Собачья роза. Бутон, шипы и прочее… - Роман Щипан

Съедены с блюд все лакомства,

чаша почти пуста.

Ломится в душу ласково

мягкая темнота

(А за окном — мурявканье

мартовского кота!).

Горечь глотаю с донышка;

нет больше нежных слов…

Тёмное моё солнышко,

льдистое моё солнышко,

выжги мою любовь!

Клинок свой верный тщательно протёр

и отошёл, достоинства исполнен…

Благодарю тебя, мой матадор!

Ты дал мне смерть в бою, а не на бойне.

Столько раз, выдумывая любовь,

головешки крал из чужих костров!..

И судьбою жестоко

наказан был:

ненароком

душу свою спалил.

Мне приснились чужие стихи:

разбудили меня среди ночи

жерновами словес поворочать,

обдирая пуды шелухи.

Лексикона романтики дым;

серый пепел с чужой сигареты,

возле Веги развеянный где-то…

Душу сдавит туманом хмельным,

и опять коридор, и бычки

рассыпаются, как метеоры,

и сегодня мы все — матадоры.

Где же шпага? Подохнешь с тоски:

вновь удача нахальному вору.

Чего таскаться с лирикой, когда

прекрасное толкуется по Фрейду,

и барабан вполне сойдёт за флейту,

и наглостью берутся города;

когда «Ура!» — за пухлость кошелька,

когда любовь — не чувство, а занятье,

когда для восхищенья и проклятья

одно и то же рвётся с языка?

О времечко змеиных языков,

о аромат словесного навоза!

Так пусть же здесь цветёт собачья роза —

её не убивает дрянь веков.

А лирики находятся всегда,

пока горит известная звезда.

Жаль, не знаю я правил игры:

что сейчас просадить, что — потом.

На весёлые жизни пиры

заявляюсь я чёрным котом —

нежеланный, непрошеный гость…

Яства все разделили давно.

Мне несут здоровущую кость

да прокисшее в уксус вино.

Что ж, любовь, ты всё грезишься мне?

Ведь ветра по-осеннему злы.

Капли горького счастья — на дне

опустевшей моей пиалы…

Жаль, не знаю я правил игры:

что сейчас просадить, что — потом.

На весёлые жизни пиры

заявляюсь я чёрным котом…

Счастье горькое — до дна!..

…Просто поразительно

точно ты стоишь, стена!

Нет бы — приблизительно.

Я, братва, загрузился вполне.

В горле ком — так и тянет в сортир.

В каждой форточке — во! — по луне;

на тарелке — селёдкин мундир.

В небесах — мелких звёздочек горсть,

а на тумбочке — грязный стакан…

Вот сейчас догложу свою кость

и отправлюсь в уютный бурьян.

О колдунья северного края,

скольких гордых римлян Вы околдовали!

В сладком рабстве оставаться не желая,

все они в свою Италию удрали.

Но в Италии над ними — то же небо,

те же звёзды и планеты, то же Солнце.

Тень с поклоном поднесёт вина и хлеба,

и к полуночи кувшин покажет донце.

День продлится, как обычно, — бесконечно.

Тени, тени… Хоть одна б душа живая!

Беглецам среди теней искать Вас вечно,

о колдунья северного края…

Имеем: осень, солнечный денёк

плюс энное количество рублишек

российских — их не то, чтобы излишек,

но, в общем-то, хватает на чаёк

кенийский (или всё ж — квазикенийский?);

а пиво с водкой — пусть другие пьют!

И в доме — сор, бардак и неуют,

но честь интеллигенции российской

и вятских марку — держим высоко.

Работа — так уж чтобы без халтуры,

любовь — так уж любовь, не шуры-муры.

Хандра? Ну, а кому сейчас легко…

Меркурий? — пусть он спит себе, Меркурий:

Вселенная вздыхает глубоко…

Бумажный тигр

эпохи Лао Даня

ожившим камнем

тянет свою лапу

к моей душе,

мурявкая сердито,

над чёрною водой

(Жидки