Джеймс Бьюдженталь - Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Зрелое отношение к жизни начало постепенно вырисовываться передо мной, пока я слушал, как люди рассказывают мне о своей жизни, в течение последних тридцати лет. Я сделал одно из са­мых удивительных открытий: насколько всем нам трудно взглянуть на свою жизнь честно и непредвзято. Почти каждый человек, кон­сультировавшийся со мной, должен был сделать это, потому что он неудовлетворен тем, как складывалась его жизнь; каждый про­бовал разные способы, чтобы изменить свою жизнь, но эти уси­лия не принесли удовлетворения. Можно было бы ожидать поэто­му, что каждый из них провел уже много времени, вновь и вновь размышляя о том, как складывается его жизнь и что он может сде­лать, чтобы она шла в соответствии с его желаниями. Вовсе нет. Ни один из тех людей, что приходили ко мне, не знал по-настоя­щему, как пересмотреть основы своей жизни, хотя эти люди, ра­зумеется, предпринимали попытки пересмотра своей работы или каких-то других внешних областей своей жизни, если в них что-то шло не так, как они хотели. Наоборот, все эти люди стандартно, как и я сам, привыкли не доверять своему внутреннему пережива­нию, избегать и обесценивать его.

Снова хочу подчеркнуть, что это странное отсутствие способ­ности отдать себе отчет в своем собственном существовании не является исключительной характеристикой "пациентов" интенсив­ной психотерапии. Я обнаруживал это в различных группах, ко­торые вел, — у людей, которые добились успеха в бизнесе, техни­ке, профессиональной карьере; у людей, которых даже с большой натяжкой никак нельзя назвать невротиками, хиппи или незрелы­ми. Я также обнаружил это у своих коллег и друзей, когда мы пересекаем социальные барьеры и говорим друг с другом на более глубоком уровне. И, разумеется, я обнаружил это в самом себе.

Конечно, каждый из тех, с кем я работал, потратил огромное количество времени и эмоций, размышляя о себе. Критическое рассмотрение самого себя может принять форму напрасного сожа­ления, агрессивного самообвинения, печальной жалости к себе, разработки планов и проектов относительно самого себя, приня­тия решений и подведения итогов, самонаказания или многих дру­гих усилий изменить действия или чувства этого обманчивого и приносящего одни неприятности Я.

Люди, чей опыт роста прослежен в этой книге, были тоже во­влечены в бесконечные размышления о своей жизни. Ларри пытал­ся анализировать свои страхи так же бесстрастно, как какое-нибудь деловое предложение. Дженнифер постоянно проверяла себя, критикуя почти все, что говорила и делала, пытаясь переделать себя. Фрэнк проклинал и обвинял все и всех, а внутри себя он вздыхал и сожалел, что не такой, не зная, каким хотел бы или мог стать. Луиза и Кейт, каждая по-своему, пытались превратиться в людей, спасающихся от зла, которое им могли причинить другие.

Хол, возможно, в большей степени, чем все остальные, про­демонстрировал тщетность подобных усилий отремонтировать себя в качестве некоего объекта. Умный, образованный и серьезный, Хол постоянно работал над собой разными способами, но никог­да — до обращения к психотерапии — по-настоящему не оценивал свою жизнь изнутри самого себя и для самого себя. Он всегда пре­вращал себя в объект, и у него почти не было чувства своего субъек­тивного центра в контексте собственного существования.

Что же требуется от человека, который хочет быть хозяином своей жизни? Главное — как можно более полно предоставить и открыть свое сознание заботе о своей жизни, самому факту того, что ты живешь здесь, в определенном месте, в определенное вре­мя. Большинство из нас, кажется, бездумно полагают, что у нас действительно существует такое осознание, и мы только иногда позволяем ему быть заслоненным различными вмешательствами — социальным давлением, попытками усилить наши образы, чув­ством вины и т.п. На самом деле такое открытое и свободное осоз­нание чрезвычайно редко, и только люди, искусные в медитации и некоторых других искусствах созерцания, могут развить его до значительного уровня.

Что касается меня, я обнаружил, что быть истинно осознаю­щим, сохранять подлинное осознание своей жизни — задача, ко­торую я могу выполнить лишь частично. Если я начинаю думать, как мне поступить в той или иной ситуации, я склонен иногда быстренько оценить обстановку и сказать: "О, черт, я просто не знаю, что делать". И в этот момент это действительно так. Как будто я захожу в картотеку, которая находится в моей голове, и ищу там интересующую меня тему, но нахожу лишь несколько старых засаленных карточек и с раздражением захлопываю папку. Еще я обычно начинаю заниматься чем-нибудь другим; или, ког­да дело по-настоящему серьезное, чувствую себя несчастным. Я могу говорить, что целый час размышлял о какой-то проблеме, а на самом деле ничего не делал.

Когда я действительно осознаю нечто важное в своей жизни, процесс совершенно другой. Во-первых, я на время "погружаюсь" в проблему. Позволяю всем ее сторонам воздействовать на меня и переживаю тревогу, гнев, напряжение и любые эмоции, связан­ные с ней. Но не пытаюсь, если мне удается удержаться, сразу же решить проблему. Затем, когда процесс уже запущен, я разго­вариваю с кем-нибудь (или, если это невозможно, пишу самому себе, но последнее время у меня есть, с кем поговорить). И един­ственное, что я делаю во время этого разговора, — говорю все, что приходит мне в голову относительно дела, которым я занят: что чувствую, как это на меня давит и т.д. И человек, с которым я разговариваю, просто помогает мне проговорить все это и избега­ет критиковать меня, давать советы или вмешиваться.

В этот момент начинает происходить интересная вещь. Когда я открываюсь изнутри так, что говорю все, что приходит в голо­ву, возникают также многие неожиданные перспективы. То, что казалось безнадежной ситуацией, постепенно начинает приобре­тать новые возможности. Некоторые из этих "решений" неосуще­ствимы; некоторые вполне реальны, но недоступны мне в данный момент; а какие-то — как я внезапно понимаю — бьют точно в цель. И еще, нечто странное происходит с самой целью — с проблемой, которая казалась такой огромной, трудной и непреодолимой. Она изменяется. Как будто я даже не могу точно припомнить, в чем она заключалась. Или, может быть, не могу вспомнить, почему она казалась такой важной; или даже я не могу понять, почему она доставляла мне столько хлопот и казалась вначале такой неразре­шимой. Не всегда, конечно, но очень часто вопрос начинает уменьшаться и изменять форму.

В этом процессе происходит еще и другая трансформация. Все время частью того, что происходит, являюсь я или, по крайней мере, имплицитное осознание самого себя по отношению к сто­ящему передо мной выбору. Когда этот процесс протекает правиль­но, осознание несколько изменяется. Я по-другому думаю о себе, по-другому воспринимаю свои возможности, понимаю нечто но­вое, вспоминаю нечто забытое.

Хотя это описание может показаться очень туманным и доволь­но загадочным, я не могу свести его к терминам, которые были бы приняты в той психологии, которую преподают в институтах. Однако единственное, что я знаю твердо, — что результат, появ­ляющийся в конце концов, больше, чем исходные условия.

Последнее предложение является ключевым. Из исследования моего осознания возникает нечто большее, чем то, что можно объяснить простой актуализацией прошлого опыта или какой-либо новой комбинацией предыдущего научения, которая получается из перетасовки информации в моей голове. Нет, существует только один способ определить это. Он кажется мне верным: нечто созда­ется. Новые значения, новые восприятия, новые отношения, новые возможности существуют теперь там, где их не было рань­ше. Короче говоря, мое внутреннее видение есть творческий про­цесс, который не только осматривает то, что уже имеется в нали­чии; он дает жизнь новым возможностям. Это поразительная и творческая возможность, заложенная в нашем существовании.

К сожалению, данный вид внутреннего восприятия, это исполь­зование нашего осознания в нашей собственной жизни у большин­ства из нас очень ограничено или почти совсем утрачено. Я и сам только начинаю приближаться к тому, чтобы иметь к нему надеж­ный доступ, и я еще удачливее многих.

Понимание того, как редко мы по-настоящему обладаем внут­ренним осознанием, кажется мне необычайно важным. Если мне трудно всерьез думать о своей жизни, неудивительно, что мне не удается построить такую жизнь, как я хочу. Если такое положе­ние повсеместно (а я полагаю, что это так), можно проследить причины многих личных и социальных неурядиц вплоть до их ис­тока, лежащего в нашей неспособности осмысленно и целенаправ­ленно использовать наши возможности.

В конце концов, если бы я собирался починить двигатель моей машины, первое, что я захотел бы сделать, — это посмотреть, в каком состоянии находится двигатель сейчас. Только объективная и полная оценка существующей ситуации и разумное понимание того, что необходимо сделать и с чем я должен работать, чтобы сделать это, позволяет мне надеяться, что мои усилия приведут к благоприятным изменениям в двигателе. Кажется, что с моей жизнью все должно быть точно так же.