Джеймс Холлис - Душевные омуты

Главная цель психотерапии заключается не в том, чтобы довести пациента до несбыточного состояния счастья, а в том, чтобы ему помочь обрести стойкость и философское спокойствие перед лицом страданий. Для ощущения полноты и завершенности жизни необходимо установить равновесие между радостью и грустью. Но так как страдания никогда не ощущаются позитивно, люди обычно предпочитают не думать над тем, сколько страха и печали придется им испытать. Поэтому они обходят острые углы и говорят о прогрессе и самом великом счастье, которое им доступно, забывая о том, что само счастье становится ядовитым, если человек не испил до дна свою чашу страданий. За неврозом зачастую скрываются все естественные и неизбежные страдания, которые не хочет испытывать пациент[84].

Каждый раз испытывая страдание, мы все вместе совершаем странствие. Юнг напоминает нам:

Огромным достижением личности… является акт высочайшего мужества — обращение лицом к жизни; так происходит полное утверждение всего, что составляет суть личности, так осуществляется успешная адаптация к универсальным основам бытия при максимально возможной свободе самоопределения[85].

Более того, Юнг утверждает: «Каждый человек — это новый эксперимент в жизни при ее постоянно изменяющемся настроении и попытка нового решения или новой возможности адаптации»[86]. Именно наша внутренняя работа при погружении в омут приводит к новой адаптации, которая придает направление жизненной силе.

Юнг также отмечает, что любой невроз — это «оскорбленный бог»[87], при неврозе нарушается какая-то архетипическая структура. Решая задачу, присущую каждому омуту, мы ищем возможность исправиться перед встречей с божеством. Почему я написал «божество»? Потому что деятельность психики внутренне религиозна. Она ищет связи, смысла, трансценденции. Самое глубокое противоречие заключается в том, что мы можем открыть эти божественные законы, скорее погрузившись в душевный омут, чем придя в храм или взобравшись на горную вершину.

Даже при наличии трансцендентного таинства жизнь — это черные пятна и темные полосы. Мы никогда не видим их достаточно отчетливо; они всегда переменчивы и никогда не исчезают полностью.

Дженнифер отправилась к своей умирающей матери в Миннеаполис. Она летела на самолете и тряслась от ужаса при одной мысли о встрече, ибо мать всегда стремилась «поглотить ее целиком». «Сдержанная открытость… сдержанная открытость», — не уставала произносить про себя Дженнифер. Она повторяла эти слова в самолете, в аэропорту, в клинике. Она стремилась быть открытой и эмоционально доступной для своей матери в то время, когда ей это стало нужно, — но при этом Дженнифер следовало быть психологически сдержанной, чтобы снова не оказаться у матери под пятой.

Встретившись с матерью, Дженнифер удалось сделать несколько больше, чем просто сдержать свою подозрительность и гнев, поэтому, простившись с матерью в последний раз, она почувствовала себя глубоко несчастной. Спустя несколько месяцев ее стали одолевать сны и внезапные воспоминания об этой последней встрече. Она проклинала себя за свою холодность, рациональность, эмоциональное отчуждение, за свою неспособность оплакать мать и сказать о том, как она любила ее. Она знала, что выполнила лишь наполовину то, о чем твердила себе перед встречей, т. е. была более сдержанной, чем открытой.

Иначе говоря, у нас никогда не получается все хорошо. У нас бывают промахи и недостатки, что-то происходит слишком быстро, что-то — слишком сложно, что-то — слишком мрачно. Это — сейчас, а тогда была ясность, достижение цели, победа. Ибо мы — вовсе не боги, хотя у нас внутри наряду с божественными помыслами существуют и дьявольские. Удивительно, что мы вообще выжили, что у нас были периоды умиротворения, доброго отношения к окружающим, а иногда мы даже немного восхищались самими собой.

Нужно ли нам осуждать Дженнифер так же жестко, как упрекает себя она сама? Мы ей скажем, что эта последняя встреча с матерью происходила в контексте ее индивидуальной и весьма болезненной истории. Она ответит, что она попала в прежний омут и реагировала так же, как прежде, что она была не готова выйти за рамки своего привычного поведения, как того требовала ситуация. И тогда мы попросим ее сделать то, что нам самим труднее всего сделать: простить себя за то, что она оказалась обычным человеком.

В конечном счете мы не можем решить все свои проблемы, ибо жизнь — это не проблема, которую необходимо решить, а эксперимент, который надо прожить. Достаточно того, чтобы, страдая, находить в ней все более глубокий смысл. Такой смысл обогащает нас и сам по себе становится наградой. Мы не можем избежать попадания в душевные омуты, зато можем научиться ценить их за то, что они нам дают.

The Oxford Dictionary of Quotations, p. 243.

Hesse Hermann, The Glass Bead Game, p. 83.

См. мою книгу: По следу богов: место мифа в современной жизни, в которой это противоречие модернизма обсуждается более подробно.

Psychotherapists or the Clergy, Psychology and Religion, CW 11, par. 497.

The Difficult Art: A Clinical Discourse on Psychotherapy, p. vii.

Там же, р. 3.

Там же, р. 112.

Edinger Edward R, The Creation of Consciousness: Jung's Myth for Modern Man.

Correspondences, in Angel Flores, trans, and ed., An Anthology of French Poetry from de Nerval to Valery.

Биг Эппл — дословный перевод «Большое яблоко» — так называется Нью-Йорк на американском сленге. — Примеч. пер.

Patmos, in Angel Flores, trans, and ed., An Anthology of German Poetry from Holderlin to Rilke, p. 34.

Psychoanalysis and Neurosis, Freud and Psychoanalysis, CW 4, par. 569.

The Difficult Art, p. 54.

Letters, vol. 1, p. 375.

In Liturgies, Games, Farewells, p. 50.

Aktion (нем.) — акцию.

Nichtjude (нем.) — не еврейка.

Hauptbahnkof (jieM.) — центральный вокзал.

K-Z Lager Majdanek (нем.) — концлагерь Майданек.

Endlosung (нем.) — безмолвие.

Я — человек, и ничто человеческое мне не чуждо (лат.). Теренций Публий (195–159 до н. э.), римский поэт и драматург. — Примеч. пер.

Древние греки называли это равновесие sophrosyne. — Примеч. авт.

Ноуменальный — постижимый сознанием, в отличие от феноменального — постижимого чувствами. — Примеч. пер.

Pensees, no 206, р. 61.

Desert Places, in Richard Ellmann and Robert O'Clair eds., Modern Poems, p. 80.

Storm Fear, in Robert Frost's Poems, p. 245.

The Oxford Dictionary of Quotations, p. 537.

Там же, р. 352.

Там же, р. 230.

A Review of the Complex Theory, The Structure and Dynamics of the Psyche, CW 8, par. 209.

London, in Norton Anthology of Poetry, p. 506. 62 The Dynamic of Faith, p. 1.

In Flores, trans, and ed., An Anthology of German Poetry, p. 387. См. также: «Одиночество» // Рильке Р.-М. Часослов, с. 110.

The Hills Beyond, p. 186f. 65 Loneliness, p. ix.

Там же, р. 31.

Letters to a Young Poet, p. 69

Longing for Loneliness, p. 8.

Цитата из книги: Mood John, Rilke On Love and Other Difficulties, p. 27.

«Я не верю в то, что существуют люди, у которых внутренние язвы похожи на мои; хотя я все же еще могу себе представить таких людей, — но то, что вещий ворон [на чешском языке kavka] навсегда распростер крылья у них над головой, как это получилось со мной, — этого даже невозможно себе представить» (The Diaries of Franz Kafka, 1914–1923, p. 195).

A Study in the Process of Individuation, The Archetypes and the Collective Unconscious, CW 9, par. 563.

Ирония этого высказывания заключается в следующем: квакеры были повсеместно известны как своими добрыми намерениями, так и своей бережливостью и умением хорошо работать. Поэтому, когда квакеры пришли в штат Пенсильвания, они не только делали добро местным жителям, но и сколотили себе приличные капиталы и стали богатыми людьми. — Примеч. пер.