Юрий Поляков - Как боги

Гаврюшина. Шампанское кончилось. Больше ничего нет.

Гаврюшин. Столько лет живешь с пьющим мужем и не знаешь, что мы, алкоголики, всегда делаем запасы, как белочки — на зиму.

Гаврюшина. И где у тебя дупло, белочка?

Гаврюшин. Никогда не догадаешься! (Со значением достает из жертвенника бутылку водки.)

Непочатый. Как можно! После шампанского водку!

Гаврюшин. Мне можно. Я эклектик.

Та же гостиная. За окном видна желтеющая липа. Осень. За столом сидит Гаврюшин и пьет чай из маленькой китайской чашки. Входит Гаврюшина.

Гаврюшина. Опять?

Гаврюшин. Я пью чай.

Гаврюшина. Чай? (Подносит чашку к носу, морщится.) Леня, доктор сказал, твоей печенью можно пугать студентов!

Гаврюшин. Вера, не волнуйся, медицина развивается так стремительно, что скоро люди будут умирать практически здоровыми. А что там наши молодожены?

Гаврюшина. Собираются в свадебное путешествие. Обещали заехать — проститься. Леня, приди в себя! После того что ты отчудил на свадьбе, пусть хоть перед отъездом они увидят тебя в человеческом состоянии!

Гаврюшин. Я действительно наговорил лишнего?

Гаврюшина. Неужели не помнишь?

Гаврюшин. Конечно помню! Пятнами…

Гаврюшина. А как ты утверждал, что моногамия — это подвиг без награды, помнишь?

Гаврюшин. Я? На свадьбе? О боже! Пойду прилягу… (Удаляется в спальню.)

Гаврюшина (неуверенно подходит к телефону, колеблется, снимает трубку и не решается набрать номер; наконец набирает; в трубку). Алло, Марк Захарович? Добрый день… Это Гаврюшина. Узнали?.. Нет-нет, с Аленой все в порядке. Вышла замуж. Представьте себе… На этот раз помощь нужна мне… Восемь недель… Да, понимаю, что это большая радость. Особенно в моем возрасте… Я все обдумала… Спасибо, буду ждать вашего звонка! (Кладет трубку, ходит по комнате.)

Раздается звонок в прихожей. Она открывает. Вваливаются Алевтина Мак-Кенди в трауре и понурый Максим.

Мак-Кенди. Зашла попрощаться! Где этот штопаный Цицерон?

Гаврюшина. Болеет.

Мак-Кенди. Еще бы! Все выпили — на то и свадьба. Я тоже утром не могла вспомнить, с кем уехала…

Максим. Со мной.

Мак-Кенди. С тобой? Значит, старею. Но Ленька отчердачил! Во-первых, так долго не говорят. Люди раз пять хряпнули, пока он тост приканчивал. А что городил? (Передразнивая.) «Господь очень смеялся, когда придумывал способ размножения для людей!» Нет, я согласна: чем меньше любишь мужика, тем глупее выглядит то, что вытворяешь с ним в постели. Но зачем на свадьбе-то? Перед первой брачной ночью? Алена еще не беременна?

Гаврюшина (вздрогнув). Нет, кажется…

Мак-Кенди. Странно. Раньше девушки выходили замуж невинными. Иногда. А теперь чаще всего — беременными.

Гаврюшина. Она мне ничего не говорила.

Мак-Кенди. Неважно. Был бы муж — ребенок напихается. А ты, обормот, когда женишься? До пенсии гулять собираешься, пока стручок не отсохнет?

Максим. Мама…

Мак-Кенди. Что-о-о?

Максим. Прости, Тина, но я еще не встретил женщину, удовлетворяющую моим требованиям.

Мак-Кенди. Ты сначала сам удовлетвори хоть одно требование женщины, лузер! Да, Верочка, все забываю спросить: идет мне траур?

Гаврюшина. Стройнит.

Мак-Кенди. И бодрит!

Гаврюшина. Что я такое говорю! Прими еще раз мои соболезнования!

Мак-Кенди. Да ладно! В идеале женщина так и должна жить: замужество — траур — замужество — траур… Белое — черное — белое — черное…

Гаврюшина. Алевтина, извини, на свадьбе не удалось поговорить. Как же это случилось? Так неожиданно…

Мак-Кенди. В восемьдесят два смерть — долгожданная неожиданность. К тому же, идиот Мак-Кенди все свои деньги держал в оффшоре. Открыл утром газету, прочитал заголовок «Финансовый апокалипсис в оффшорах», схватился за сердце, пискнул: «O, my God!» и помер. Был бы русским, гаркнул от души: «Распротак вашу мать-перемать!» Глядишь, выжил бы…

Гаврюшина. Мне очень жать, Алевтина! Очень…

Мак-Кенди. А уж мне-то как жаль! Замок и все имущество оказались под залогом. Теперь-то я понимаю, почему он жался с дровами. В общем, на Британщине у меня ничего не осталось, кроме дурной репутации.

Гаврюшина. И что ты собираешься делать?

Мак-Кенди. Хотела пожить в Москве на иждивении богатого сыночка. Ну что молчишь, растяпа? Рассказывай!

Максим. А что говорить?

Мак-Кенди. Правду!

Максим. Я не хотел… То есть, наоборот, я хотел… заработать…

Мак-Кенди. Перевожу с балбесского на русский. Этот недоумок получил договор на кормление делегатов Всероссийского съезда фермеров. Ему даже аванс перечислили…

Гаврюшина. И что в этом плохого?

Мак-Кенди. Ничего, если б делегаты не подхватили «У Хеопса» синегнойную палочку.

Гаврюшина. Что подхватили?

Мак-Кенди. Как тебе объяснить? Зараза такая, от нее в животе клокочет реактивный двигатель и весь организм вылетает через прямую кишку…

Гаврюшина. Кошмар!

Максим. Это конкуренты подсыпали! В соседнем доме ресторан «Привал бедуина», кухня там жуткая, их клиентура перешла ко мне, вот они и…

Мак-Кенди. Может и так, но санэпидемстанция сказала: из-за верблюда. Его, оказывается, надо регулярно мыть.

Максим. Где его мыть, где? В ванной, что ли?

Гаврюшина. В ванной нельзя мыть даже байкера. А если на автомойке?

Максим. На автомойке? В самом деле… Как же я не догадался!

Мак-Кенди (дает ему подзатыльник). Чучело! С санэпидемстанцией мы договорились. Недорого. А вот с прокуратурой никак. Даже странно, что в государственной организации работают такие жадные люди!

Гаврюшина. А при чем тут прокуратура?

Мак-Кенди. Как при чем? Не мне, подданной Ее Величества, рассказывать тебе, Вера, как мало в России фермеров. Наперечет. Почти все приехали на съезд и вдруг поголовно, точнее, покишечно подхватили синегнойную палочку. Это что? Ясно, диверсия. Как они там, в своем протоколе написали?

Максим (тоскуя). «…нанесен злонамеренный урон продовольственной безопасности Российской Федерации…»

Мак-Кенди. Вот, слышала, злонамеренный! Взяли с ребенка подписку о невыезде. Если не расплатимся в течение недели, посадят.

Гаврюшина. А много запросили?

Мак-Кенди. Ужас! Опять приходится рассчитывать только на себя. Снова надо замуж идти. Но теперь я твердо решила — только за русского. Русские добрее и не едят по утрам овсянку.

Гаврюшина. Ну что ж, в Москве много богатых женихов.

Мак-Кенди. Вера, окстись! Кто же это в Москве ищет русского мужа?

Гаврюшина. А где же?

Мак-Кенди. Ну, я не знаю, в Баден-Бадене, в Монте-Карло, в Ницце, в Коста-Брава. Махну в Испанию! Намерзлась я в этой голоногой Шотландии.

Гаврюшина. А почему не в Москве?

Мак-Кенди. По кочану! Я тебе не говорила, как Гаврюшина охомутала?

Гаврюшина. Нет.

Мак-Кенди. И он не рассказывал?

Гаврюшина. Никогда. Леня про тебя вообще редко вспоминал.

Мак-Кенди. Странно! Про мою жизнь эпос надо складывать. Я ведь сама-то из Гладких Выселок…

Максим. Тина, это где?

Мак-Кенди. Корни свои, сынок, знать надо! Как из Гуся-Железного выедешь, сразу направо. В общем, после десятого класса я в институт поехала поступать. В Рязань. Провалилась, конечно. Деревня! У нас все предметы директор школы преподавал, кроме физкультуры. Без ноги был. Фронтовик. Ну, вернулась к себе на выселки — коров доить.

Максим (потрясение). Мама, ты?!

Мак-Кенди. Я, сынок, я… Затемно вставала. Петухов будила. Придешь ни свет ни заря в хлев, сядешь на табурет, подставишь под вымя ведро, смажешь соски вазелином и — цык, цык, цык… (Показывает.) Потом идешь огород полоть. Вдруг к нам из Москвы студенты приезжают, из Института международных отношений, новый коровник строить. Мы доим. Они раствор таскают, кирпич кладут. Никто никого не замечает. Каждый своим делом занят. Потом объявляют: в воскресенье в клубе танцы! Ну, одолжила я у подруги финские джинсы. А югославский батник — вот с таким вырезом — у меня был: в Рязани, в вокзальном туалете у спекулянтки купила. Накрутила волосы, высушила голову в печи…