Яков Белицкий - Богословское-На-Могильцах

Но Авель, безропотно отправлявшийся до того в казематы Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей, а также в темницы Соловков и иных отдаленных монастырей, на этот раз заупрямился и на дмитровской земле жить не захотел. Он вновь пустился в бега, а когда был пойман, то согласился провести остаток дней в суздальском Спасо-Евфимиевском монастыре.

Итак, предсказание Авеля свершилось, и один из косвенных участников его исполнения убирается подальше с затуманенных частыми слезами глаз нового монарха: Павел Гагарин назначается посланником при дворе короля Сардинии, куда незамедлительно и отправляется вместе с женой.

Есть любопытный отзыв о княжеской чете. Уже упомянутый нами А. Я. Булгаков сообщает отцу об отъезде Гагариных из Неаполя в Рим, тепло вспоминает о Павле Гаврииловиче и кается чистосердечно: «Признаюсь вам, любезный батюшка, что прекрасные княгинины глаза от многих хороших предприятий меня отвлекли. Теперь за все примусь, и путем».

Гагарины вернулись вскоре в Петербург, в 1805 году князь овдовел и жизнь повел странную и уединенную. Он даже попал в книгу Михаила Пыляева «Замечательные чудаки и оригиналы», которая вышла в Петербурге в 1898 году. В этой книге рассказывалось, что «после смерти своей красавицы жены князь сделался философом-отшельником и, разочаровавшись в людях, возлюбил одних птиц и собак. О своей наружности, прежде очень красивой, князь не помышлял более и ходил таким неряхой, какого другого и не найти». Он сам подбирал на улицах больных птиц и животных, и в залах его огромного дома жили «сотни чижей, снегирей, синиц и других птичек. Остальные роскошные комнаты были в высшей степени загрязнены целыми сотнями собак». Пыляев не называет фамилии князя, обходится инициалами. Но адрес дома и некоторые широко известные биографические подробности не оставляют сомнения в том, о ком идет речь. И это дало основание автору уже цитировавшегося нами «Биографического словаря» широко воспользоваться для жизнеописания князя Павла Гагарина рассказом из пыляевской книги.

Вот какие строки привлекли его внимание: «Первая зала была заставлена полками с книгами, за неимением места на полках множество книг валялось на полу. Петербургские книгопродавцы обязаны были все вновь вышедшие или полученные из-за границы книги немедленно доставлять князю».

Да, Павел Гагарин был великим охотником до чтения и, видимо унаследовав эту страсть от родителя, весьма успешно пробовал свои силы в изящной словесности.

Первым печатным выступлением молодого князя, как когда-то и его отца, стал перевод: книга Дж. Литтлтона «Опыт чувствительности, или Письмо одного персиянина из Лондона к другому» (М., 1790). Причем перевод был сделан не с языка оригинала, а с французского издания Ж. П. Флориана.

Почерпнув этот факт из статьи Н. Д. Кочетковой в «Словаре русских писателей XVIII века», я не без удивления подсчитал, что было в ту пору переводчику всего лишь… тринадцать лет! Но творческая биография Павла Гаврииловича Гагарина поставит еще перед нами не один вопрос. «Опыт чувствительности…» был почтительно посвящен юным переводчиком отцу.

Печатал Павел Гагарин и свои стихи. Большей частью в издававшихся тогда журналах «Чтение для вкуса» и «Приятное и полезное». Словарь А. А. Половцева указывает также, что помещались стихи Павла Гагарина в «Вестнике Европы» — в пору редактирования его Василием Андреевичем Жуковским.

«Словарь русских писателей XVIII века» по этому поводу высказывается более осторожно: «По словам II. А. Вяземского…» Ссылка на Петра Андреевича не случайна. Дело в том, что в пухлых томах «Вестника Европы» за годы, когда Жуковский вел этот журнал, стихов, подписанных Гагариным (видимо, как и автору статьи в «Словаре»), мне отыскать не удалось. Возможно, причина здесь в том, что большинство стихотворений в журнале отмечено в конце звездочками или, как еще тогда часто практиковалось, подписью: «ъ». Сам Жуковский подписывался одной заглавной буквой, Алексей Мерзляков — согласными, изъятыми из своей фамилии, и только родной дядя Павла Гаврииловича Александр Воейков считал необходимым подписывать свои творения полностью.

В 1809 году в типографии Платона Бекетова вышла книга Павла Гагарина «Тринадцать дней, или Финляндия» — своеобразный путевой дневник, который он вел, сопровождая в поездке Александра I. Это была одна из последних его обязанностей при дворе.

Александр Иванович Тургенев «Тринадцать дней…» назвал «пустой книжкой». Однако современный исследователь Н. М. Молева отмечает, что труд Павла Гагарина относился к числу изданий, которые «весьма похвалялись современниками».

Действительно, книга изобилует меткими наблюдениями, и что особенно интересно — лирические описания уместно соседствуют с серьезными экономическими выкладками, таблицами и картами путешествия.

Несколькими годами позже, в 1813 году, иждивением князя Павла Гагарина в типографии Военного министерства была выпущена книга «Забавы уединения моего в селе Богословском». Подзаголовок: «Оставшееся творение князя Гавриила Петровича Гагарина».

Итак, в заголовке книги стоит слово «Забавы».

Само оно подразумевает времяпровождение веселое, или, как объясняет Владимир Иванович Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка», — «забавляться, не давать скучать, веселиться». Но все это никоим образом не соответствовало дневниковым записям старого князя, отстраненного внуком Екатерины от государственной деятельности и милостей двора.

«Жил я с довольством, теперь в недостатке, был от всех почитаем, теперь в презрении и уничижении». И снова через несколько страниц: «Горьки мои обстоятельства».

В этой книжке есть несколько любопытных штрихов, которые позволяют расширить наши представления о гагаринской усадьбе в Богословском-Могильцах.

Так, в одной из глав Г. П. Гагарин описывает хранящиеся в его доме картины. Их, по всей вероятности, было немало, привезенных из разных стран (имена художников князь не указывает), причем больше аллегорического содержания: «сия картина, изображающая разные миры…», «изображено отверзтое светлое небо…»; на третьей- «коленопреклоненный юноша с необутыми ногами…».

Большинство же глав посвящено душевному состоянию автора. Они так и названы: «О мне самом», «О уединении», «О надобности быть деятельному» и т. д.

Сам князь назвал свои записки «маранием и бреднями». Но это, надо думать, не более чем кокетство престарелого вельможи, потому что в том же предисловии, он выражает надежду, что «сии бредни перейдут в руки детей или друзей моих…».

Через пять лет после того, как старый князь обрел вечный покой под камнями церкви Иоанна Богослова, что в Могильцах, его сын исполнил отцовскую волю.

А несколько раньше, тоже, видимо, по наказу старого князя, Павел Гавриилович передал одной из масонских лож хранящиеся в доме гроссмейстера (уж не в Могильцах ли?) предметы ритуала «вольных каменщиков». Что это были за предметы, легко узнать из главы романа Л. Н. Толстого «Война и мир» — там, где Пьера Безухова посвящают в масоны. Он увидел циркуль, шпаги, белые кожаные фартуки — символы крепости и непорочности, лопаты, напоминающие о необходимости трудиться и очищать свое сердце от пороков, а также ковер с изображением на нем солнца, луны, молотка, отвеса и т. д.

Толстой, работая над романом, не один день просидел в Румянцевской библиотеке. «…Пошел в Румянцевский музей и сидел там до 3-х, читал масонские рукописи — очень интересные…» — писал он в ноябре 1866 года жене.

Многие фамилии, встречающиеся в главах романа, посвященных принятию Пьера Безухова в ложу, соседствуют в бумагах воронцовского и куракинского архивов с именем князя Гагарина. Вернее, фамилии подлинных лиц, раскрытых позже исследователями творчества Льва Толстого: граф Виельгорский (в романе — граф Вилларский), О. А. Поздеев (у Толстого — Баздеев) и другие.

Павел Гавриилович в первые годы после смерти отца в Могильцах не жил. И есть основания думать, что не по своей воле. «Те обстоятельства, которые четвертый уже год не дозволяют мне свободного входа в жилище отеческое, исчезнут когда-нибудь», — писал он в предисловии к отцовской книге. Если от даты, когда написаны эти слова, отнять указанный молодым князем срок, то получится, что «свободный вход» был закрыт наследникам в Могильцы почти сразу же после смерти Гавриила Петровича.

Но вот упоминание об интересующей нас усадьбе. В солидном фолианте «Московское дворянство в 1812 году» на странице 225 указано, что по Дмитровскому уезду генерал-майор князь Павел Гавриилович Гагарин отправил в ополчение десять крестьян.

Смотрю на список — окрестные помещики на алтарь отечества жертвовали не в пример меньше: кто одного или двух крепостных, реже трех, четырех. Значительное число ратников выставили князья Сергей Голицын и Павел Шербатов, да соседка Гагариных — владелица Сафарина Варвара Ягужинская, о ней еще будет речь на страницах этой книги.