М. Гузик - Игра как феномен культуры
Помощь проекту
Игра как феномен культуры читать книгу онлайн
Де Сталь (обращаясь к Байрону):
Недавно господин да Бреме опубликовал великолепную статью «О несправедливости некоторых итальянских литературных суждений».
Байрон:
Мне было бы полезно узнать, что собой представляют эти «итальянские литературные суждения».
Да Бреме:
Я писал, как странно оправдывать отсутствие великих людей в сегодняшней Италии ссылками на тех гениев, что прославили ее в прошлом. Вся Европа знает наизусть имена великих итальянцев прошлых столетий, но она же печалится о судьбе современной итальянской словесности, которую губит беспредельная леность ее творцов.
Рекамье:
Простите, господа, что прерываю вас. Нам бы очень хотелось присоединиться к вашей беседе.
Девушка 3 (обращаясь к Байрону):
Милорд, я ваша соотечественница, не порадуйте ли вы наш слух чем-нибудь новым.
Байрон:
Очень приятно, но в последнее время мне не пишется…
Девушка 3:
Окажите мне честь, разрешив прочитать Ваше «Прощай».
Байрон:
К сожалению, выбор не совсем удачный. Стихотворение было написано перед отъездом из Англии и вызвало много шума. Его напечатали против моей воли в газете консерваторов «Чемпион», как мне кажется, чтобы дискредитировать меня и выставить леди Байрон в качестве жертвы.
Рекамье:
Вы нас заинтриговали. Давайте же послушаем это стихотворение.
Девушка 3 читает стихотворение «Прощай» («Fare Thee Well»).
Fare thee well! and if for ever,
Still for ever, fare the well
Even though unforgiving, never
‘Gainst thee shall my heart rebel.
Would that breast were bared before thee
Where thy head so oft hath lain,
While that placid sleep came o’er thee
Which thou ne’er canst know again:
... But ‘t is done – all words are idle —
Words from me are vainer still;
But the thoughts we cannot bridle
Forse their way without the will.
Fare thee well – thus disunited,
Torn from every nearer tie,
Sear’d in heart, and lone, and blighed,
More than this I scarce can die.
Гости:
Браво, браво, браво…
Де Сталь:
Если бы мой муж написал мне такое прощание, то я сейчас же побежала бы к нему и бросилась бы в его объятия.
Сцена 3
(Мадам де Сталь берет Байрона под руку и отходит с ним к авансцене).
Де Сталь:
Кстати, давно хотела с вами поговорить … (пауза). Я считаю своим долгом, дорогой Байрон, сообщить вам о болезни вашей жены.
Байрон:
Сказать, что я просто огорчен, услышав о болезни леди Байрон, – не сказать ничего.
Де Сталь:
Быть может, вы напишите хоть строчку ей…
Байрон:
Но она сама лишила меня возможности по праву выразить себя. Развод, вероятно, был моей виной, но ее желанием. Я старался всеми способами предотвратить его и делал бы все больше и больше для этого. Одно слово требовалось от нее, но оно не прозвучало, чтобы успокоить меня.
Де Сталь:
Но, может быть, вы все-таки что-нибудь предпримите.
Байрон:
Вы все утешали меня писком и пересудами, это было достаточно плохо! Но сейчас мне еще хуже; и у меня нет ни сил, ни воли, ни охоты предпринять что-либо.
Де Сталь (Байрону):
Вернемся … к литературе, ко всему, что может отвлечь от личных чувствований, слишком сильных и горестных. Легкое волнение идет таланту только на пользу, но нескончаемая череда бедствий отупляет гений; свыкнувшись со страданием, человек уже не стремится изменить своею скорби ни в стихах, ни в прозе.
Кстати, милорд, как вы думаете, гений не имеет пола?
Байрон (улыбаясь и целуя руку де Сталь):
И вы яркий тому пример!
Де Сталь:
Вы мне льстите. Но не только я. Августу Шлегелю принадлежит гениальный перевод Шекспира, точный и вдохновенный разом, который сделался в Германии произведением подлинно национальным.
Шлегель:
Благодарю. Как говаривал Шиллер: «Так как весь мир есть протяженность во времени, есть изменение, то совершенство способности, приводящей человека в связь с миром, должно состоять в невозможно большей изменяемости в экстенсивности… Человек поймет тем большую часть мира, тем больше форм создаст он вне себя, чем большей силой и глубиной будет обладать его личность, чем большую свободу приобретет его разум». Вот я и стараюсь, создаю…
Да и у вас, наверняка, уже есть наброски нового произведения.
Байрон:
Отнюдь нет. Здесь меня не покидают горькие воспоминания о моих последних семейных невзгодах – воспоминания, которым суждено сопровождать меня всю жизнь.
Полидори:
Ну, что вы скромничаете, милорд. А «Ода с французского»?
Страна уж дважды за науку
Платила дорогой ценой:
Вся мощь ее не в блеске трона,
Капета иль Наполеона,
Но в справедливости одной
Для всех единого закона…
Хобхауз (тихо Байрону):
Наш младенец и младенческий доктор Полли-Долли как всегда непредсказуем и бестактен.
Байрон (обращаясь ко всем):
Раз уж мы заговорили о Наполеоне, думаю, вы разделите мое восхищение госпожой де Сталь, вступившей в единоборство с самодержавным исполином.
Де Сталь:
Вы заставляете меня краснеть.
Байрон:
Ну что вы! Я говорю совершенно серьезно.
Де Сталь:
А если серьезно… Император Наполеон преследовал меня с мелочной дотошностью, со все возрастающей злобой, с неумолимой жестокостью.
Байрон:
Я тоже пришел к выводу об одинаковой враждебности народу любой тирании. Для меня Ватерлоо – отнюдь не конец революционной эпохи, а, напротив, начало новых освободительных битв народов:
… И мир застонет под грозою…
Как будто та полынь-звезда,
Что встарь предсказана потоком,
И обратилась в кровь вода.
Хобхауз:
Возвратимся к наполеоновскому циклу моего друга. Милорд, вы дали очень точную оценку политической ситуации того времени. Помню, как поразили меня следующие строки:
Кто из тиранов этих мог
Поработить наш вольный стан,
Пока французов не завлек
В силки свой собственный тиран,
Пока тщеславием томим
Герой не стал царем простым?
Тогда он пал – так все падут,
Кто сети для людей плетут!
Де Сталь:
Господа, а вам известно, что сам Гете рекомендовал господина Шлегеля в качестве воспитателя моих детей. Это произошло четырнадцать лет тому назад.
Байрон:
Гете? Бесспорно, он в течение пятидесяти лет является верховным владыкой европейской литературы. Его трагедия «Фауст» – удивительное произведение.
Девушка 3:
Как вы правы! Но я больше восхищена драматическим отрывком Гете «Прометей»:
Я был ребенком,
Ни в чем не разбирался.
И детские мольбы стремил
Я к Солнцу, словно уши
Есть у него, чтоб слышать стоны,
И сердце, как мое,
Чтоб сжалиться над угнетенным.
Кто помог
Мне одолеть в борьбе титанов
И кто меня от смерти спас,
От рабства?
Не ты ль само,
Святым огнем пылающее сердце?
Не ты ли, победив,
Прославило по-детски
Сонливых жителей Олимпа?
Мне чтить тебя? За что?
Де Сталь:
Несколько лет назад в Вене мне называли юного композитора … (вспоминает) Франца Шуберта, он написал несколько песен на слова Гете. Его музыка до сих пор звучит в моих ушах.
Садится к фортепиано и наигрывает балладу Шуберта на слова Гете «Лесной царь».
Де Сталь:
Дорогой Байрон! Помнится, в прошлый свой визит вы говорили, что собираетесь писать о Прометее.
Байрон:
Вы правы! Эсхиловым «Прометеем» я в мальчишеские годы глубоко восхищался…
«Прометей» всегда так занимал мои мысли, что мне легко представить его влияние на все, что я написал.
Полидори:
Не будете ли вы против, милорд, если я прочитаю полюбившийся мне отрывок из вашего стихотворения?
Все:
Просим, просим!
Байрон (тихо Полидори):
Где только вы ухитрились разыскать мой черновик?
Полидори (не отвечая ему, читает):
Был твой божественный порыв
Преступно добрым – плод желанья
Людские уменьшить страданья,
Наш дух и волю укрепив.
И, свергнут с горней высоты.
Сумел так мужественно ты,
Так гордо пронести свой жребий,
Противоборствуя Судьбе, —
Ни на Земле, ни даже в Небе
Никем не сломленный в борьбе,
Что смертным ты пример явил
И символ их судеб и сил.
Рекамье:
Если бы Гете мог слышать эти вдохновенные строки, он бы, несомненно, восхитился ими.
Однако давайте спустимся с небес на грешную землю… Дорогая Жермена, вы до сих пор ничего не рассказывали нам о своем пребывании в России.
Де Сталь:
Я работаю нынче над историей моего 10-летнего изгнания и как раз дошла до России.
