Анатолий Софронов - Цемесская бухта

Действие третье

Гулкий накат моря. В темноте слышен нарастающий рокот торпедных и сторожевых катеров. Один за другим несколько взрывов, озаряющих темноту оранжевым пламенем.

Бледный зеленый свет освещает занавес, на котором, словно в тумане, колеблются контуры разбитого Новороссийска. Пулеметные очереди.

Частые, словно молотом бьющие орудийные выстрелы. Свист снарядов и бомб.

В зрительный зал врываются моряки в бушлатах, с автоматами. С криками «За Родину!», «Ура-а-а!» они бросаются на сцену, карабкаются, поднимая друз друга, падая и оставаясь лежать на месте. Кто-то остался недвижим, кто-то ползет дальше...

Зеленые блики первого рассвета гаснут. Им на смену приходят розовато-желтые краски.

Ломаются на занавесе контуры разбитых зданий. Открывается занавес. Контуры виднеющихся на заднем плане зданий озаряются беспрерывными вспышками разрывов.

Прямо в зрительный зал из-за укрытий, железобетонных ограждений, протянувшихся через всю сцену, бьют немецкие пулеметы.

Десантники ползут к ним. Бросают гранаты.

Справа с другими бойцами — Нижарадзе. Он с пулеметом, укрылся за бугорком. Рядом с ним — Хоботок.

Хоботок. Главное, Ираклий, уцепиться.

Нижарадзе. Зацепимся, Вася, дорогой, зацепимся.

Хоботок. Заковались, сволочи, в броню.

Нижарадзе. Вася, смотри, смотри слева.

Слева выползают два немца с гранатами. Один приподнимается, чтобы бросить гранату, но Нижарадзе предупреждает бросок очередью из пулемета. Немцы падают.

Хоботок. Госпитальная каша не пропала даром. Громи гадов!

Нижарадзе. За моих братьев! За родную землю!

В зал врывается еще одна группа моряков. Среди них — Липатов, Рахимов, Сипягин, Тарасюк, Женя.

Липатов. Сипягин, отваливай катера. Всех сбросили.

Сипягин. Ложитесь, ложитесь!

Липатов. Уводи катера!

Сипягин. Успеха, товарищи! Не забывай, Липатов, здесь узел синим карандашом!

Липатов. На штурм первой линии! Впере-е-д! Ура-а-а!

Бойцы бросаются на завалы. Навстречу им поднимаются немцы. Начинается рукопашный бой. Бой жестокий. Один против одного.

Умолкают вблизи пулеметы. Слышно, как идет огнестрельный бой вдали. Доносятся далекие раскаты «ура-а-а!» Рокот уходящих торпедных и сторожевых катеров.

Женя, Женя, укрывайся. Укрывайся, прошу тебя. Налаживай связь.

Женя (с телефонными катушками и аппаратом в руках). Заклинаю тебя, не ходи вперед!

Липатов. Оставайся здесь! (Перебегает и падает.)

Женя. Гриша! (Бежит к нему. Падает рядом с ним.)

Липатов. Что ты здесь? Ползи обратно. Выполняй приказ.

Женя. Ты не ранен? Не ранен?

Липатов. Впере-ед! (Бросается туда, где идет рукопашный бой.)

Женя. Гриша! Гриша! (Разматывает катушку. Ползет в сторону.)

Продолжается рукопашный бой, в котором особенно заметен Тарасюк, бросающий немцев направо и налево. Рядом с ним — Рахимов.

Тарасюк. Вашего преосвятителя бабушку!

Рахимов (бросая немца через себя). Передавай, пожалуйста, привет аллаху.

Тарасюк. Со святыми упокой!

Рахимов (выхватывая свернутое знамя, укрепляет его на высоте заграждений). Да здравствует Советская Родина!

Падает Рахимов. Падает перерезанное автоматной очередью знамя.

Тарасюк (подхватывает знамя). Ах вы гады! Друга убили! Друга! Гафур! Гафур!

Рахимов (лежа делает рывок). Вперед! Вперед! (Замирает.)

Заканчивается рукопашный бой. Бойцы Липатова укрепляются на гребне заграждений.

За чертой ограждений исчезает Липатов. К пулеметной точке, слева, ползут Коновалов и Саркисов.

Коновалов (наткнувшись на Хоботка). Василь?!

Хоботок. Коновалов?!

Саркисов. Ираклий?

Нижарадзе. Ашот?!

Хоботок. Братушки! Вы откуда?

Коновалов. С Малой земли... Нас послали на связь с вами. Где командир?

Нижарадзе (показывая на ограждения). Там.

Саркисов. А я думал, не встретимся!

Коновалов (Хоботку). Ползем, Вася.

Хоботок. Ползем, отец... Ползем, дядя...

Коновалов. Какой я тебе дядя?

Хоботок. Ты ж не тетя... Давай, дядя.

Ползут за гребень ограждений.

Нижарадзе. Ашот, Ашот... Как там, живы все?

Саркисов. Были живы... Не все... Не все, Ираклий.

Нижарадзе. Лейтенант?

Саркисов. Был жив...

Нижарадзе. А Маша? Маша?

Саркисов. Жива... Была...

Нижарадзе. Как была? Как была?

Саркисов. Видел — была жива... А потом не видел... Потом сюда нас послали... Уже не видел...

Нижарадзе. Она тебе что-нибудь сказала?

Саркисов. Когда ж ей говорить-то? Когда?

Нижарадзе. Ашот, она должна быть жива! Должна!

Саркисов. Ираклий, о чем ты думаешь в этот час?

Нижарадзе. О ней думаю, Ашот! О ней!

С гребня ограждений ползет Тарасюк.

Тарасюк. Братушки, подтягивайтесь вперед. Команда! Подтягивайтесь. Рахимова убили гады! Я за него... У-у, гады! (Ползет дальше. Кричит.) Братушки! Вперед! Подтягивайтесь! (Увидев Женю.) Давай, бабулечка, давай...

Женя. Какая я тебе бабуля...

Тарасюк. Ну, сержант... Один черт. Командир требует...

Женя. Подполковник?

Тарасюк. Подполковник... Ишь ты, зеленоглазая!

Женя, Нижарадзе, Саркисов и другие бойцы ползут через ограждения. Где-то гремит далекое «ура-а-а!». Далекая перестрелка. Медленно темнеет. Но и в темноте вспыхивают, словно всполохи, огневые вспышки...

Драматическая тишина.

Совсем темно.

Голос из темноты (спокойный, густой, медленный). Это была первая ночь в Новороссийске. Ночь на развалинах города. Враги не хотели уходить из Новороссийска. Они подтягивали части для того, чтобы отбить смертоносные атаки героев-черноморцев. Еще вчера эти люди в черных бушлатах и полосатых тельняшках жили другой жизнью, думали о родных, писали письма и даже шутили... Теперь уже все оставалось позади, как этот небольшой отрезок Черного моря от Геленджика до Цемесской бухты, до этих дышащих огнем и жарким свинцом оборонительных сооружений, воздвигнутых неизвестно по какому праву вторгшимися в наши пределы армиями немецкого фашизма.

Но километры, сотни и тысячи километров, которые прошли и проехали, грохоча танками, эти люди в мундирах грязно-серого мышиного цвета, в конечном итоге не дали ничего ни им, ни их стране, ни ее безумным в своем ослеплении иллюзорной силой вождям. Ничего, кроме позора и смерти.

Бой за Новороссийск шел третьи сутки. И никто еще из тех, кто штурмовал город с Цемесской бухты, кто ломал оборону немцев со стороны Малой земли, кто разбитыми дорогами наступал от цементных заводов, никто из них не знал — увидит ли он солнце следующего дня, привычно выходящее из-за окрестных гор и золотящее широкий накат волн в Цемесской бухте. Бой шел третьи сутки. Бой правый, святой, суровый, смертный бой.

...И сразу становится светло. Это дымный полдень. Все то же место — гребень заграждений. Но они уже пробиты и разворочены в нескольких местах. Красный флаг на вершине заграждений. Возле него лежат за двумя пулеметами Саркисов, Нижарадзе, Хоботок, Коновалов, Тарасюк.

Тарасюк. Братушки, эта сволота еще сопротивляется... Что же нам не дают команды? Ползу на КП к подполковнику. (Уползает.)

Нижарадзе. Коновалов, где же наши с Малой земли?

Коновалов. Выбьем немцев из города, разберемся!

Нижарадзе. Ты не видел Машу?

Коновалов. У тебя кроме Маши есть еще что на свете?

Нижарадзе. Не понять тебе, что это такое.

Коновалов. Чего же не понять? Понимаю.

Саркисов. Ираклий, Маша где-то рядом ходит. Совсем рядом.

Нижарадзе. Должны были встретиться в Новороссийске. Третий день здесь — еще не встретились.

Хоботок. Не городской сад, Ираклий... Оркестр не играет. Заблудилась Маша, не знает, куда идти...

Нижарадзе. Я боюсь, боюсь за нее...

Коновалов. Ты за себя бойся.