Эдвард Радзинский - Монолог о браке

ОНА (помолчала). Нам надо поговорить. Ты понимаешь… Ты понимаешь… Я ненавижу все эти объяс­нения, но… (Опять замолчала.)

ОН (в зал). Я подумал: сейчас она скажет «Я люб­лю другого человека».

Она молчит.

ОН. Ты все-таки не сказала эту пошлость! Спасибо!

ОНА. Замолчи! Сколько раз я готовила эту речь… Сколько раз… У меня все время было с тобой чувство оди­ночества. Ты меня постоянно обижал, и самое страшное… ты никогда не понимал, когда ты меня обижал. У нас раз­ная кожа. И ты все время думал о себе… чтобы тебе быть свободным, чтобы тебе было хорошо, ты раздражался, когда было плохо тебе. Ты никогда не думал о нас двоих… и о нас троих… С тобой всегда было тяжело разговари­вать. Я говорила и все время видела у тебя пустые глаза… Ты выключался… тотчас, как только тебя не интересовало то, что я говорю. Я стала с тобой сварливой. После каж­дой нашей ругани я вспоминала свои слова и мне было жутко… что я их произнесла… И я думала: до чего же надо довести женщину, чтобы она стала грубой кухаркой… До чего надо довести женщину, чтобы она стала такой не­интересной… Я уже начала думать, что я такая и есть…

ОН. С кем же ты узнала, что ты другая?

ОНА. Это не важно… Ну зачем нам жить вместе?.. Любовь? Любви уже нет… Алеша? Но ведь все равно это случится. Не сейчас, так потом… А жить в безрадост­ной семье… И для Алеши это тоже не надо.

ОН (ей). Ты плачешь?

ОНА. Это неважно… это уже тебя не касается… Мы жили вместе три года… Если просто жить с человеком три года… и то привыкаешь… Я перестала чувствовать себя женщиной. Я забыла, когда ты говорил мне слова.

ОН. Какие слова?

ОНА. Те слова! Которые ты перестал мне гово­рить… Что ты смеешься?

ОН. Я не знал, что это так важно. Я бы говорил их тебе. Я бы двадцать раз на день называл тебя милочка, пташка… рыбочка, заинька… Я бы называл тебя ласточ­ка, золотце… Солнце нашей планеты.

ОНА. Не надо превращать это в шутку. Мне двад­цать три года… Двадцать три года для женщины…

ОН. Да, это старость… (Ей.) Я наклонился, чтобы дотронуться щекой до твоего заплаканного лица. Но ты вздрогнула всем телом и поспешно отодвину­лась, почти отпрянула. Мне показалось, что я почувствовал ужас и отвращение всего твоего тела. Мне показалось тогда, что твои руки, щеки и все эти про­клятые нервные окончания, все то, что осязает и лю­бит, уже осязало и любило кого-то… (Кричит.) Ты!.. Ты!..

Ее мать подходит к ним.

ОН (ее матери). А, здрассы… Здрассы… Вы пришли!.. Вы успели! Вы приблизительно прикинули, сколько времени займет наше объяснение.

ОНА. Уходи! Уходи! Я прошу тебя!

ЕЕ МАТЬ. Мы вас не боимся… мы вызовем мили­цию.

ОН. Прекрасно! Чтобы вам было легче вызывать…

ЕЕ МАТЬ. Я иду к телефону.

ОНА. Я умоляю… Я прошу! Уходи! Уходи!

Стук часов. Время.

ОН (ей). И я ушел! И началось: я не знал, что так бывает, я не мог никого дослушать до конца, я не мог ни с кем разговаривать… Я не мог просто сидеть на стуле, потому что все время хотелось снять трубку те­лефона и позвонить тебе. Я звонил и молчал в трубку. Я знал, что ты не хотела меня узнавать и поэтому все говорила «Алло» и делала вид, что не понимаешь, кто это молчит в трубку. У меня вошло в привычку зво­нить так каждую ночь и слушать твой голос и мол­чать… Я без этого спать не ложился. Я жутко боялся, что однажды позвоню и тебя не будет дома ночью… (Ей.) Не плачь!

ОНА. Я так жалела тебя… когда увидела твое похудевшее лицо… костюм, как на вешалке… И как ты прятался каждый день за колонной у метро… когда я шла с работы. Ах, как я тебя жалела!

ОН. А может быть, все проще… Ты еще не знала, бу­дет ли тебе хорошо без меня!

ОНА. Замолчи!

ОН. Я ненавижу тебя!

ОНА (кричит). Я не хотела! Я не хотела говорить с тобой по телефону… но ты звонил, ты проверял, где я сплю ночью… А я ведь специально возвращалась для тебя… Потому что мне тебя жалко… было… Как же ты смеешь… так.. говорить со мной. Сейчас… И… и зачем ты допустил все это?.. Я не хотела! Я не хотела!

Входят НЕПТУН и ГЕНЫЧ.

НЕПТУН. Держись, Димьян! Ну ушла жена! Делов-то!.. Ведь на работе у тебя все окончилось победой!

ГЕНЫЧ. Серов – четвертый! Мы ведь с женой Тамарой… Женился я… А Тамара у меня молодец – умеет копейку отложить. Так мы с ней на машину записались на очередь… Теперь все отмечаюсь на «Жигули»: ночью – наяву, а днем – во сне…

НЕПТУН. Грустит наш друг, Геныч! Развеселись! Будем кучковаться! Грустишь! Может, стих тебе какой прочитать, а? Для утешения! У Цыбулькина… в коробке из-под зефира такие хорошие стихи лежали… Сейчас вспомню. (Читает.) «Прибежали в избу дети…» Нет, не то. (Вдруг одухотворенно, читает.) «На дворе ме­тель кружится, несутся снежные раи, с Новым годом вас приветствует… (Упавшим голосом.) – отдел милиции ГАИ». (Глядит на него.) Да не тот стих ему! (Читает.) «У меня взаимность с товарищем по работе! Я тебе дав­но намекала, Федя! Я даже дочку к маме в Мневники пе­ревела в садик, собачку Полкана, которую ты любил, на усыпление сдала – все намекала. Но ведь ты толсто­кожий! Ты только о себе думаешь!» Развеселил? Опять страдает. Ну если тебе так нужна жена, ну давай я тебе свою отдам! У меня, правда, сейчас нету – но бери!

ГЕНЫЧ. Да, держи его жену! У него – нету, но ес­ли другу надо! (Кричит.) Заверните жену!

Входит ОФИЦИАНТКА.

ОФИЦИАНТКА. Будем расплачиваться?

ОН. Ах да… ты ведь в реальности. Вы не хотите уле­теть?

ОФИЦИАНТКА. Идите отдыхать, гражданин. Вон люди столика не дождутся. Съели на копейку, а ку­ражу на целый рубль. (Взяла деньги, ушла.)

ОН. А на самом деле было все просто. (Ей.) Я сидел в этом кафе в нашу годовщину и ждал. Тебя.

НЕПТУН. Как гениально! Как грандиозно! Конец счастливый. Он думает о ней, и эта сама дума его наверняка поет. Мюзикл, Дима!

ГЕНЫЧ. Мюзикл, Федя!

НЕПТУН. Мюзикл, Геныч! Нормалек!

Музыка, танцуют НЕПТУН и ГЕНЫЧ.

ОН (кричит). Перестаньте! Я не могу больше над этим смеяться. (Ей.) Я же люблю тебя! Я же люблю те­бя! Я же люблю тебя!