Лев Успенский - Слово о словах

42

Любопытно отметить: есть случаи, когда, как бы вразрез со всем, что я сказал, слова, заимствованные нами, в своем родном языке вовсе не начинались на «а» и приобрели это начальное «а» именно уже на русской почве. Таково, например, наше слово «арбуз». Оно взято из иранского языка; однако там дыня называется «хярбюзэ́». Слово это, всего вероятнее, проникло с юга сначала в украинский язык, где и осталось жить в форме «гарбуз», а оттуда уже переселилось к нам и приобрело здесь свой нынешний, явно нерусский вид. Занятно, что в турецком языке иранское «хярбюзэ» превратилось в «карпу́з» (арбуз), из которого, весьма вероятно, родилось наше «карапуз» (маленький, кругленький человечек).

Весь – деревня, селение.

Строгое соблюдение резкой разницы между звуком «е» и звуком «э» в дореволюционные времена считалось признаком образованности, хорошего воспитания, культурного лоска. «Електричество» вместо «электричество», «екзамен», «екипаж» произносили простолюдины. Это забавно отразилось в творчестве одного из поэтов того времени, Игоря Северянина: в погоне за «светским тоном» своих стихов он простодушно нанизывал слова, содержащие «э» («Элегантная коляска в электрическом биеньи эластично шелестела…») или даже заменял букву «е» буквой «э» «просто для шика»: «Шоффэр, на Острова!» Это было понятно: Северянин боялся простонародности. Более странно, что сейчас многие у нас, невесть почему, допускают такую же «элегантность» в произношении. Не редко слышишь, как молодые люди выговаривают «рэльсы» вместо правильного «рельсы», «пионэр» вместо «пионер» и даже «шинэль» вместо «шинель». Вот уж это напрасно!

В украинском и польском языках слово это означает «город». Здесь украинское и польское правописание не воспроизведено.

В украинском и польском языках слово это означает «город». Здесь украинское и польское правописание не воспроизведено.

На самом деле для такого разного написания опять-таки были свои основания. Слово «Венеция» на европейских языках звучит то как «Вэниз», то как «Вэнэдиг», тогда как «Вена» по-немецки будет «Виин», по-французски – «Вьенн». Наши деды старались передать в русском письме эту разницу.

«Фиту» и «ижицу» перестали употреблять на практике еще раньше.

Как известно, великий английский драматург и самый остроумный человек Англии за всю первую половину XX века, ирландец Бернард Шоу вел яростную борьбу за «исправление» английской орфографии. Он даже оставил крупную сумму денег на работы в этой области. Издеваясь над нелепостями английского правописания, он сообщил для примера, как, руководствуясь современной орфографией, лично он написал бы слово «fish» – рыба. «Букву „f“ я бы лично заменил двойной литерой „gh“, ведь в слове „laugh“ (смех) она звучит именно как „ф“. Вместо „i“ я взял бы „о“ из слова „women“, в котором оно обозначает точно такой же звук. Для звука „ш“ (sh) сошло бы сочетание „ti“ – ведь в слове „nation“ именно им передается это „ш“. В результате вместо „fish“ мы увидели бы чисто английское изящное написание „ghoti“. Оно ничуть не менее логично, чем половина других английских написаний». (Цитирую по «Ин. литература», 1964, № 6, стр. 276, где высказывание Шоу дано в вольном изложении.)

«Немой место занял, подобно, как пятое колесо!» – сердито говорил о твердом знаке М. В. Ломоносов еще в XVIII веке.

Может показаться, что я преувеличиваю. Так нет же: вот с каким истерическим визгом, на каких высоких нотах писал еще в 1917 году, ожидая неизбежной реформы правописания, в ретроградном журнале «Аполлон» некто В. Чудовский о букве «ять» (ее ожидала судьба, одинаковая с «твердым знаком»): «Убийство символа, убийство сути! Вместо языка, на коем говорил Пушкин, раздастся дикий говор футуристов… Могут законно отнять сословные, вотчинные, образовательные преимущества, – мы подчинимся законной воле страны; но букву „ять“ отнять у нас не могут. И станет она геральдичным знаком на наших рыцарских щитах…» (Журн. «Аполлон». 1917, № 4–5). Эти же неистовые вопли раздавались и по поводу твердого знака – «ера».

Можно было бы добавить к этому, что «ер» даже эмигрировал за границу вместе с разбитыми белыми. Так, на Западе кое-где и теперь (правда, все реже и реже) последыши прошлого издают еще книжки и газетки, в которых «царствует» старая орфография: с «твердым знаком», с «и с точкой», с «фитой» и «ижицей». Там до сих пор говорят о «м(„ижица“)ропомазанных» самодержцах, вспоминают «святаго» Георгия и других «заступниковъ».

В болгарском правописании есть свои трудности, связанные с буквой «о» и выражаемым ею звуком. Когда ударение падает на звук «о», он произносится совершенно ясно: «о». Безударное же «о» выговаривается неясно: как нечто среднее между «о», и «у». Болгарским школьникам приходится думать: что́ здесь надо произнести: «кислород» или «кислурод», «грамотност» или «грамотнуст»? У каждого свои затруднения. А конечный «ер» с 1945 года упразднен и в Болгарии.

Любопытно, какое своеобразное влияние «ь» и «ъ» оказали в старину на русское вокальное искусство. В древности, когда «полугласные звуки» еще произносились, были сочинены церковные песнопения – молитвы. Некоторые ноты молитв приходились как раз на эти «полугласные». Затем полугласные исчезли в живой речи, а в пении их продолжали «тянуть»: вместо «спас» пели «сопасо» (ведь написано было «съпасъ»), вместо «днесь» – «денесе» («ь» раньше выговаривался, как «е»). Понадобилось специальные постановление собора: «Гласовое пение пети на речь», – да и то старообрядцы-раскольники этому яростно сопротивлялись. Излюбленное ими пение именовалось «хомовы́м».

В. И. Ленин сжато и точно описал это удивительное свойство речи, заметив: «чувства показывают реальность; мысль и слово – общее». (В. И. Ленин. Философские тетради. Сочинения, изд. 4-е, т. 38, стр. 269.)

Вот что рассказывает один исследователь о «картинных словах» якутского языка, у нас в СССР. «Возьмем слово БООДОНГНООБУТ… Человек, к которому оно относится, должен быть толстым, с отвислым животом. Плечи и вообще все его члены должны быть коротки, толсты, округлы; иначе сказали бы БЫАДАНГИААБЫТ. Должен быть медлителен в движениях, ходить, переваливаясь с ноги на ногу, – иначе выразились бы МОЛООБУТ, БОЛТОХОЧЧУЙБУТ, БОЛТОНГНООБУТ, наконец…» Вот какими детально-описательными могут быть такие «картинные» слова.

Есть второе, философское, значение этого термина. Мы им сейчас заниматься не будем. Для нас существенно, что большинству моих читателей ни то, ни другое значение неизвестны. Значит, это профессиональные слова.

Но вот геологи, работавшие на северо-востоке нашей страны, судя по полученному мной от одного из них письму, уже включили это слово в свою профессиональную речь. У них оно означает прослойку жидкой грязи, встреченную в шурфе или буровой скважине.

Слово «миниатюра» живет и во Франции (miniature), и в других странах, а вот «миниатюрный» по-французски будет уже «minuscule», «microscopique».

Сто́ит отметить и вот что: с отменой в крупных городах автомобильных сигналов и само звукоподражание «би-би» и производный от него глагол «бибикать» потеряли свою, так сказать, актуальность и распространенность: сейчас в Москве и Ленинграде вы редко услышите их. А вот в сельских местностях, где шоферы сигналят по-прежнему свободно, оба эти слова продолжают жить: ребята в колхозах «бибикают» сколько хотят. Мне доводилось слышать даже слово «биби́ка», означающее «машина», «автомобиль».

К. И. Чуковский в одной из своих статей, опубликованной в «Новом мире» за 1961 год, очень удачно показывает, что совершенно равносильные нашему короткому «пока!» выражения бытуют и в английском и во французском разговорных языках. Тем не менее маститый критик колеблется, может ли это словечко уже быть признано совершенно литературным.

Ажурных (франц.).

Остротами (франц.).

И так далее и так далее (франц.).

Специалистам известны и другие (незавершенные) работы этого рода, – скажем, вып. I Словаря к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», опубликованный проф. В. Ф. Чистяковым в 1939 году в Смоленске, и пр.

Ср. также: «дробь барабанов»; «И мелкой дробью он [соловей] по роще рассыпался» (И. Крылов); «действия над десятичными дробями» и пр.