. Среди них, согласно закону больших чисел, должно быть немалое количество потенциальных сверхгениев — надньютоновского и надэйн-штейновского класса».

К этому выводу академик приходит на основании очень простого рассуждения. Среди человечества все последние тысячи лет сохранялось примерно одно и то же соотношение людей разных способностей. Если на трёх- или пятимиллионное население Англии XVII века родился один Ньютон, а на восьмимиллионное примерно население России начала XVIII века родился один Ломоносов, то нынче в Англии должно быть добрый десяток Ньютонов, а советская наука может похвастать чуть ли не тремя дюжинами Ломоносовых. Но Арцимович предпочитает сравнивать не население мира триста лет назад и сейчас, а число учёных в прошлом и настоящем. Их же стало больше не в десятки, а в сотни и тысячи раз. Вот и говорит Арцимович о тысячах сегодняшних Ньютонов. Почему же мы их не знаем? У академика есть несколько объяснений. Он считает, что к открытиям должна быть готова сама наука. Когда она молода, свежа, открытий в ней масса; когда она «созрела», в ней не остаётся достаточно свободного места для гениев.

Кроме того, учёные мешают друг другу. Стоит одному только нащупать нить к какому-то открытию, как по той же дороге устремляются другие, и одно большое достижение одного человека оказывается размененным на мелкие достижения множества людей.

Честно говоря, когда я в первый раз читал эту статью, меня совсем уже убедила было эта логика. Но тут же я прочёл, что она должна действовать и в искусстве.

«Говорить о десятках современных Данте, Шекспиров и Бахов кажется почти святотатством, хотя мы читаем их стихи, смотрим их драмы и слушаем их музыкальные произведения».

Неужели же все мы настолько слепы, что перед нами буквально толкаются локтями, прорываясь к нашему сердцу, сотни Пушкиных и Чайковских, а мы их не замечаем?

Вряд ли.

А может быть, с гениями дело обстоит, как с великими полководцами. Народ даёт полководцев — я уже говорил об этом — столько, сколько нужно, и тогда, когда требует эпоха. Но главнокомандующий бывает ведь всегда один. Вот и оказывается Шекспиров, Пушкиных и Ньютонов меньше, чем требуют теория вероятности и законы больших чисел.

А может быть, как и наука, искусство исследует те загадки мира, каждую из которых можно открыть только один раз. И как «мешали» друг другу Ньютон и Лейбниц, тратя своё драгоценное время гениев на независимые поиски одних и тех же истин, так мешают друг другу великие писатели, работающие над одними и теми же проблемами... На первый взгляд такое сравнение кажется странным. Но разве можно представить себе двух Пушкиных? Второй по времени поневоле выглядел бы лишь подражателем первого.

А ведь:

Впрочем, все эти догадки — только попытки понять, почему среди нас меньше гениев, чем хочется. Попытки найти ответ.

А где же сам ответ? Насколько я знаю, его пока ещё нет. В науке, как и в жизни, в жизни, как и в науке, есть много вопросов, ответ на которые ещё не найден.

И лучше честно сознаться, что ответа нет, чем предлагать неверный. Потому что лучшие из мечтателей — те, в ком живёт скептицизм.

Люди бывают всякими — повторяю я уже в который раз на протяжении этой книги. Можно их разделить не только на медлительных и быстрых, скажем, но и на мечтателей и скептиков.

Конечно, человек, увлекающийся как мечтатель одной проблемой, может оказаться скептиком при решении другой. Страстный сторонник того, что Атлантида существовала на самом деле, может с издевательской усмешкой слушать доводы защитников телепатии.

Немало людей принадлежит (как всегда, при любом делении, по любому признаку) к золотой середине: изредка он мечтатель, изредка скептик, чаще — ни то, ни другое.

Но если уж ты не принадлежишь к «золотой середине», то чем лучше быть — мечтателем, даже фанатиком определённой идеи или скептиком?

Ты, конечно, скажешь, что мечтателем. А я отвечу: это зависит от идеи. Конечно, слово «мечтатель» звучит хорошо. Слово «фантазёр», совсем недавно казавшееся оскорбительным, тоже приобрело приятный оттенок. Даже слово «фанатик» становится модным. («Это настоящий фанатик! Молодец!») А тихому слову «скептик» пришлось плохо., Смотришь кинокартину, слушаешь по радио интервью с учёным, и время от времени в ушах взрывается фраза: «И скептики опять были посрамлены», «Я уверен, скептики будут посрамлены».

Создаётся впечатление, что только и делают скептики, что разными способами посрамляются.

А разве не так? Ведь во всякой истории про большое открытие или изобретение упоминаются скептики. Те, что не верили, и те, что ещё и мешали, — стыд им и срам! И правильно, стыд и срам. Только ведь то истории про настоящие открытия, изобретения. А в прошлом человечества хватало и ошибок, мнимых открытий, ложных сенсаций, всяких вечных двигателей, церковных чудес и прочего в том же роде. Лжеоткрытий всегда бывает куда больше, чем настоящих. Подсчитано, например, что из ста научных статей по физике с новыми гипотезами верной оказывается в среднем одна. Значит, те скептики, кто возражает против идей этой статьи, бывают посрамлены. А остальные?

Мечтатели живописуют рай на небе и ад под землёй, они рассказывают о боге, ангелах и дьяволах, а скептики говорят, что нет ни того, ни другого, ни третьего.

Мечтатели-алхимики ищут философский камень, превращавший любые вещества в золото. И эликсир вечной молодости они тоже ищут. Скептики считают, что алхимики не добьются цели...

Мечтатель Колумб объявляет, что доплыл до Индии. Скептики-географы качают головами: ох, что-то тут не так, не Индия это.

Кто прав?

Правы скептики, но открыл Америку всё-таки мечтатель. Однако вот пример, где скептицизм торжествует полную победу.

XIX век. Некий известный учёный — явный мечтатель — объявляет, что в его экспериментах наблюдается самозарождение микробов. А в роли скептика выступает великий Пастер. Он доказывает обратное. Мечтателя поддерживают многие свободомыслящие люди. Идея самозарождения живого в наше время привлекает их тем, что противостоит мифу о сотворении всего живого богом.

Но прав оказывается скептик. Стойте, товарищ автор! Это Пастер-то скептик? Человек, мечтавший искоренить все болезни на земле и сделавший для осуществления этой мечты больше, чем кто бы то ни было из медиков?

Да, скептик. Когда это правильно.

Ошибка чрезмерного скептицизма имеет ту же цену, что и ошибка чрезмерной веры. Если один говорит смелой гипотезе «да», а другой — «нет», не надо сразу зачислять первого в разряд отважных мечтателей, а второго — в разряд трусливых скептиков. А что надо? Надо изучить факты и рассуждения, которыми они доказывают или опровергают гипотезу. И, изучив, выработать собственное мнение.

Сверхскептиком среди гениев был, пожалуй, Ньютон. Он и себе-то не доверял до такой степени, что величайшие свои открытия публиковал лишь через много лет после того, как их делал (некоторые считают, что публикацию Ньютон откладывал, так как смертельно боялся критики). Ньютон гордо говорил: «Гипотез я не строю». Он хотел, чтобы его законы и теории рассматривались как достоверности. Этим словом он их и звал.

У скептицизма есть свои герои и жертвы. Можно смеяться над учёным, который, — впервые услышав фонограф, объявил в гневе его владельца чревовещателем. Но нельзя не снять шляпу перед человеком, который выпил пробирку с культурой холерных вибрионов, чтобы доказать, что не они вызывают болезнь. Этот скептицизм, как и скептицизм Пастера, — тот же энтузиазм.

Так что же, зря мы говорили, будто люди делятся на мечтателей и скептиков? Выходит, всё зависит только от предмета мечты и объекта скептицизма?

Нет. Дело всё-таки не только в предмете спора. Есть люди, более склонные к фантазированию, даже в отрыве от твёрдой почвы фактов, и люди, слишком боящиеся от этой почвы оторваться. Что лучше?

И то и другое — нужно. Человечеству необходимы и мечтатели и скептики. Но главку эту я назвал «Похвалой скептикам» — именно скептикам: мечтателей и так захвалили.

Я вовсе не призываю тебя, мой читатель, стать скептиком. А вот обзавестись дозой скептицизма стоит. Очень грустно бывает видеть, как множество людей верит порой совершенно нелепым слухам и сообщениям. Стоило «Комсомольской правде» в шутку сообщить, что на Таймыре найден живой мамонт, как тут же нашлись «энтузиасты», отправившиеся в путешествие, чтобы на него взглянуть. А шутку вовсе не выдавали за факт, поместили её в разделе юмора.