Оксана Алексеева - Экзамен по социализации

— Потому что ты любишь ее, — высказала я очевидное. — Потому что для тебя других нет. И невыносимо думать, что для нее…

— Может, и так… — он и мне подлил вина. — Но считать ее из-за этого какой-то психически ненормальной — тоже перебор! Да девяносто процентов баб такие, включая мою мать! Уж не знаю, изменяла ли она когда отцу, но то, что для нее внимание окружающих важнее, чем все остальное, — факт.

Я чокнулась с ним бокалами, внутренне соглашаясь. Если бы он действительно научился относиться к этому проще, то вполне возможно, что они бы могли состояться, как пара. Очень многие женщины флиртуют с другими, получают нужные эмоции, но границу так и не переходят. И Мира ее еще не перешла. Я не могла считать поцелуй с Васильевым чем-то по-настоящему значимым — это ж как собаку бездомную погладить — потом помыл руки с мылом и забыл. Но у Белова словно ступор срабатывал, он не видел себя в роли пусть и постоянного, но условного партнера. И даже Миру уже ненавидеть не мог, поэтому так и злился на себя самого.

Еще через бутылку наша моральная усталость превратилась в триумфальные диалоги.

— Да пусть они уже друг с другом спят! Это ж даже не инцест! Хотя этих извращенцев и инцест бы не остановил!

— Точно! Прямо бесят их эти «сюсю-мусю»! Тьфу!

— Ага! И еще демонстрируют при каждой возможности — мол, посмотрите, какие мы невъебенные! На двенадцатый этаж можем! Типа, где вы еще таких огурцов найдете?!

— Да хоть на тринадцатый! Не впечатляет!

— Представляю, если б он окном ошибся — стучит такой к кому-то, а потом уныло стекает вниз по стене!

— И до инфаркта бы кого-то довел! Так, допиваем эту и идем трахаться! А потом к ним, пусть выкусят!

— Разливай!

И неважно, кто произносил ту или иную фразу, потому что в каждом пункте мы были абсолютно солидарны.

Миновав еще полбутылки, мы дрались диванными подушками. Со счетом 33:12 победил Белов, но я визжала от восторга каждый раз, когда мне удавалось сбить его с ног.

Через два бокала он вскочил и бросился в мою комнату. Оттуда вышел, победоносно поднимая в руке расческу.

— Так, садись сюда. Всегда хотел научиться косички заплетать!

Он силой усадил меня на пол перед собой и начал продирать лохматые от недавнего боя распущенные волосы.

— Зачем?! — хоть я и смеялась, но поинтересоваться стоило.

— А вдруг ты мне дочь такую же кудрявую родишь? А я не умею!

— Это да! Сейчас-то я практически не кудрявая, а в детстве прямо как баран была! Так что правильно, давай, учись!

Спустя двадцать попыток и три бокала, ему удалось сплести нечто вразумительное. После этого я мстила, делая малюсенькие хвостики на его челке. Хоть это зрелище и было презабавным, но такие манипуляции, скорее, успокаивают, чем вызывают прилив энергичности. В итоге мы, размякшие, развалились на диване.

— Знаешь, Костя, чего я хочу больше всего?

— В туалет? — он зевнул.

— Влюбиться в тебя. Хоть из тебя периодически и проглядывает мудак, в остальное время ты — классный.

Он вздохнул, а потом ответил тихо:

— Невозможно. Ни в меня, ни в кого-то еще. Пока они тут, мы оба никого больше не разглядим. Вот бы не видеть их какое-то время, сосредоточиться… Поехали на весенние каникулы вдвоем в Лондон?

— Поехали, — зевота, очевидно, как зараза — передается по воздуху.

— Cейчас чуток посплю, а потом домой, — говорит Костя.

— Я тебя разбужу, — пристраиваюсь на его плече. От Кости пахнет дорогим парфюмом, но совсем не так хорошо, как от Макса.

Разбудил меня тихий и веселый голос мамы: «Да-да, Игорь, он у нас. Конечно, тут останется. Ну ладно, созвонимся…». Я открываю глаза и вижу трясущегося от почти бесшумного смеха отца, фотографирующего эту сцену: Белов лежит на боку, а моя голова где-то в районе его талии, уютно пристроившаяся под рукой.

Вскакиваю, но парень продолжает тихо сопеть. Челка его так и завязана красной резинкой в хвостик. Ой-йё, стыдно-то как! Пустые бутылки, недопитое вино, вокруг разбросаны маленькие подушки и мы… в такой позе! Но родители же видят, что мы одеты?! Видят же! Почему тогда так хохочут?

— Мы это… — пытаюсь я расставить хоть какие-то точки хоть над какими-то ё.

— Не думали, что мы так рано заявимся? — закончил отец с едва приглушаемым смехом. — Иди, спи уже, алкоголичка малолетняя.

Я как с поводка сорвалась и позорно бежала в свою комнату. И только там увидела на телефоне один пропущенный вызов — от Макса.

Слишком поздно, чтобы перезванивать. Да и не нужно это. Хотя бы сегодня больше о нем не думать. Но этой надежде не суждено было исполниться, поскольку едва я только легла в свою постель, с того же края, что и вчера, закрыла глаза, то мгновенно завернулась в непроницаемое ощущение его присутствия. Я не знаю, есть ли выход у Белова, но у меня, кажется, нет. Можно и дальше бежать, бежать, бежать, бежать… бежать, бежать…

Я открыла глаза и даже из своей комнаты расслышала хохот, раздававшийся откуда-то с кухни. Быстро привела себя в порядок и направилась на звук веселья, уже примерно представляя, что увижу: мама готовила яичницу и со смехом что-то обсуждала с Костей, которому стеснение от ситуации, в которой мы оказались, вообще было чуждо. Папа тут же с улыбкой протянул мне телефон, на котором была открыта фотография наших с Беловым «полежалок», а потом заявил: «Ну что, доченька, как поживает твое похмелье? Мы с зятьком уже поправились!» — он указал на початую бутылку коньяка, вызвав новый прилив веселья у остальных. Ну вот, теперь Белов и их окончательно приворожил! Человек-леденец какой-то! Отчего ж я-то такая дура? Вляпалась по самое не хочу в Человека-холодышку, забив на этого всеобщего любимца с замашками садиста.

Когда нам наконец-то удалось выбраться из плена моих родственников, я сразу обозначила, что собираюсь встретиться с Мирой. А иначе, если мы продолжим намеченную тенденцию, то наша четверка действительно развалится на «Мирамакс» и «Дашостя»… «Костяша». Черт, хоть как звучит не очень.

Белов отправился домой, а мы с Мирой, как и договорились еще вчера, встретились в холле торгового центра. Через пару часов обшарили уже все бутики и отяжелили свои пакеты не только новыми сапогами для Миры, но и целым набором косметики для меня — это не считая прочей мелочевки. В ходе этих спешных экскурсий нам было не до обсуждения серьезных вопросов. А потом решили выпить кофе на четвертом этаже. Вот уже там неизбежно нас ждал и разговор, на который обе, втайне друг от друга, настраивались.

— Даш, мне нужно тебе кое-что сказать, — осторожно начала Мира. — Мы с Костей… после ночного клуба… Ну… так получилось у нас, что…

— Да я знаю, он мне сказал, — ответила я, не желая дожидаться, пока она подберет слова.

— Ты извини меня, — она, тем не менее, хотела закончить свою мысль. — У вас ведь ничего серьезного нет?

Мира переживала о моей реакции, хотя, наверное, и не сомневалась, что напрасно. Просто ей нужно было сказать эти слова, как и мне ответить:

— Мира, меня это вообще никаким боком не касается. У нас с ним нет ничего, никогда не было и не будет, — я успокоила ее, но решила и добавить важное: — Но… теперь я не могу сказать, что мне безразлично, что с ним происходит. Поэтому если он тебе не нужен, то отпусти.

Она посмотрела на меня с какой-то обидой, даже насупилась:

— Легко сказать — отпусти! Он же прелесть просто… И он навсегда останется для меня особенным, хоть в это и не верит. Я понимаю, что вроде как нужно… — Мира решила перейти в наступление, вместо того, чтобы продолжать оправдываться: — А вот ты возьми и отпусти Макса!

Я чуть кофе не поперхнулась. Нашла что сравнивать!

— Да я твоего Макса вроде как и не держу!

Теперь она уже улыбалась, немного наклонив голову ко мне:

— Ну конечно, не держишь… Даш, он сам не свой в последнее время. Опять почти не спит — а это очень плохой признак.

— И как же мне отпустить его? — я задала вопрос с искренним желанием узнать ответ.

— А то ты не знаешь! — боже, надеюсь, она сейчас имеет в виду не то, о чем я подумала. Ее хитрый взгляд рушил на это надежду, но я упорно молчала, не желая облекать свою догадку в слова. Мира же жалеть меня не собиралась, спокойно пояснив: — Переспи с ним. Это же Макс! Девяносто девять процентов, что это сработает. Как сто раз срабатывало до тебя и сто раз сработает после.