Андре Каспи - Повседневная жизнь Соединенных Штатов в эпоху процветания и «сухого закона»

Убедительно, не правда ли? Конечно, скептики предостерегают от излишней спекуляции. По их словам, биржевой рынок похож на воздушный шар. Укол иглой, и он лопнет. Это закоренелые пессимисты, которые своими заявлениями могли бы повредить хорошим сделкам. Впрочем, практически никто не прислушивается к их предупреждениям. Циркулирующие тогда истории позволяют понять настроение подавляющего числа американцев. Шофер миллионера непрерывно слушает беседы, которые ведет его патрон, расположившись на заднем сиденье. Тот обсуждает акции и облигации сталелитейной корпорации Bethlehem Steel, и шофер приобретает пятьдесят акций этого металлургического предприятия. Другая история касается рабочего, моющего окна в офисе брокера. Неожиданно он останавливается с тряпкой в руках, окна его больше не интересуют: заработал телетайп, а рабочий как раз искал, куда инвестировать сэкономленные деньги, и теперь он получил необходимую информацию. А вот еще одна история, касающаяся медицинской сестры. Клиенты поделились с ней конфиденциальной информацией в знак признательности за ее заботу. Медсестра начала играть на бирже и выиграла почти 30 тысяч долларов.

Это довольно правдоподобные истории. Так, со 2 марта 1928 года по 3 сентября 1929-го котировки акций сделали гигантские скачки: American Сап — с 77 до 181 7/8; American Telephone and Telegraph — с 179 x/г до 335 5A; Anaconda Copper — с 54 l/2 до 162; Electric Bond and Share — 89 А до 203 5A; General Motors с 139 3/4 Д° 1817/8; Westinghouse с 91 V8 Д 313. Индекс промышленных цен, опубликованный в New York Times, был 17 6 в 1926 году и достиг 331 в 1929-м. На Нью-Йоркской бирже торги оживляются и продолжают возрастать. За 1929 год 236 миллионов акций сменили владельцев; в 1929-м — уже миллиард, и продажа от 4 до 5 миллионов акций в день считается уже нормальной. Таким образом вполне возможно быстро разбогатеть. Инвестиционные компании предлагают, банки гарантируют, Фондовая биржа предоставляет поразительные доходы. С какой стати тогда думать, что Раскоб мог бы ошибиться?

Даже университетские профессора поддались общему энтузиазму. Джон Кеннет Г&лбрайт рассказывал, что в Гарварде профессора экономики создали ассоциацию, консультирующую инвесторов. С первых недель 1929 года благоразумные профессора Гарварда стали пессимистично оценивать ситуацию; они считали, что надвигается экономический спад, и с каждой неделей выражали все больше тревоги и опасений. В начале лета еще ничего не произошло. Тогда они решили, что ошиблись в своих прогнозах, честно признали свою ошибку и объявили, что ничто не может омрачить ясное небо процветания.

Крах наступает в октябре. Экономисты остаются невозмутимыми. Ничего страшного, уверяют они. В течение нескольких месяцев они все еще уверены в себе. Затем они решают распустить свою ассоциацию. Нетрудно понять почему (Galbraith J. К. The Great Crash. 1929. Pp. 95–96).

Действительно, как отметил Гилбрайт, историки никогда не забывают оптимистов, предлагавших ложные пути, но всегда забывают о пессимистах, которые заблуждались. Итак, не станем настаивать на оптимизме 1929 года, так как он был одновременно искренним и всеобщим. Но нарастающий кризис — был ли он правильно объяснен среднему американцу? Определенно, нет. То ему объясняли, что кризис пришел из-за рубежа; то заявляли, что причина кризиса кроется в слабости американской экономики, то, что в этом виноваты другие страны… Обычный ход мыслей политиков. Гувер, будучи умным политиком, тоже не избежал подобных рассуждений: это англичане и французы привлекают капиталовложения, это немцы, которые так и не возместили все то, что им предоставила Америка, и недалеко то время, когда они полностью окажутся под влиянием Гитлера… Жалкие аргументы. Ходили слухи, что банкротство Кларенса Хэтри сыграло решающую роль. Этот англичанин изобрел торговые автоматы и, в частности, разработал гениальную систему кабин-фотоавтоматов. Его банкротство 20 сентября 1929 года вызвало панику на биржах Соединенных Штатов.

Однако, на самом деле, причины кризиса были гораздо сложнее. Их следует искать в самой природе американской экономики: застой в сельском хозяйстве, неравномерное развитие промышленности, огромные диспропорции в размерах доходов, устойчиво продолжающаяся безработица, стремление спекулировать на базе займов, политика, направленная на облегчение банковских операций, в том числе Федерального резервного банка, поведение федерального правительства, не желающего вмешиваться в экономическую жизнь, но ограничивающего иммиграцию, а следовательно, число рабочих рук и покупателей, высокие таможенные пошлины, что препятствовало международной кооперации против кризиса, и слишком запоздалое вмешательство в те области экономики, которые особенно остро в этом нуждались (транспорт, сельское хозяйство, налоговая система и т. д.). Короче говоря, список вероятных причин кризиса можно было бы еще продолжить, что только подчеркнуло бы всю сложность разразившейся трагедии.

Среднему американцу трудно разобраться во всех этих сложных причинах кризиса. Поначалу он думал, что это не первая депрессия, поразившая Соединенные Штаты, поскольку совсем недавно был спад в экономике 1920–1921 годов, продлившийся несколько недель, максимально — несколько месяцев. Экономический спад в капиталистической системе — неожиданное осложнение, и все с нетерпением ожидают признаков возврата процветания. В 1931 году вообразили, что самое страшное уже позади; но к концу года ситуация еще более осложнилась, и на этот раз оптимизм исчез. Действительно, наступил конец одной эпохи, эпохи изобилия, и началась новая эпоха, эпоха оскудения и голода.

Как жить или выжить в это тяжелое время кризиса? Счастлив тот, кому удалось сохранить работу. Заработные платы снизились, но и цены тоже. Приходилось понижать жизненный уровень и не покупать ничего лишнего. Но угроза увольнения, тем не менее, постоянно присутствовала и угнетала. И однажды эта угроза превратилась в реальность. Первыми жертвами стали женщины. «Они теперь могут вернуться в семью, — говорили по этому поводу, — и предоставят свои места мужчинам, которые крайне нуждаются в том, чтобы заработать на жизнь». Вместе с тем молодые женщины сохраняли работу, а вот для иных поседевшие волосы стали дополнительным неблагоприятным фактором. Женщины в поисках работы пытались скрыть свой возраст: «Сколько вам лет?» — «Двадцать восемь». Забавная уловка, вряд ли способная ввести в заблуждение. Для мужчин, как и для женщин, безработица — колоссальная психологическая травма, тем более тяжелая, что общество ничего не предпринимало, чтобы это признать. Вплоть до 1935 года New York Times не делала различия между безработными и бродягами. Помощь безработным не была предусмотрена, к тому же относились к этому неодобрительно.

Неизбежное следствие кризиса — необходимость себя ограничивать, но в обществе потреблен™ утратили привычку различать предметы роскоши и первой необходимости. Не могло быть и речи о том, чтобы продать автомашину, радиоприемник или фонограф, если только на это не толкала крайняя нужда. А как можно отказаться от кино, матчей по баскетболу или боксу или от многочисленных азартных игр? И то и другое необходимо, чтобы отвлечься от суровой реальности или помечтать о том, что за углом тебя поджидает удача, возможность разбогатеть. Не было речи и о том, чтобы перестать курить, так как в столь тяжелые времена это — средство, отвлекающее от забот и огорчений. С тех пор как «сухой закон» был отменен в марте 1933 года, в спиртных напитках снова находят способ убежать от печальной повседневности.

Из-за острой нехватки денег американки опять обращаются к традициям мам и бабушек. Они шьют, гладят, варят варенье, пекут свой хлеб и готовят свое пиво. Каждый старается найти какое-нибудь занятие, только чтобы избежать нищеты. «Эй, приятель! Не можешь ли одолжить 100 долларов?» Это можно нередко услышать, но большинство все же предпочитают продать что угодно, лишь бы не просить подаяния.

Нищета в Америке производила удручающее впечатление. Большинство семей были вынуждены ограничить свое питание очень скудным рационом: хлеб, картофель, фасоль и один раз в неделю — капуста. Соблюдали режим строжайшей экономии, как будто снова вернулось военное время. Пищевые отходы стали объектом скрупулезного исследования для тех, кто вынужден был довольствоваться бесплатным нищенским супом. Рассказывают, что, проезжая по кварталам бедняков в Нью-Йорке, водители грузового транспорта иногда роняли с машин ящики с апельсинами или картофелем, чтобы несчастные люди могли поесть. Появились жертвы недоедания, скверного питания. В Филадельфии медики отмечают увеличение на 60 процентов случаев истощения у детей от 6 до 16 лет. В 1935 году Ассоциация американских врачей привела сведения о том, что 20 процентов пожилых людей находятся в состоянии истощения. Повсюду снизилась продажа молока, свежих яиц и фруктов; увеличилось число заболевших цингой, пеллагрой и рахитом. А затем появились еще более трагические цифры: 29 человек умерли от голода в Нью-Йорке в 1933 году, 110 в США — в 1934-м. Росло число слабоумных. А самоубийства? Зачастую преувеличивают эти цифры, примешивается черный юмор. Рассказывают, что содержатели гостиниц рядом с Уолл-стрит часто с беспокойством задавали вопрос клиенту: «Этот номер, чтобы переспать или выброситься из окна?» А журналисты спешили посвятить многочисленные статьи наиболее впечатляющим случаям самоубийств. Рассказывают также, что якобы два бизнесмена выбросились из окна, держась за руки, словно стремились и в момент смерти продолжить сотрудничество. И все же если и был небольшой рост числа самоубийств, то в 1932 году, а не в 1929-м.