Яков Раз - Мой брат якудза

— Заботься о Юки, и он будет оберегать тебя. Я его аники. Старший брат, понимаешь? Он мой младший брат, а я младший брат его брата, Мураты Ёсинори, он — босс на севере, на Хоккайдо. Не понимаешь? Юки — это настоящий брат босса Мураты. А я — младший брат, но только в якудза. И, поверь мне, это больше, чем брат по крови. Я младший брат Мураты Ёсинори, босса Мураты. Он будет великим на Хоккайдо.

Я смотрю на Юки. Он не рассказывал о том, что его брат — якудза. Юки опускает голову, будто извиняясь. Фудзита продолжает:

— Юки ведь не совсем якудза. Но, может быть, мы его понемногу воспитаем. Его брат — босс, он делал большие дела. Юки — наполовину катаги, наполовину якудза. Когда-нибудь он все поймет и выпьет чарку сакадзуки17 с нами. Я сам с ним выпью. Как говорится, «вкусив из этой чаши…» Да, Юки предстоит это услышать. — И он хохочет, распространяя вокруг крепкий запах саке.

Фудзита показывает руки, и я вижу на них рисунки, восхищающие взор. Рисунки красных, синих и зеленых цветов, рисунки ирэдзуми. А когда он поднимает стопку саке и произносит тост в мою честь, я вижу, что мизинец его левой руки отрезан.

Мне любопытно узнать побольше о якудза, но я не решаюсь спросить его. Той ночью Юки не пересекается взглядами с девушкой в оранжевом, она уходит с великаном Фудзитой без единого взгляда в сторону Юки.

Мы уходим из «Мурасаки» с рассветом, вместе с последними клиентами. Юки рассуждает о хокку18 Октавио Паса. Он пьян и заявляет: «Я вступлю в великую семью Сэкиды или в семью Мураты, моего брата. И знай, даже ты, сэнсэй, пойдешь со мной. Неважно, гайдзин ты или нет. Ты — мой брат, и ты будешь якудза, якудза из Израиля. Завтра мы идем делать татуировки ирэдзуми по всему телу».

Во время наших последующих визитов в «Мурасаки» Юки представляет меня людям из разных темных ниш в Голден Гай. Он не упоминает больше о «своей семье» в якудза, о том, кто его брат, который вершил большие дела, и о своих замыслах официально вступить в якудза. Юки, который на первый взгляд не имеет ничего общего с якудза, а может быть, и на самом деле не имеет. Иногда в «Мурасаки» появляется девушка в оранжевом. В такие дни он ведет себя более скованно.

Каждый из владельцев маленьких заведений на Голден Гай — это отдельная сумасшедшая история. Среди них есть актер авангардного театра, который вместе с едой предлагает вниманию своих посетителей небольшие представления, написанные, оформленные и поставленные им самим. Есть девушка, содержанка босса якудза среднего ранга, которая пытается продемонстрировать свою мнимую независимость с помощью песен в собственном исполнении и ругательств, которыми она осыпает мужчин-клиентов. Есть и вечный путешественник, который побывал в Африке, в Марокко и в австралийских пещерах. Он предлагает клиентам этнические кушанья, которые выдумывает каждый вечер. Есть среди них и путана, которая устала от своей профессии. Она ограничивается предложением еды и напитков, которые готовит сама. Каждый со своей историей, каждый со своими клиентами, закусками и напитками, которые принадлежат только ему. У каждого — свое заведение, стены которого увешаны плакатами, рисунками, карикатурами, дипломами, извещающими о местах, из которых его выгнали (университет, крупная компания, симфонический оркестр Фукуоки и т. п.). Каждый из них мог бы написать роман, страницы которого не вместили бы всей боли и сумасшествия, которые они приносят с собой в эти малюсенькие заведения на Голден Гай в Синдзюку. Мужчины и женщины, приходящие сюда, сидят, насупившись и тесно прижавшись друг к другу, а человек по другую сторону прилавка поддерживает разговор и обеспечивает их разнообразными яствами и большим количеством выпивки.

Эти люди удивительны. Например, трансвестит Окама Сёд-зи — повар и актриса. Даже очень опытному мужчине сложно догадаться, что это мужчина, а не привлекательная женщина, которая говорит нараспев и рассказывает обычные женские истории.

Иногда я иду навестить Айду, бывшего оперного певца, сменившего сцену на работу повара. Стены в его заведении увешаны театральными и оперными афишами 1920-х годов. Стоит только намекнуть, как он тут же затянет «О соле мио», сотрясая своим голосом афишу «Кармина Бурана». К тому же Айда исключительно готовит.

Рядом с номия Айды расположено местечко Матико. Там голые стены, но охрипший голос хозяйки места притягивает ее постоянных клиентов, и лишь бывалые знают, что не стоит судить о ее возрасте по обманчивой молодой внешности. Хозяйка привлекает своих постоянных клиентов тем, что в ее рассказах загадочно перемешаны события разных времен. Эти события находят отклик в сердцах завсегдатаев, которые выпивают у нее, не испытывая при этом ни особой печали, ни особой радости. Ведь они во владениях Матико, там, где большие горести и большие радости изменяются до неузнаваемости и превращаются в одно целое.

Рядом с заведением Матико расположено место, принадлежащее Маюми. Ей всего двадцать пять, и об обстоятельствах, позволивших ей приобрести место в этом грустном и сумасшедшем районе, ходят разные слухи. Маюми тоже моет, режет, варит, жарит, кухарничает, время от времени выкрикивая что-то между делом. Девушка разговаривает, спрашивает, заявляет, кричит, выставляет вон, расспрашивает, сплетничает, иногда поет и пританцовывает, насколько позволяет это тесное место. Она утешает, всплескивает руками, ругается, улыбается, завлекает, а иногда отталкивает. Невозможно предсказать, как она себя поведет через мгновение.

Хозяин «Шедоу»19, Сино Тэцухиро, здесь с семнадцати лет. Он начал дело, чтобы не работать на обычной дневной работе. В прошлом член коммунистической партии, сейчас ненавидит ее всеми фибрами души. Знает японский, английский, немецкий, французский и русский. Не курит и не пьет. Приезжает на работу на велосипеде. Он скромен и полон смирения, один из самых вменяемых и бесхитростных людей в округе. Сино и десяток его клиентов говорят на языке токийских интеллектуалов, который состоит из смеси всех вышеперечисленных языков. Это что-то вроде языка глобализации, который больше нельзя услышать нигде, ни в Токио, ни в любом другом месте. Клиенты приходят сюда ночь за ночью, к сплетням, к литературным записям, к концертным афишам, а также к так называемым интели-якудза — новому поколению образованных якудза, к новому дзену. Эти люди — якудза из числа бывших адвокатов, бухгалтеров, закончившие университеты и изучавшие историю, архитектуру, менеджмент, юриспруденцию и международные отношения. Они вносят ощутимый вклад в ведение сложных дел конца двадцатого века.

Кухня в «Шедоу» называется французской. На самом деле в меню лишь омлет, кускус и вина из Франции. Это маленькое место полно вещей, надоевших их бывшим хозяевам и найденных в разных местах, включая мусорные баки. Вещей из прошлого, соответствующих самому месту, которое состоит из бывших певцов, бывших политиков, бывших мужчин, бывших женщин, бывших преступников и бывших честных граждан. Сино, хозяин места, уравновешенный и простой, непрошибаемый и в здравом уме, и поэтому по-настоящему сумасшедший. Он уравновешенный до тех пор, пока не начнет говорить. И тогда достается и Японии, и ее жителям.

«Джи-ти» — это даосский бар на Голден Гай, место встречи кинорежиссеров, фотографов, джазовых исполнителей и якудза. Миниатюрные бутылочки виски, хранящиеся в стенном шкафу, разрисованы хозяйкой по имени Каваи. Блюда из горбуши, особое саке с Дальнего Севера, голос Эдит Пиаф, витающий в воздухе, на стенах киноафиши и фотографии Фрэнсиса Форда Копполы, Вима Вендерса и других легендарных посетителей. Вим Вендерс снимал это место в своем фильме «Токио-гай», сообщают мне каждый раз, когда я прихожу туда. Для Каваи это место — токийский Монмартр, памятник французскому кинематографу. Каждый год Каваи едет на фестиваль в Канны и привозит оттуда ароматы Франции. Она, императрица этого маленького заведения, управляет, варит, подает, болтает (на французском и японском), примиряет и отчитывает, но в основном рассказывает о Провансе и его мифических яствах.

Голден Гай не похож на другие места. Я по сей день возвращаюсь туда, копаюсь в глубоких извилинах души и соизмеряю силу собственного сумасшествия с сумасшествием этих людей. Подобно хамелеону, я — то певец, то пародист, то трансвестит, то генератор страданий, попавший в сети невзрачных на первый взгляд переулков этого района.

Здесь любят оплакивать Голден Гай. Еще немного, и ему придет конец. Несколько лет назад, рассказывают мне, появились программы развития местности. Пригнали бульдозеры. Голден Гай расположен рядом с одним из самых дорогих районов в Токио, а может быть, и во всем мире. Поэтому, говорят разработчики и планировщики, как же можно оставить его так, таким жалким, какой он есть, с такими сумасшедшими людьми? Надо разрушить это место и построить заново.