Кирилл Кобрин - Текстообработка (Исполнено Брайеном ОНоланом, А.А и К.К.)

"От верного друга и последователя, К. Маркса".

"Дорогой А.Б.! Ваши неоценимые предложения и помощь – не говоря уже про любезность, – запомнившиеся мне с тех пор, когда Вы взялись целиком переписать третью главу, дают Вам полное право на обладание этим первым экземпляром "Тэсс". От старого друга Т. Харди".

"Не имея счастья повидаться с Вами лично, милейший А.Б., посылаю Вам – увы, и только! – этот экземпляр "Негра"[10]. Слов нет выразить, до чего мне не хватает Вашего общества, (подпись неразборчива)".

Под этой последней дарственной надписью идиота-владельца книжки попросят поставить (а если потребуется, то и покажут, как) фразу "В старине Конраде что-то было"».

Объяснения на сей счет вышли пространнее, нежели я предполагал. За те жалкие 32 ф. 7 ш. 6 п., что будет стоить вам обработка «Идеал», вы получите куда больше, нежели вышеописанное. Через пару дней я надеюсь поведать вам о старых письмах, вставляемых в некоторые книги в качестве забытых закладок, каждое – превосходная подделка. Торопитесь с заказом!

Книгообработка

Я обещал посвятить еще несколько строк четвертому уровню книгообработки – услуге «Идеал».

Приведенная мной цена включает в себя помещение как минимум в десять томов определенного рода старых писем, якобы использовавшихся в свое время в качестве закладок и позабытых. На каждом письме будет стоять подразумеваемый автограф того или иного хорошо известного прохиндея, имеющего отношение к балету, декламации стихов, народным танцам, резьбе по дереву или другой подобной деятельности, неподвластной правилам в степени, достаточной для того, чтобы привлекать целые толпы недолобых. Каждое письмо будет безупречной подделкой, где А.Б., владельца книги, благодарят за его «любезнейший интерес к моей работе», упоминают его «неоценимые советы и наставления», его «не знающее равных понимание» пресловутых ужимок и прыжков, его «терпение и умение, проявленные при командовании войсками ночью с понедельника на вторник», где ему кланяются за щедрый – слишком щедрый – взнос на сумму двести гиней, «признательность за каковой я не в состоянии выразить словами». Последним писком моды, обязанным привлечь клиента, будет одно дополнительное письмо, включенное в коллекцию бесплатно. Оно будет подписано (предположительно) кем-нибудь из тех излишне шумных молодых людей без роду без племени, что своим присутствием оказывают честь нашей прекрасной стране. Таким образом мы удовлетворим отчасти присутствующее у большинства уважаемых пошляков желание – содержать второе заведение на этой несколько запруженной дороге, улице Должников.

Джентльмены, связанные со мной по линии дублинского отделения АПАХиМа[11], успели понять, что сезон сбора наличных с простого народа посредством написания прошений, тронутых заразой искусства, закончился, а сообразив, обратили свое внимание на новые поприща и аферы деятельности. Дельце, которое мы недавно задумали провернуть – Книжный клуб Майлза на Гапалинь. Вступите в него, и вы будете избавлены от нервотрепки, вызываемой необходимостью выбирать книги самому. Выбираем за вас мы. Книга поступает в вашу библиотеку предварительно потертой, т. е. подвергнутой обработке наших экспертов, причем бесплатно. Вы избавлены от забот – не надо пачкать и затрепывать ее с целью вызвать у друзей впечатление, будто вы умеете читать. Среди присланных будут время от времени попадаться и запрещенные книги – для тех, кто любит беседы вроде следующей.

– Послушайте, старик, вы это читали?

– Честно говоря, не припоминаю.

– Знаете ли, дружище, это – книжка запрещенная.

– Ой!

Наша служба организована без глупостей, связанных с заполнением анкет и заказом брошюр, без прочих тому подобных раздражающих помех. Все, что от вас требуется – уплатить одну гинею, и вы немедленно становитесь участником этого великого культурного движения ирландского народа.

Конструктивная критика

Время от времени мы печатаем и распространяем труды, написанные специально для Клуба членами АПАХиМа. Экземпляры загодя рассылаются известным критикам с приложением суммы, обычно потребной на их подкуп, сколько бы она ни составляла. Одному человеку мы послали десятку вместе с новой книжкой и попросили его сказать, что, стоит только взять ее в руки, как отложить в сторону уже невозможно. Этот на редкость самоуверенный дурачина вернул посылку, сопроводив ее наглой запиской, где сообщал, что его цена – двенадцать и шесть пенсов. Наш ответ не заставил себя ждать. Посылка отправилась обратно вместе с двенадцатью шиллингами и шестью пенсами, а также коротким посланием, где говорилось, что мы согласны на условия этого джентльмена. В надлежащий срок мы напечатали те лестные комментарии, которые я упоминаю выше.

Однако мы особо позаботились о том, чтобы уж в этом-то случае слова нашего критика оказались правдивы. Обложка издания была обработана невидимым клеем специального типа, действие которого начинается только под влиянием тепла рук. Когда, по завершении краткого просмотра книги, наш друг собирался было отбросить ее, то обнаружил, что она практически сделалась частью его физического «я». Мало того, что обложка пристала к его пальцам – весь фолиант начал разлагаться, превращаясь в вязкое месиво липучей гадости. Отложить книгу было невозможно, разве что решись он на ампутацию обеих рук. Он вынужден был неделю повсюду ходить с этой книгой и сдаться на милость своей служанки, кормившей его, словно младенца. Избавиться от шедевра ему удалось лишь посредством прохождения курса нестерпимо горячих ванн, после которого он сделался слаб, как котенок.

Вот такие нравы царят у нас в АПАХиМе.

Нас захлестнул бурный поток писем (обратите внимание: когда речь заходит о потоке писем, он непременно бурен и не может не захлестнуть) касательно книгообработки – службы, официальное открытие которой состоялось в моем дублинском отделении АПАХиМа. Успех достигнут огромный. Наши квалифицированные обработчики отправляются на задания в дома самых богатых и самых невежественных сограждан, где занимаются тем, что треплют, гнут, бьют и грызут девственно-нетронутые книги целыми шкафами. Наши печатные станки сотнями тысяч выдают на-гора поддельные программки театров «Гейт» и «Эбби», не говоря уже о листовках на французском, письмах, собственноручно подписанных Джорджем Муром, средневековых игральных картах и всевозможных атрибутах надувательства и притворства.

Конечно, без паршивой овцы в стаде не обошлось. Кое-кого из наших обработчиков ловили на использовании ботинок, других заставали за избиением невинных поэтических томиков кнутами, цепами и деревянными дубинками. Случались и зверские нападения на книги с применением ножей, кинжалов, кастетов, топориков, резиновых шлангов, бритвенных лезвий и всевозможных орудий насилия, о каких когда-либо слышали в преступном мире. Начинающие обработчики, которым было невдомек, что отпечатки зубов на обложке книги не могут быть признаны доказательством того, что владелец ее читал, порой натаскивали терьеров, приучая их терзать книгу, словно крысу. Один человек (больше он у нас не работает) был послан в дом в Килменэме, а позже обнаружен в зоопарке за передачей ценных книг своего клиента шимпанзе Чарли. Некий обработчик – выходец из сельской местности «зачитал» свои книги до полной неузнаваемости, разложив их на лужайке клиента и прибегнув к помощи лошади с бороной, в результате чего впахал их в землю, лишь тогда сообразив, что зашел слишком далеко. Как видно, умеренность – вещь, чрезвычайно редко встречающаяся в нашей стране.

Утром 16 июня 1954 года в Сэндимаунте, юго-восточном пригороде Дублина, к побережью моря подъехал старомодный кэб, которым правил носатый возница, мрачно зыркавший из-под густых бровей. В кэбе сидели шестеро джентльменов в костюмах, при галстуках, а некоторые – и при шляпах. У приземистой башни Мартелло, где располагалось закрытое по причине раннего часа кафе, в котором в прочее время редкий путешественник мог выпить чашку чая с сэндвичем, кэб остановился. Пассажиры вышли из него и направились к дому архитектора Майкла Скотта, который стоял, как бы отодвинутый несколько вглубь, будучи отделен от башни каменной изгородью, опутанной проволокой. Джентльменов ждали. Несмотря на ранний час, хозяин предложил им по стаканчику виски. Выпивка оживила гостей; один из них – худой, высокий, нескладный, с огромными очками на большом крестьянском лице, – сдвинув на затылок нелепую шляпу, решил смеха ради вскарабкаться на изгородь. Несколькими мгновениями позже за ним последовал еще один – низенький, с одутловатым бледным лицом, тоже в шляпе, еще более нелепой, нежели у первого. Залезть наверх он так и не смог, оттого довольствовался тем, что пытался стянуть за ногу своего приятеля. Оставшиеся криками заставили соперников вернуться, и вся группа, чинно распрощавшись с гостеприимным архитектором, направилась к башне. Там произошла еще более странная вещь: один из джентльменов вытащил толстенную книгу и принялся читать ее вслух, причем с самого начала. Кэбмэн, с неудовольствием поглядывавший на своих затейливых пассажиров, попытался было понять, о чем шла речь в книге, однако это были даже не стихи, которые стоило бы читать вслух, нет, в ней какой-то Бык Маллиган намеревался тщательно выбриться с утра, но некий Стивен своими дурацкими разговорами не давал ему сосредоточиться. Или наоборот, этому самому Быку не шибко хотелось бриться, и он отлынивал, тыркая приятеля… В общем, полная чепуха; к тому же, каждое второе слово было совершенно непонятно, хотя и звучало по-английски. Пассажиров извиняло лишь одно: влить в себя в 7 утра порцию виски – тут любой начнет дурачиться и с ума сходить. Меж тем, джентльмены кончили читать, один из них – кажется, самый пожилой – полез в кэб за фотоаппаратом и, заставив остальных стать рядком, щелкнул несколько раз. Потом он зачем-то сфотографировал башню и кэб с возницей; дальше тот самый дылда-верхолаз отобрал у него аппарат и без предупреждения снял своего соперника по покорению каменных изгородей. Наконец все забрались в экипаж и уехали в Дублин.