Сферы влияния (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна "Avada_36"

Гермиона улыбнулась: — Тогда я — Гермиона. И я должна сразу признаться, что ни разу в жизни не написала и строчки, если не считать школьных сочинений и писем. — Тебе и не нужно. Я же тут — писатель. Как насчёт того, чтобы наколдовать нам тут пару кресел?

Гермиона трансфигурировала в кресла два тетрадных листа. Джим потыкал в кресла пальцем и плюхнулся в то, которое стояло ближе к столу. Гермиона опустилась во второе. Пожалуй, было всё-таки лучше, что автор не похож на профессора Толкиена — в этом случае она нервничала бы ещё больше. Она открыла было рот, чтобы начать говорить о волшебстве — ей пришла в голову идея повторить ту речь, которую однажды произнесла профессор МакГонагалл, объясняя её родителям, что их дочь — волшебница, но не успела. Джим с азартом спросил: — А бургер наколдовать можешь?

Она сначала моргнула, а потом вдруг неожиданно для себя рассмеялась — она понятия не имела, что её так развеселило: не то воспоминания о Роне, цитирующем исключения из закона трансфигурации Гэмпа, не то крайне комичное выражение лица нового знакомого, показавшегося ей сейчас похожим на третьего близнеца Уизли в альтернативной цветовой версии.

Во всяком случае, нервозность как рукой сняло.

Гермиона перевела дух и наколдовала себе стакан воды — от долгого рассказа в горле пересохло.

Джим потянулся в кресле и отложил блокнот и ручку. — Это будет бомба, — сказал он, кивая в сторону записей. — Придумать такое нереально.

Гермиона пожала плечами и спросила: — Ты уже писал книги? Раньше? — Кое-что, — неопределённо ответил парень, — сказки в основном. Я не известный писатель, если ты об этом. Правда, — он хмыкнул, — в детстве я написал сказку, которая имела большой успех. С тех пор и решил стать писателем. — Про что? — Про Христа и ослика, — Джим снова засмеялся, и Гермиона не могла не присоединиться — у него оказался очень заразительный смех. И ещё смешнее было оттого, что он меньше всех походил на человека, способного сочинять рождественские истории.

Отсмеявшись, Джим мгновенно сделался серьёзным и спросил: — Когда продолжим?

Гермиона задумчиво потёрла переносицу. Кингсли ясно дал понять, что считает эту работу приоритетной, а значит, придётся отодвинуть в сторону не только архив, но и все дела в ДМП. — Завтра с утра? Думаю, имеет смысл показать тебе нашу главную торговую улицу — Косую аллею, — чтобы ты представлял, как мы живём. — Тогда буду ждать тебя… во сколько волшебники встают? — Джим поднялся из кресла сразу, как только Гермиона встала из своего — не то боялся, что она сейчас превратит их обратно в бумагу, не то просто был хорошо воспитан. — В девять могу быть здесь.

На том они и договорились, после чего Гермиона действительно вернула креслам их первоначальный вид мятых тетрадных листков, махнула на прощанье и аппарировала домой.

День оказался долгий и непростой. Она всё ещё с дрожью вспоминала то, что ей в сердцах сказал Гарри, и эта дрожь ещё усилилась, когда от Рона прилетел патронус с сообщением о том, что он сегодня работает допоздна и переночует у себя.

Именно сегодня засыпать в пустой кровати было тяжело и неприятно — как никогда хотелось, чтобы рядом был хоть кто-то живой. Снова, в который раз за последние три года, мелькнула мысль о том, что стоит завести домашнее животное вместо оставленного родителям и пропавшего где-то в Австралии Живоглота, но она сомневалась, что кто-то сможет заменить ей этот ужасный ком рыжего меха.

Завернувшись в одеяло, она привычно выровняла дыхание и очистила сознание — у неё было не слишком много времени, чтобы заниматься самостоятельно, но на окклюменцию она по часу в день находила.

Когда посторонние мысли исчезли, а перед глазами прочно установилось изображение спокойного безмятежного моря, Гермиона сделала первое мысленное усилие, приподнимая едва заметную плёнку воды и превращая её в прозрачную стену. Шум прибоя стал глуше. Из воды показались водоросли, неспешно они словно вырастали вверх, покрывая водяной щит более прочным, сплетённым из миллионов тёмно-зелёных узких полосок. Поверх них проросли твёрдые пористые кораллы, ощетинившиеся узкими каменными иглами.

С грохотом щит рухнул обратно в море, Гермиона выдохнула, успокоила колотящееся сердце — и принялась возводить его вновь. Строить и рушить, а потом снова строить — только так можно было научиться создавать ментальные щиты. У неё не было педагога и наставника, который проверил бы их на крепость, поэтому оставалось только усиливать их раз за разом, сверяясь с рекомендациями в книгах.

Через час у Гермионы не осталось сил не то что на переживания, а даже на то, чтобы поднять голову, и она, вновь очистив сознание, провалилась в крепкий сон без сновидений.

Утром, набросав на скорую руку план отчёта для Кингсли и одевшись в мантию (зеркало сообщило, что она выглядит «почти не похожей на инфернала»), переместилась в комнату Джима.

Тот уже ждал её с блокнотом под мышкой. Он выглядел всё таким же лохматым, но глаза горели ещё большим энтузиазмом, чем вчера, а надпись на футболке теперь гласила «Это магия». — Я подготовился, — заметил он.

Гермиона вытащила палочку и взмахом скрыла надпись со словами: — Волшебники могут не понять. И знаешь, наверное, будет лучше не афишировать то, что ты маггл…

Ещё одним взмахом палочки она превратила всё ту же футболку в мантию. Джим подпрыгнул на месте и воскликнул: — Эй, это моя любимая футболка! — Я верну ей прежний вид, как вернёмся. Итак, запоминай: держись ко мне как можно ближе, поменьше болтай и не слишком крути головой по сторонам. Да, и… — она заколебалась, но всё-таки сказала: — Не удивляйся, если у меня будут просить автограф. — Знаменитость? — Джим картинно поднял брови и сделал большие глаза. — Немного. Готов?

Он кивнул, Гермиона взяла его за руку и аппарировала, услышав краем уха, как Джим тонко ойкнул.

«Дырявый котёл» был, как всегда, шумным и полным народу. Сразу несколько рук замахали ей, и несколько голосов наперебой закричали: «Привет, Гермиона» и «Доброго утра, мисс Грейнджер!».

Гермиона ответила общим, нейтральным: «С добрым утром» и, не отпуская Джима, повела его за собой, ко входу.

Она помнила, как была шокирована сама, впервые войдя на главную торговую улицу волшебного Лондона, и теперь, глядя на раскрывшего рот от изумления Джима, едва удерживалась от улыбки. Пусть ему было не одиннадцать, он был точно так же заворожён открывшейся ему сказкой.

Они бродили по улице два часа, причём будущий автор-сказочник разрывался между желанием записать как можно больше в своём блокноте и поглазеть по сторонам.

Наконец, когда они расположились в кафе Фортескью и Гермиона заказала им по мороженому, он выдохнул: — Это и правда сказка. Столько волшебства. Столько возможностей… — на мгновение он как будто погрустнел, во всяком случае, задорный уизлевский огонёк в глазах потух, но тут же вспыхнул снова. — Нам нужен сюжет. Знаешь, что-нибудь простое, но важное. В сказке обязательно должен быть герой. И, разумеется, злодей — ни одна сказка не может обойтись без старого доброго злодея. И много чудес, конечно.

Гермиона нахмурилась — при словах о герое и злодее нельзя было не вспомнить о Гарри и Волдеморте.

— Ты о чём-то подумала? Есть подходящая история? — тут же подался вперёд Джим. — Вообще-то…

Она не была уверена, стоит ли об этом рассказывать. Самой ей отнюдь не хотелось становиться сказочной героиней, да и Гарри с Роном едва ли придут в восторг от такой перспективы. С другой стороны, историю магической войны она Джиму всё равно собиралась рассказать — без этого он не сумел бы понять мира волшебников. — Не думаю, что это подойдёт в качестве сказки, — протянула она, — но три года назад у нас закончилась война, и там было немало героев и злодеев. — Так ты поэтому знаменита? — уточнил Джим.

Гермиона кивнула и скупо пояснила:

— Тёмный волшебник, Волдеморт, хотел захватить власть в магическом мире. Мой друг остановил его. Дважды.