Елена Галинская - Рефлексы фонемы <ě> в смоленском диалекте начала XVII в.

При анализе написаний с буквой ѣ и ее заменами в слоге под ударением вырисовывается следующая картина. В документах, составленных людьми, до определенной степени грамотными (например, служащими приказной избы), буква ѣ в соответствии с этимологическим *ě иногда употребляется практически правильно (см., в частности, тексты №№105, 107, 113, 133, 161, 193 и др.), иногда — правильно процентов на пятьдесят, заменяясь в остальных случаях буквой е. Для иллюстрации последнего положения можно привести результаты сплошной выборки примеров из двух текстов.

Правильное употребление ѣ: перед твердыми согласными — лѣта, человѣкъ (Р. мн.), за… человѣка, человѣка; перед мягкими согласными — недѣлі (Р. ед.) (3×); в конце слова — двѣ (2×), к себѣ, всѣ (И. мн.).

Замена ѣ на е: перед твердыми согласными — с тех; перед мягкими согласными — деі (4×), деи (6×), недели (Р. ед.); в конце слова — де (2×), по две (2×), на стене, где.

Замена е на ѣ: во всѣм, про всѣ (В. ед. ср. р.).

Правильное употребление ѣ: перед твердыми согласными — не вѣдают, лѣта, человѣка, у… человѣка (2×), человѣкъ; перед мягкими согласными — недѣль (Р. мн.).

Замена ѣ на е: перед твердыми согласными — бел, бегаючи, с тем; перед мягкими согласными — велели, деи (15×), женскую[3], в понедельникъ.

В челобитных крестьян, написанных, как было сказано выше, без особого соблюдения орфографических норм, ситуация иная. Здесь ѣ употребляется правильно буквально в единичных случаях при массовой замене буквой е и обратных случаях замены е на ѣ. Приведем, к примеру, данные текста №7 («Челобитная крестьян Порецкой волости о льготах по уплате податей»).

Правильное употребление ѣ: бѣдных.

Замена ѣ на е: перед твердыми согласными — белых, белого, бедным (3×), бедныя (2×), деланых, неделаных, на лесы, меру, Порецкое волости, хлеба (2×), на тех, на тех же, от тех, с тех жя; перед мягкими согласными — дети, сеят(ь), за реки (В. мн.).

Замена е на ѣ: воѣваныя, воѣвоннымъ.

Аналогичную картину представляет текст №8, состоящий из трех челобитных («Челобитные крестьян Порецкой волости об обороне от изменников, крестьян Щучейской волости Ивана Лисуна с товарищи»).

Правильное употребление ѣ: дѣялося.

Замена ѣ на е: перед твердыми согласными — бедных (3×), бедным (2×), белого, девку, деланых, неделаных, изменники, изменников (3×), мелкую (2×), Порецкую волость, Порецкой волости (3×), хлеб (2×), с хлебом, на тех (3×); перед мягкими согласными — двесте[4], деялося (2×), на… недели (2×), Мотвеяв, Ондреявы, Тимоѳеява (В. ед.)[5]; в конце слова — те (2×).

Замена е на ѣ: ѣсть (3 л. ед. ч. наст. вр. от глагола «быти»), трицать сѣмъ.

То же соотношение примеров с исторически правильным и неправильным употреблением буквы ѣ находим и в тексте №34 («Челобитная крестьян Щучейской волости об обороне»).

Правильное употребление ѣ: под Бѣлую.

Замена ѣ на е: перед твердыми согласными — бедным (2×), не ведаем (2×), верават(ь) (2×), к… делу, к засекам, засек (Р. мн.), для крепости, во… места (= вместо), победные, свет; перед мягкими согласными — засеки, теми, Алексеявичу, Олексеявич; в конце слова — сабе.

И в других челобитных ситуация с буквами ѣ и е примерно такая же. Очевидно, что в начале XVII в. произношение [е] на месте *ě в смоленских говорах уже имелось. Однако замена <ě> на <е> не была, по-видимому, стопроцентной, так как в исследуемых текстах представлены написания еще двух типов, которые свидетельствуют о том, что судьба фонемы <ě> в смоленском диалекте была неоднозначной.

Во-первых, в некоторых случаях представлены орфограммы, где на месте этимологического *ě находим букву и:

Позиция перед твердыми согласными: дівка 241 (при неоднократном дѣвка, девка ib.), два чіловіка 241 (при неоднократном человѣк ib.), в его миста головы 141, Хринов (фамилия) 141.

Позиция перед мягкими согласными: истъ (3 л. ед. ч. наст. вр.)[6] 242, місеца (Р. ед.) 137, Кириева (Р. ед.) 16, у… Киріева 16, Мосіев сын 250, Сергиев 13, Сергіев 250, Тимоѳияв сынъ 159[7].

Кроме того, отмечены написания: дозрит(ь) 67, дозрил 45, смотрилъ 103, смотрив 226, пересмотрити 103, но появление здесь звука [и] может быть объяснено не только фонетически, но и морфологически — аналогией с глаголами, имеющими инфинитивную основу на ‑и.

П. А. Расторгуев, изучивший рукописные и печатные материалы с записями смоленского диалекта XIX — начала XX в. и сам проводивший в 1929—1931 гг. полевые наблюдения над говорами многих населенных пунктов на территории Смоленщины, приходит к выводу о том, что [ě] тут совпал с [е]. «Следы старого ѣ, — пишет П. А. Расторгуев, — имеются иногда в положении его в начале слова под ударением в словах есть (в значении ‘кушать’) и ехать, здесь имеем и: и̯ист’ и̯ихът’ причем слово и̯ист’ чаще встречается, чем слово и̯ихът’» [Расторгуев 1960: 55]. Форма истъ, как видим, отмечена и в исследуемых текстах. Наличие такой огласовки фиксирует также Е. Ф. Карский: ись («ест») (Ржев) [Карский 1955: 214]. По его наблюдениям, употребление [и] на месте ударного <ě> распространено в белорусских говорах на южных и северных окраинах (напомним, что к белорусским говорам он причисляет и те, которые по современной номенклатуре считаются русскими смоленскими — см. «Этнографическую карту белорусского племени» в [Карский 1903]), причем Е. Ф. Карский полагает, что на юге такое произношение — результат украинского влияния, а на севере — новгородского говора [Карский 1955: 214]. Есть случаи написания и вместо ѣ в слоге под ударением (и обратные замены) и в «Летописи Авраамки» XV в., писец которой предположительно был выходцем из Смоленска. Е. Ф. Карский считает, что они появляются в качестве заимствований из севернорусского или юго-западного оригинала [Карский 1955: 216]. «Пам. обор. См.» оригиналов, естественно, не имели, поэтому следует предположить, что здесь за меной букв ѣ и и стоит живое произношение. Видимо, в начале XVII века [и] звучало на месте <ě> в некоторых словах не только на севере и юге территории, определяемой Е. Ф. Карским как белорусская, но и на востоке ее — в собственно смоленских говорах. Судя по картам ДАРЯ, в единичных случаях произношение [и] и даже более архаичных вариантов — [е̂], [и͡е] встречается в разрозненных населенных пунктах смоленской группы говоров и сейчас [ДАРЯ 1986: карты 40, 41]. Скорее всего, с тем, что [е̂] в некоторых случаях давал рефлекс [и], связано и наличие в изучаемых текстах случаев мены букв е—и в ударных слогах: за недожевку (за то, что недожила положенный срок у хозяина) 226, по стишкам (ср. контекст: по дорогам и по стишкам сторожи поставил) 11[8], Ловринтеяв сын 227 (I), у Родки Словинскаго 242 (ср. Словенской 227 (IV), у Илейки Словенскаго 242). О том, что [е] вместо [и] встречается в говорах бывшей Смоленской губернии (Бельский уезд), писал Е. Ф. Карский [Карский 1955: 226]. Есть небольшой диалектный «островок» возле Рославля, где фиксируется произношение [и] на месте [е́] и сейчас [ДАРЯ 1986: карта 41].