В. Злыгостев - Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную

[63, С. 294].

Субэдэй-багатур умер… умер стариком и не на поле битвы, может быть, так небо наказало его за те многие не подлежащие оправданию деяния, совершенные им? Биограф Субэдэя сухо и статично запишет: «[В год] у-шень… [Субэдэй] умер, [было ему] лет — 73» [18, с. 233]. Крайним числом в «Юань Ши» смерть Субэдэя обозначена 15 января 1249 года [18, с. 233], и хотя эта дата, несомненно, спорна, приходится взять ее за основу, так как других версий по этому поводу не существует. Весть о том, что скончался патриарх военной машины империи, при котором был достигнут «зенит монгольской военной мощи» [16, с. 279], имела большой резонанс в правящих кругах, которые хотя и по-прежнему были расколоты борьбой за власть, однако отдали последние почести своему великому современнику. Субэдэй-багатур «был посмертно пожалован [почетными] званиями: „Верно и старательно отдававший все силы в помощи царствующим императорам заслуженный сановник“, Его превосходительство „Равный трем высшим“[177], а также „Высшая опора государства“[178]… и посмертно возведен в ранг Хэнаньского вана[179]. [Его] посмертное почетное имя — „Твердый в верности“» [12, с. 233][180].

Субэдэй, хотя и посмертно, но был приравнен к некогда царствующим кочевым владыкам, например Ван-хану (Тогорилу), но ни эти звания, ни прижизненный титул да-цзяна не являлись главнейшими в его биографии. Вне всякого сомнения, а тем более по воле Чингисхана, называться «багатуром», то есть принадлежать к числу очень немногих избранных, которые помимо всего находились внутри военной элиты Степи, было сверхпочетно, ну а прозвище «медноголовый» или «свирепый пес», которым нарек Субэдэя Джамуха, как ничто другое подчеркивает и черты его характера, и верность своему каану.

Погребен Субэдэй был, скорее всего, в тех же местах, что и его господин — в пределах горы Бурхан-Халдун, в святом и священном для любого монгола месте, тем более что соплеменники его, а возможно, и прямые подчиненные охраняли запретное место, и на кого, как не на них, отныне возлагалась почетная обязанность оберегать захоронение самого великого из урянхаев. Неизвестен погребальный обряд, по которому тело Воителя было отправлено в последний путь, а перечислять какие-либо предполагаемые версии на эту тему не имеет смысла, тем более что археологическая наука пока не обнаружила погребальных комплексов, относящихся к захоронениям высшей монгольской знати тех времен: как видно подданные Чингисхана и его наследников умели хранить тайны своих господ — могилы были искусно сокрыты от любого, кто мог их потревожить. Для монгола той эпохи, видимо, наличие конкретной могилы не было главным: согласно их верованиям «…после смерти человека его „сульдэ“ („жизненная сила“) становится гением — хранителем семьи, рода[181]и может воплощаться в разных предметах, в том числе и знамени» [14, с. 346]. Посему те знамена и бунчуки, которые будут развеваться над воинами, ведомыми сыновьями и внуками Субэдэя, а также каменные насыпи-курганы обо, и по сию пору являющиеся для монголов вместилищем душ предков, становились объектами поклонения. Еще долгое-долгое время на ежегодных праздниках, устраиваемых у родовых обо, урянхаи (и не только они!) в первую очередь воздавали молитвы и жертвы Субэдэю, превратившемуся в их понимании в духа — хранителя племени и оберегающего откуда-то свыше своих земных родичей и почитателей.

И наконец в веке XX, когда Л. Н. Гумилевым была выдвинута (достаточно спорная) теория эволюции этносов и государственных образований, а также дана оценка действиям и деятельности Чингисхана и его ближайшего окружения, становится очевидным, что Субэдэй-багатур — человек из породы людей «длинной воли» — представляет из себя классического пассионария, причем самого великого пассионария XIII столетия, а может быть, и всей истории человечества. К самой трактовке термина «пассионарий», то есть «…одержимо, не признавая никаких преград, стремящийся к какой-либо цели» [64, с. 474], Субэдэй подходит как никто другой, стоит всего лишь взглянуть на карту и отследить достоверно известные походы, совершенные им.

Но «вселенную» этот всадник, буквально вырубивший мечом свое имя в мировой истории, покорить не успел…

Если переиначить известную фразу, она могла бы звучать так: «Багатур умер! Да здравствует багатур!» В. А. Чивилихин абсолютно справедливо подчеркивал, что после кончины Субэдэя «…его исключительная роль в войнах XIII века не завершилась» [11, с. 90], и это касается нескольких важнейших явлений в жизни Монгольской империи.

Так получилось, что сыновья Субэдэя — Кокэчу и Урянхатай — стали весьма заметными фигурами на политической и военной арене созданного Чингисханом государства. Но если Кокэчу удостоился «скромного» звания тысячника, приняв под свое командование личную тысячу отца, то Урянхатай состоялся как выдающийся полководец, руководивший военными действиями монголов в Китае и нанесший решающий удар по империи Сун, переняв эстафету у Субэдэя и оказавшись достойным его наследником. Получилось так, что представители одной семьи в течение двух поколений играли ключевую роль в покорении всего Китая, причем необходимо отме тить, что сын Урянхатая Ачжу, т. е. внук Субэдэя, являлся также не последним персонажем в среде монгольского генералитета и заслужил размещения в «Юань Ши» своего жизнеописания.

Говоря об Урянхатае как о полководце, которому в 1258 году было пожаловано звание «даю-аньшуай», что «соответствует европейским: верховный полководец, главный фельдмаршал — генералиссимус» [6, с. 510], нельзя не отметить его активного участия в борьбе за власть, которая развернулась в Монголии в период регентства Огул-Каймыш (1248–1251) и закончилась возведением на великокаанский престол Мункэ. То, что не успел сделать Субэдэй, завершил его сын Урянхатай. Без помощи Урянхатая, который «имел под командованием значительные силы» [12, с. 289], Бату и толуидам в 1251 году не удалось бы продвинуть Мункэ. В «Юань Ши» (цзюань 3 [12, с. 182–183], цзюань 121 [12, с. 241]) подчеркивается, что именно Урянхатаем были выдвинуты самые весомые аргументы в пользу кандидатуры Мункэ, которые подкреплялись, кстати, тремя туменами, окружившими место проведения курултая [25, с. 287].

Однако утвердить Мункэ на престоле было одно, а удержать его на нем при наличии мощной оппозиции — совсем другое, достаточно сложное дело. Поэтому новый каан вместе с Бату как старшим в «Золотом роду» и Урянхатаем, располагавшим внушительными военными ресурсами, устроили настоящую бойню в среде борджигинов и клановых группировок, поддерживающих потомков Угэдэя и Чагатая. И Соркуктани, и Бату вдоволь насытились тогда кровью своих политических противников, последнему наконец удалось расправиться с Бури и Аргасуном — джучид был злопамятен и беспощаден… В то время, когда так обильно лилась царственная кровь, «под раздачу» попал старый соратник Субэдэя — Алчу, герой похода 1216–1217 годов: не к тем чжуванам пристал бывший сотник, потому и был казнен [12, с. 186].

Необходимо отметить, что Урянхатай до своего назначения в Китай, где он практически стал наместником, обладал при дворе Мункэ огромным влиянием и могуществом. Опираясь на своих воинственных соплеменников, в частности Есу-Бугу, а также имея, возможно, в союзниках Бурундай-багатура — одного из талантливых учеников Субэдэя, Урянхатай и военно-политическое крыло, лидером которого он являлся, помог Мункэ уже в 1253 году избавиться от влияния Бату и начать проводить собственную независимую политику, приоритеты которой отныне находились в первую очередь южнее Хуанхэ. Несомненно, чувствуется схожесть в мышлении и действиях Урянхатая и Субэдэя, а может, и не схожесть, а лишь реализация плана, который предложил в свое время «свирепый пес»? Подобно тому как Субэдэй десятилетиями «долбил» Дешт-и-Кипчак, Урянхатай направил военную машину империи против Сун и далее на Аннам (Вьетнам), где его войска в 1257 году заняли Ханой. Логика действий отца и сына в обоих случаях схожа и очевидна — находиться на командных должностях было весьма выгодно, и не только с точки зрения обладания властью, привилегий и славы, но и чисто экономической. Какой завоеватель, в какую эпоху отказывал себе в лишнем караване или обозе награбленного?

Прямыми наследниками военной школы Субэдэя являлись, независимо от званий, тысячи военачальников и рядовых воинов, относящихся не только к различным слоям монгольского общества, но и политическим силам и группировкам, развязавшим в 60-х годах XIII века бесконечную кровавую междоусобицу, которая, подобно мировой войне, начатой Чингисханом, в той или иной степени еще пару столетий будоражила континент. По-разному сложились судьбы чингисидов, непосредственным наставником которых являлся Субэдэй-багатур, но опыт, приобретенный ими в войнах, где руководство осуществлял «свирепый пес», несомненно, им пригодился.