Карл Левитин - Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике

Это было началом моей новой жизни. Довольно скоро я почувствовал, что журналист во мне все больше вытесняет ученого. Я забросил свою диссертацию и пошел работать в журнал «Знание – сила», в то время лучшее из научно-популярных изданий, он даже назывался научно-художественным. Я проработал там без перерыва двадцать с лишним счастливых лет. Потом я сколько-то времени был научным обозревателем в журнале «Наука в СССР», затем ответственным секретарем в журнале «Природа», а потом десять лет возглавлял Московское бюро журнала «Nature», что по-английски тоже значит «природа», но от российского издания отличается больше, чем небо от земли. Переход из одной «природы» в другую был, конечно, не случайным. Когда англичане в 2000 году закрыли свой московский корпункт, посчитав, что российская наука не заслуживает специального освещения на страницах журнала, я стал читать лекции по научной журналистике в Калифорнийском университете.

В течение нескольких лет я совмещал журналистскую деятельность с президентствованием в фонде «Дух науки», созданном с для того, чтобы как-то помочь отечественным ученым, оказавшимся в первые годы перестройки в особо бедственном положении, главным образом тем из них, кто работал на границах между различными науками и в силу этого вообще не мог рассчитывать на какую-либо поддержку, поскольку для всех финансирующих организаций был «не по тому министерству». А ведь именно пограничные исследования вести особенно трудно – и особенно перспективно. Так вот, фонд стремился помешать таким исследователям уйти в бизнес или в таксисты, чтобы не дать заглохнуть духу науки – отсюда и его немного странно звучащее название. Кроме того, я параллельно служил обществу на посту председателя московского отделения Международного фонда истории науки.

Как видите, и сама наука, ее прошлое, настоящее и будущее, и те, кто ее делает, делал или собирается делать, никогда не были мне безразличны. Как не оставляли меня попытки сделать мир науки понятным и любимым теми, кто науку не делает. Иными словами, популяризация науки – и моя профессия, и образ жизни. Дюжина с чем-то моих книг и несколько сот статей, очерков и репортажей, из которых большинство научно-популярные, будут моими свидетелями зашиты в Судный день.

Только на очень короткое время отклонился я от главной линии своей жизни, когда согласился работать в благотворительном фонде «Культурная инициатива», учрежденном известным американским миллиардером Джорджем Соросом. Но я не считаю эти годы потраченными впустую. Общение с различными выдающимися во многих отношениях людьми, в первую очередь с такой неординарной личностью, как сам Джордж Сорос, позволило мне накопить некоторый опыт в том, как превращать планы и проекты в реальность, приобрести некий дух прагматизма, дотоле у меня вовсе отсутствовавший.

И вот однажды очень простая и абсолютно естественная мысль, которой я хочу поделиться с вами, пришла мне на ум. Как глупо и непрактично вел я себя всю свою жизнь, думал я, когда изучал все последние достижения науки, исследовал самые тонкие связи между ними – а именно этим я как научный журналист и занимался – и почему-то не использовал все это богатство в своей профессии, чтобы сделать свой труд базирующимся на науке и тем самым более эффективным. Мы стремимся познать законы Природы, но сама Природа постоянно ставит нас в положение морских свинок, делает объектами своих никогда не прекращающихся экспериментов: она подбрасывает людям некие намеки и смотрит, насколько они умны, насколько способны воспользоваться открывающейся возможностью понять нечто новое. Видимо, наступил мой черед. И если я не совсем еще сошел с ума, то самое время мне понять это, и было бы чистым безумием не откликнуться на поданный мне знак и упустить возможность сделать шаг в новом направлении. Ведь что, по сути дела, было нашептано мне в ухо? То, что знания из различных дисциплин, приобретенные во время моей научно-популяризаторской деятельности, суть мой капитал, а его надо пустить в дело, он должен работать. Разве не это есть главный урок, преподанный нам всеми миллионерами и миллиардерами, а не только Соросом?

Чтобы сделать мою мысль более понятной, я могу сформулировать ее слегка по-другому. Чрезвычайно неумно игнорировать методику, результаты и выводы научных исследований в профессиональной популяризации науки. Всякий разумный научный журналист просто обязан использовать известные ему приемы исследовательской работы, чтобы обнаружить алгоритмы оптимального трансформирования знаний, полученных в одной области науки, в другие ее области, или, рассматривая вопрос в более общей перспективе, сделать эти знания достоянием самой широкой аудитории. Это и есть именно то, что составит суть первых глав этой книги.

В то же время не то что неумно – просто абсурдно – было бы считать, будто в человеческой власти управлять человеческим сознательным (а в еще меньшей степени бессознательным) поведением, чтобы наладить перенос такого деликатного продукта, как знание, из одной головы в другие. Вы не найдете никаких четких инструкций – да их и не существует в природе – касательно того, как это можно было бы осуществить, действуя шаг за шагом. Сие означает, что научная популяризация, как и всякое иное искусство, принципиально неалгоритмизуемо. Так вот, ядром второй половины книги, которую вы держите в руках, явятся поиски этих несуществующих в природе алгоритмов.

Теперь, когда вы знаете, что вас ждет впереди, чтобы более уверенно двигаться дальше, стоит, наверное, подытожить все, что было сказано до сих пор.

Мы начали с обсуждения роли и места ученого в современном нам обществе и в человеческой культуре вообще. Была предложена аналогия «яйцо – курица», которая затем была заменена на сравнение «громкоговоритель – передающая радиостанция». И та, и другая модели предназначались для доказательства почти очевидного положения: ученый есть часть цепи, связывающей прошедшие и грядущие поколения. Хотя утверждение это верно для любого человека, но в случае с ученым оно звучит намного сильнее, чем, скажем, с водителем автобуса или хоккеистом. Конечно, и они тоже используют опыт предшественников и передают кое-что из своих собственных достижений молодой смене, но масштаб заимствования и передачи несравненно меньше.

Поскольку ученый живет и трудится в культуре, созданной другими, у него есть по крайней мере три весомые причины сознательно разделить себя на две части, равные или неравные – это уже другой вопрос. А именно: на исследователя и на того, кого решили называть «научный журналист». Исследователь делает науку, а научный журналист объясняет результаты этой работы простым и понятным языком, без специальной терминологии, формул, таблиц и графиков. Резонов для такого разделения, как я говорил, три:

1. Моральный долг перед обществом.

2. Даже если ученый совершенно аморален, то и тогда ему неплохо жить в обществе, которое интересуется наукой, заботится о ее состоянии, поскольку это означает достойное финансирование научных исследований, высокий социальный статус ученого и прочие радости жизни.

3. Но самое главное – это необходимость объяснять коллегам и самому себе, в чем истинный смысл того, что было сделано, и какие проблемы стоят перед исследованием в данный момент.

Далее мы немного поговорили об одном примере удачной научной популяризации – в этот раз социальных наук, о романе Чернышевского «Что делать?», который при всех своих литературных недостатках оказал огромное влияние на российское общество, потому что очень уж соответствовал требованию момента.

После этого я рассказал вам немного о своей личной журналистской карьере. Я позволил себе обратить ваше внимание на факты моей профессиональной биографии, для того чтобы на примере показать, как ученый сначала разделил себя на исследователя и научного журналиста, как впоследствии журналистская часть его эго росла и вытесняла исследователя, пока не стало казаться, что исследователь окончательно умер. И как потом выяснилось, что он всего лишь впал в летаргический сон и пробудился, чтобы запустить процесс в обратном направлении. То есть журналист осознал, что не только можно, но и необходимо использовать в его профессии научные знания. Это была как бы женитьба после развода, и результатом этого нового союза, по сути дела, и стала эта книга.

Наконец, но не в последнюю очередь, мы осознали скрытый смысл гравюры Эшера «Рисующие руки». Что же касается его работы «Лента единства», то о ней мы еще поговорим, хотя, мне думается, вы уже сформировали на этот счет собственные гипотезы.

Закончим с подведением итогов, то есть с нашим славным прошлым, и перейдем к светлому будущему.