Александр Пеньковский - Очерки по русской семантике

Особо должны быть отмечены и выделены такие реализации рассмотренной выше модели со словом сын, которые отличаются тождеством имен по обе стороны этого ключевого слова и, помимо идеи кровного родства, несут – и это самое главное в них – идею наследственно и преемственно воспринятой и «династически» сохраняемой профессиональной, нравственной, гражданской и какой угодно другой традиции. Наполнителями компонентов модели «икс, сын икса» являются в таких случаях, как правило, не личные, а нарицательные имена, а образуемые ими именования используются преимущественно не для идентификации и дифференциации личности (поэтому они не имеют функции обращения), а – как риторический прием – для ее торжественного представления обычно в заголовочной части или в начальных строках публицистических (реже – художественных) текстов: «Гончар, сын гончара» (очерк К. Хромовой // Литературная Россия, 5 ноября 1976); «Искатель, сын искателя» (очерк Е. Ананьевой //Литературная газета, 13 декабря 1978); «Коммунист, сын коммуниста» (Аннотация о книге // Нева, 1978, № 7. С. 219); «Кузнец, сын кузнеца» (заглавие книги Е. Добровольского о героях труда – М., Госполитиздат, 1974); «Оленевод, сын оленевода» (название фотографии Н. Дейкина, экспонировавшейся на выставке «Интерпрессфото-77» // Комсомольская правда, 1 ноября 1977); «Рабочий, сын рабочего» (очерк К. Иванова//Дальневосточный коммунист, 7 февраля 1979) и мн. др. под. Можно было бы отметить целый ряд вариантов этой модели, но они заслуживают специального анализа.

Так, в семье Глеба Успенского младший сын Александр (1874–1907) носил домашнее имя Шурыч, а Чехов называл свою племянницу, дочь Ал. П. Чехова Машу-Мосю Мосевной: «Крепко, крепко целую тебя – домой мне крепко хочется. Целую ребят, Шурыча» (Г. Успенский – А. В. Успенской, 10–12 марта 1883); «Деньги между тем крайне нужны, надобно Шурыча устраивать – платье, книги, квартира и т. д.» (Г. Успенский – В. М. Соболевскому, 10–15 августа 1885); «Не бранись вслух. Ты и Катьку извратишь и барабанную перепонку у Мосевны испачкаешь своими словесами» (А. П. Чехов – Ал. П. Чехову, 20–23 октября 1883). То же в литературном отражении: Лелишна < Леля (Л. Давыдчев. Лёлишна из третьего подъездам., 1970); Геныч < Гена (Г Молодцов. Это тоже весна//Учительская газета. 26 апреля 1975; В. Лихоносов. Тоска кручина, 1985). Ср. еще в рассказе В. Астафьева «Тельняшка с Тихого океана» (1985): «…он <мальчик> стал называть пана Стаса <своего отчима> пренебрежительно Стасыч…».

Ср.: «…Крепко и нежно тебя целую – твой единоутробный голубоглазый братец, крещенный Александром от отца также Александра» (А. А. Фадеев-Т. А. Фадеевой, 15 апреля 1953 г.)

Легко понять, что описанный здесь механизм образования основанных на круге таутонимических именований может работать и при прямо противоположном направлении определяющих эту работу связей, когда первый член именования выводится из второго в процессе обратного словообразования с кажущимся возвращением к стандартной схеме. Это имеет место в ситуации, когда исходным пунктом порождения таутонимов оказывается фамильное имя именуемого, легкотрансформируемое, как было показано выше, в квазипатроним (Горланов → Горланович / Горланыч), откуда затем свободно выводится квазиимя (Горланович / Горланыч → Горлан). Ср. Свербей Свербеевич – принятое в ялуторовском кругу ссыльных декабристов дружеское шутливо-фамильярное именование Николая Дмитриевича Свербеева (1829–1859), чиновника при Н. Н. Муравьеве-Амурском, жениха, а потом мужа дочери С. П. Трубецкого (см.: Я И Пущин Записки о Пушкине. Письма. М., 1989. С. 292, 324, 326, 327, 560). То же в литературном отражении. Например, в пьесе Н. С. Лескова «Расточитель» мастеровой Челночок шутливо называет купца Калину Дмитрича Дробтонова Дробадоном Дробадонычем (д. 4, я. 3).

При кажущемся внешнем сходстве совершенно иная ситуация в рассказе Л. Андреева «Баргамот и Гараська» (1898), где босяк Гараська иронически называет городового Ивана Акиндиныча Бергамотова Бергамотом, преобразуя его фамильное имя в прозвище, и уже от этого последнего образует квазиотчество Баргамотыч, а затем и целостное «круглое» именование по типу имен смешных страшилищ: «– Наше вам! Баргамоту Баргамотычу! Как ваше драгоценное здоровье?…» И. И. Пущин, несомненно, никогда Н. Д. Свербеева Свербеем (просто Свербеем!) – ни в глаза, ни за глаза – не называл…

Расширенный и переработанный вариант публикации 1976 г. Переработка осуществлена при поддержке РГНФ (гранты 01-04-00-201-а и 01-04-00-132-а).

Ср. у Потебни: «Я в отличие от прежнего своего мнения… теперь считаю верным старинное мнение, противопоставляющее именительный и звательный как прямые падежи, т. е. падежи субъекта и слов, согласуемых с ним, остальным косвенным падежам объекта» [Потебня 1958: 101].

Ср. влад. – поволжск. детск. кока, – и, общ. р. ‘крестный отец’, ‘крестная мать’, откуда в результате расщепления кока, – и, ж. р. ‘крестная мать’ и ко-кай, – я,м. р. ‘крестный отец’.

О семантических типах текстов см. [Золотова 1982: 300–315]. Что касается именования князь молодой, рог золотой в примере (3), то оно восходит к праславянской древности (ср. польск. ksie_zyc, укр. молодик ‘месяц’) и, будучи связанным со специальным мифологическим циклом индоевропейского происхождения (ср. [Иванов, Топоров 1965: 132–137]), представляет перифрастическое переименование, которое общим средством и приемом персонификации быть не может.

Специальный анализ таких повторов см., например, в работе [Гілевіч: 1975]. Ср. также разнообразные вырожденные вокативы в начальных и конечных возгласах-припевах обрядовых песен, являющиеся по происхождению формулами заклятий (ср. [Чичеров 1957:96]).

Ср. замечание автора аннотации к «Белорусским песням» П. Бессонова (Ч. I. Выи. І. М, 1871 ([Русская старина», 1872. Кн. 3. С. 3] об «отвращении белорусов к именам с отчествами», что справедливо в отношении южной и центральной частей Белоруссии, но несправедливо в отношении ее северовосточной части, где уже в середине XIX в. и в говорах, и в культуре, и в фольклоре – сказывалось в большей или меньшей степени великорусское влияние. Ср. явно подновленный текст заговора: «Упрошаю хозяина домового, полявого, выгонного, межавого и самого старшого – Дзяменыщя Дзяменъцевича, и цябе, Кляменьций Кляменьцевич, и цябе, Хведор Хведорович, и цябе, Аграсим Аграсимович!» [Романов 1894: V, 137].

Ср. единичные таутонимы типа Бел Белянин [Афанасьев 1957:1, 231]; Ворон Воронище [Черепанова 1983: 204]; Горе-Горяин [Морозова 1977: 234]: ёр ерской [СРНГ 1972: 8, 363]: Дуб-Дубовик [Новиков 1974: 146]: жид-жидовик [СБ 1916: 87]; Заря-Заряница [Пулькин 1973: 19]; змея змеиная [Романов 1891: V, 108]; змея-змеища [Романов 1891: V, 108]; Ляга-Лягица [Демич 1912:1,5]; Плешь-Плешавница [Новиков 1974: 79]: Русая Руса [СС 1973: 16]. Ср. также: Томаша-Томашиха-Томашева [Виноградов 1907:3,75].

Ср. отражение гой же оппозиции, но в перевернутом виде, с точки зрения представителя «чужого» мира: в исторической песне «Мы вечор в торгу горювали…» полонянка, захваченная русскими, в ответ па предложение генерала выйти замуж за его сына говорит: «Не хочу с тобой говорити, / И нейду, нейду в Русью замуж За любимого твоего сына. За Ивановича Ивана, / За российского генерала.…» [ПСЯ 1958: 263]. Здесь находит свое отражение тот наивный взгляд на мир, в соответствии с которым не только внешность, не только имя, но и профессия и чин отца являются наследуемыми и неизменно воспроизводимыми в детях сущностями. Ср., с одной стороны: «Женись, брат Василий, и привези мне маленького Васиньку, которого бы я расцеловал…» (П. Д. Цицианов В. Н. Зиновьеву, 3 марта 1787// Русский архив, 1872. Кн. 3. Вып. 11. С. 2165), а с другой: «[Кочкарев] Тут, вообрази, около тебя будут ребятишки, ведь не то, что двое или трое, а может быть целых шестеро, и все на тебя как две капли воды. Ты вот теперь один, надворный советник, экспедитор или там начальник какой, бог тебя ведает; а тогда, вообрази, около тебя экспедиторчонки, маленькие такие канальчонки…» (Н. В. Гоголь. Женитьба, я. XI). Ср. другой вариант этот текста: «…около тебя будут все маленькие канальчонки, надворные советничонки…».