Леонид Свердлов - Ай да сукин сын!

— Что это за п. Ш.? — спросил Гиммлер.

— Пастор Шлаг, — ответил Шелленберг, — есть у нас такой пособник коммунистов.

— Так значит, о наших тайных переговорах знают даже явные пособники коммунистов? — взревел Гиммлер.

— А что вы опять на меня так смотрите? Чуть что, так сразу Шелленберг, будто я баба какая болтливая! Да, я общительный: разведчику нельзя иначе, но не болтливый: если надо, то я могу молчать как берлинская стена.

— Какая стена? — переспросил рейхсфюрер.

— Берлинская.

Иногда он выбалтывал даже то, чего и знать-то не мог.

Борман проснулся от поцелуя в лысину. Перед ним стояли два его агента.

— Это вам от Шелленберга, — сказал один из них.

— С пламенным приветом, — добавил другой.

Борман не впал в истерику, хотя и понял, что его обманули: он собрался с мыслями и спустил громил с лестницы, изрубил топором портреты Гиммлера, выбил стулом окно, выбросил туда остатки портретов, набил морду секретарю; спускаясь в гараж, плюнул в лицо какому-то генералу, который именно в этот момент, задумался, не напрасно ли он голосовал в тридцать третьем за Гитлера, в гараже Борман проколол шины всех автомобилей и, окончательно успокоившись, взял такси, так как шины его личного автомобиля оказались проколоты, и помчался к фюреру. У него остался только один шанс: успеть туда раньше Гиммлера.

Борман понял, что проиграл, когда услышал громкий смех из-за двери с табличкой «фюрер». Когда он вошел, смех прекратился и фюрер, приподымаясь из-за стола, вежливо сказал: «Как хорошо, что вы зашли к нам, Борман. Мы тут с Гиммлером и Шелленбергом только что о вас говорили».

Наглые морды Гиммлера и Шелленберга ехидно улыбались из-за его спины.

— Продолжай, Генрих, — сказал фюрер Гиммлеру.

Тот наклонился к его уху и, искоса поглядывая на Бормана, зашептал:

— Приходит, значит, к нему жена Геббельса…

Шелленберг вдруг схватился за живот и весело, звонко засмеялся. Посмотрев на него, засмеялся и фюрер, и вот все трое, забыв о стеснении, хохотали, наваливаясь на стол. Борман заскрежетал зубами и вышел. А за спиной у него слышался надрывный голос фюрера:

— А дальше? Дальше-то что?

— Дальше нельзя, — надрываясь от смеха, отвечал ему Гиммлер, — дальше неприлично.

Когда Борман выходил из бункера, за его спиной один охранник спросил у другого:

— Знаешь анекдот про жену Геббельса?

— Нет.

— А, черт! Я тоже.

Секретарь Бормана застал своего шефа за одним из его любимых занятий: высунув язык от напряжения, он пририсовывал на портрете рейхсфюрера ослиные уши. Увидев секретаря, он подскочил к нему и, потрясая кулаками, прорычал:

— Следует строго запретить всем членам партии рассказывать гнусные анекдоты о вождях, особенно когда они не знают, чем эти анекдоты кончаются.

— Совершенно с вами согласен, — поддакнул секретарь. — К вам фрау Геббельс пришла, прикажете впустить?

Штирлиц встретился со связником в маленьком бернском кабачке. Связник передал ему, что в создавшихся условиях Центр не может настаивать на возвращении Штирлица в Германию, но если он сам чувствует в себе силы, то вскоре ему поручат новое, еще более интересное задание. Также связник сообщил, что за успехи в работе Штирлиц награжден переходящим красным вымпелом и званием Героя Советского Союза (посмертно). Штирлицу вдруг страшно захотелось пройтись по РСХА с геройской звездой на мундире, чтобы там все со стульев попадали. А связник, между тем, сказал, что он лично восхищен работой Штирлица и хочет с ним выпить.

— Я за рулем, — ответил Штирлиц, подумав: «Ну почему все хотят меня напоить?», но все же выпил. Водка ударила ему в голову и он, пристально посмотрев в глаза связнику, сказал:

— Если у вас найдется десять минут, не могли бы вы подождать, пока я напишу письмо?

— Десять минут у меня найдется, — ответил связник.

Штирлиц вырвал несколько страниц из записной книжки и, взяв самописку в левую руку, написал: «Здравствуй, любовь моя!»

Жену Штирлиц видел всего один раз. Ее показали ему издалека в берлинской пивной. Подойти к ней он не имел права, но он сразу полюбил ее и хранил верность до сих пор.

— Мой поезд отходит через десять минут, — сказал связник, — пишите быстрее.

Штирлиц посмотрел на листок из записной книжки: «Здравствуй, любовь моя!» — это все, что он успел написать. Он скомкал свои листки и сказал:

— Извините, что я задержал вас так сильно. Не стоит тащить это через три границы.

Они попрощались и Штирлиц пошел к своей машине. «Трудно будет, — подумал он. — Как выполнять задание, когда все косятся, спрашивают о здоровье Достоевского и просят научить играть на балалайке? Трудно будет, да кому сейчас легко?»

Штирлиц долго еще стоял у машины и курил. Он имел на это право, потому что он решил вернуться в Германию.