разведка - ИВАН БОРОДУЛИН

Положив палки на плечо, мы деловито направились в ворота, на обращая никакого внимания на часового. Тот не сделал и попытки остановить нас, лишь полуспро­сил, полувоскликнул:

— Минен?!

Мы не удостоили его взглядом. Неторопливо проша­гали по двору и вошли в один из подъездов дома.

Поднимаемся по лестнице на второй этаж. В коридо­рах полно немцев. Лезем еще выше, внимательно изу­чая все, что окружает нас. Теперь ясно, что в здании

НО

большой продовольственный склад и какие-то службы.

Верхний этаж. Дальше лезть некуда — там чердак и крыша. Прислушиваясь, идем по коридору и толкаем первую дверь. Держу на языке фразу «энтшульдиген зи» (извините), чтобы, в случае чего, небрежно бросить ее и уйти.

В комнате, похожей на кладовую, у стола возился с большими бутылями толстый рыжеватый немец. При нашем появлении он смутился и побагровел, как рак в крутом кипятке.

Мы коротко объявили, что присланы для минирова­ния объекта, и вежливо попросили удалиться. Немец — он был в одном чине с нами, унтером,— тут же ушел, прихватив с собой одну из бутылей.

Обыскав помещение, мы нашли, кроме оставшейся посудины со шнапсом, галеты, консервированный хлеб, выпеченный, судя по надписи, чуть ли не в 1933 году, и много разных консервов в стеклянных банках.

Засунув провизию в ранец, мы начали было спускать­ся, но тут же замерли как вкопанные. По лестнице поды­мался немецкий офицер в черном мундире и блестящих хромовых сапогах. Мы-то с Сергеем по опыту знали, чем грозит обычно встреча с всегда настороженными, как ищейки, эсэсовцами.

Секундное замешательство — и я, присев, начинаю простукивать стену, как бы выбирая место для закладки фугаса. Но видимо, как раз эта моя наивная уловка и по­казалась эсэсовцу странным делом. Он подозрительно оглядел нас и спросил:

— Вер зинд зи? (Кто вы?)

Сердце рвется, как птица из клетки. Я молчу, так как боюсь, что мой акцент сразу выдаст наше неарийское

231

происхождение. Безмолствует и Сергей, но чувствую, что он подобрался и готов ко всему.

— Антвортен! (Отвечать!) — приказьщдет офицер и тянет руку к кобуре пистолета.

И сразу приходит ледяное хладнокровие. Хватаю эсэ­совца за руки, а Сергей из-за моей спины обрушивает на голову офицера тяжелый удар рукояткой кинжала.

Торопливо тащим бесчувственное тело наверх, в кла­довую, и закрываем его ящиками.

Подобрав на лестнице свой саперный инструмент, уже без всяких приключений покидаем склад. А еще через час мы были за городом.

Доставленные нами сведения впоследствии помогли командованию правильно оценить обстановку, а глав­ное — избежать больших и напрасных потерь.

Раннее утро. Разведчики, чумазые и продрогшие, толь­ко-только вернулись с ничейной полосы, где всю ночь прободрствовали у немецких окопов. Смертельно хоте­лось спеть, но это желание пропало само собой, когда мы увидели, что на фольварке, где размещался штаб полка, полным-полно незнакомых офицеров и какая-то суета. Узнаем: через несколько минут артподготовка, а затем полк идет в наступление.

Торопимся на чердак фольварка, откуда хорошо бы­ли видны село, занятое немцами, линия окопов против­ника и наши передовые траншеи. И вот рокочущий гул орудий. В оконный проем бьет упругая воздушная вол­на. Над селом, немецкими траншеями поднимаются огромные черные с багровым основанием столбы. Не­умолчный грохот стоит больше двух часов. Взрывы пере­мешивают землю и воздух. Землю и воздух Германии.

Немцы, очевидно, не ожидали артиллерийского нале­та такой силы. 8 первые же минуты основные огневые

232

точки врага были подавлены. Батальоны нашего полка легко преодолели линию вражеской обороны и с ходу прошли село, продолжая преследовать уцелевших гит­леровцев.

Запахами пороха и гари, дымящимися развалинами, печными трубами, разбитыми машинами и орудиями встретило разведчиков немецкое село. Мы обшарили почти все закоулки, но не нашли ничего, кроме обезу­мевшей от страха старухи, прижимавшей к груди боль­шой кожаный портфель. В портфеле лежал деревянный черпак, заляпанный засохшим тестом.

За три дня наступления мы прошли несколько сел и полуразрушенных, и нетронутых, но все они были пу­стыми: немцы уходили поголовно, уносили даже убитых.

Следуя за наступавшим стрелковым батальоном, мы как-то раз отвернули в сторону и вошли в большое село, оставленное гитлеровцами без боя. Как обычно, не встретили ни единой души. В домах стояла мебель, было полно всякой снеди. Мы решили немного отдохнуть и выбрали для этого в центре села небольшой аккурат­ный домик с верандой.

Перекусив на скорую руку, расположились в гости­ной. Закурили. Ребята ни с того ни с сего затеяли пустой спор, гадая, кто был хозяином этого чистенького кот­теджа. Сошлись на том, что дом принадлежал кулаку. Я сел у пианино и тыкал непослушными пальцами в кла­виши, пытаясь сыграть «Собачий вальс» — мелодию, которая легче всего усваивается начинающими пианиста­ми. Я старательно и упрямо терзал инструмент и вдруг… очутился вместе с креслом в дальнем углу комнаты. В горло лез удушливый дым. На веранде бились крас­ные языки пламени. Но звуков не было! Ни единого.

233

• Я лежал не в силах повернуться и никак не мог сообра­зить, что же произошло.

Через какое-то время дым стал рассеиваться, и я уви­дел, как в разных местах комнаты начинают шевелиться ребята. Постепенно возвратился слух, голова начала соображать.

Разведчики один за другим поднимались с полу и от­ряхивались от пыли, как куры. Оказалось, что в наш дом, а вернее в веранду, попал снаряд, не знаю чей — свой или немецкий, и нас разбросало и оглушило взрывной волной, а вот Ване Ромахину не повезло еще больше — он получил осколок в голень. Осмотрев рану, мы опре­делили, что осколочек крохотный, но проник глубоко и, очевидно, задел кость.

Ромахин геройствовал, бодрился, объявил рану цара­пиной, но я, глядя, как мой связной морщится от боли при каждом движении, приказал ему отправляться в сан­часть.

Ваня обнялся со всеми, пообещал быстренько подле­читься, догнать нас и, прихрамывая, ушел в госпиталь. Забегая вперед, скажу, что Ромахин уже не вернулся во взвод и вообще на фронт: лечение ноги затянулось, а тем временем кончилась война.

Простившись с Ромахиным, мы тоже решили уйти из села, но не успели. Я уже писал, что мы, разведчики, привыкшие к земным опасностям, никак не могли при­способиться к воздушным налетам и до ужаса боялись бомбежек.

Вот и теперь, только мы отшагали по улице метров сто, как услышали приближающийся рев самолетов и уви­дели, что они заходят на село.

Сломя голову бросились к костелу, чтобы укрыться под его надежными каменными стенами. Еще минута —

234

и кругом начали взрываться бомбы. Казалось, что всо они летят не куда-нибудь, а именно на наши головы. Нервы не выдержали. Почти инстинктивно мы кинулись внутрь костела, а потом забились в какой-то глубокий подвал, где пахло сыростью, прелой землей и еще чем-то.

Посветив фонариком, убедились, что мы находимся в длинном и узком склепе, а продолговатые ящики вдоль стены — не что иное, как обыкновенные деревянные гробы.

Это открытие отнюдь не прибавило нам бодрости. Но вот грохот затих, мы осторожно, как мыши, выбра­лись наверх и обнаружили, что выход завален. Минут двадцать чем только можно вышибали рисунчатую ре­шетку в высоком окне костела. Оказавшись на улице, увидели, что вся верхняя часть костела снесена, а вход засыпан огромной грудой битого кирпича и черепицы.

Поминая недобрым словцом немцев, село и всех свя­тых, мы выбрались за околицу и зареклись впредь со­вать нос в религиозные строения с подземными склепа­ми, гробами и непрочными крышами.

Шла вторая неделя наступления. Наш полк прошел с боями больше ста километров, все время — в первом эшелоне, ни разу не получив подкреплений. Мы, как и всегда, двигались впереди, снабжая командование не­обходимыми сведениями о противнике.

Однажды мы оторвались от полка километров на семь. Ведя дневную разведку, ждали, когда фрицы остановят­ся и займут оборону. В этом случае мы обычно посыла­ли на командный пункт связного и начинали свою «иссле­довательскую» работу.

И вот перед нами большое село, разделенное на две части глубоким оврагом. По дну его совсем по-россий-

235

ски журчит немецкая речушка, Через овраг перекинут довольно прочный деревянный мост. Что там, за мостом? Оставили немцы заречную часть села или притаились, ждут нашего появления?