Львиная пасть - Владимир Алексеевич Пяст

Пойми же то, что нет определенья,

Что нет определенья – тебе и мне,

И оба мы – единой цепи звенья,

Одной мы цепи звенья, и в общем сне;

От века дал Творец предназначенье,

Мне бог дал назначенье – узреть тебя;

До той поры – душа как в заточенье,

Томилась в заточенье душа, скорбя.

Я был лишен и песнопений дара,

И песнопений дара не ждал я вновь,

И этот дар – твоя вернула чара,

Твоя вернула чара – к тебе любовь…

Могла ль моя – как зарево пожара,

Всем бешенством пожара не вспыхнуть страсть? –

Ведь ты как я небесного Эдгара,

Нездешнего Эдгара постигла власть! –

В этот первый вечер отсветом румяным,

Что скользит чуть зримо по цветным полянам,

Дальние деревья сплошь озарены…

В этот первый вечер – красное с зеленым

На деревьях дальних по волнистым кронам,

Красное с зеленым переплетены.

В этот вечер ветра, в этот вечер шумный

На душе – все тот же крик один безумный,

Наяву – все те же сладостные сны…

В этот вечер ветра – с бушеваньем моря

Давние виденья в вечно-новом споре, –

И душа с душою слитно сплетены.

Скорей ее портрет достать!

В него глазами жадно впиться.

Всем существом к ней обратиться,

О прочем думать перестать.

Затем – порывисто писать!

Дать мимолетному сплотиться.

А после – за нее молиться,

Закрыв заветную тетрадь…

И этот сон – века продлится.

Ведь вот не верю я – и я не могу поверить,

Что существую здесь – где и звезды, и земля;

Что мир, что сущий мир – возможно творить, и мерить,

Что он – тюрьма, иль челн, затерянный без руля.

Я верить не могу, что над ощутимой бездной

Вы, люди, вы, отцы, вы, родившие меня, –

Живете без чудес – с холодною тайной звездной,

Иль с ожиданьем дня – и большего не храня!

От вас я откажусь, раз правда, что вы такие,

Слепые как кроты, – не стану вас видеть я,

Погибну, удавлюсь, – в себе заточив тугие

Напоры своего безгранного бытия.

И неужели ты, Волшебная, – ты, Иная,

Разгадчица души – вся сущая, вся моя,

Из кущи своего – о, трижды святого! – рая,

Останешься чужда провалу, в котором я?

Бори меня, Боже, бори утонченного,

Устойчивого, Неподатливого,

Недостойного, падшего,

Нерасцветши, увядшего;

Тревожного, злого,

Позабывшего слово;

Победи в борьбе

И прими к себе.

Есть ли прощенье душе нераскаявшейся?

Той, что выхода ищет и выйти не может?

Той, которую вечным явленьем тревожит

Призрак Предавшего, демон отчаявшегося?..

Боже, мой сильный, мой праведный Боже,

Все же прости безутешного.

О, ниспошли ему с горнего ложа

Вестника рая безгрешного.

Боже, прими его скорбным, униженным,

И одари и помилуй. –

Встанет он светлым, от скверны очищенным,

Полным Твоею святыней.

Встанет он с миром, Тобою оправданным,

Слитый во вздохе едином…

В обшей молитве – и в облаке ладанном,

Пущенном к небу кадилом.

Ты, одевшая млечным покровом

Осиянность безумного дня.

С жадной ревностью Тайну сокрывшего, –

Ночь, раскрой для меня

Все обманы его, утаившего,

И, родня

С вечной тайной, всегда облеченного новым,

Одари же меня, позабывшего,

Вечно радостным словом!

Ты влечешь меня трепетным зовом

На ушедшие в вечность поля,

Где простор неразгаданным шепотам,

Где юнеет Земля,

С вековечным порвавшая опытом,

И, суля

Окрыленность душе, снова чуждой оковам,

Запрещаешь кощунственным ропотам,

Приближаться к Основам…

Неподвижность небес кружевами деля,

Опрозраченный лес очертил вензеля,

На ветвях – бахрома.

Блещет в снежных рубинах, сапфирах,

алмазах земля, –

Вот она. Голубая Зима.

Станете воздух как лед, и густа синева,

Солнце в иглах поет – различаешь слова,

Здесь природа сама;

В этой сонности явь, в летаргии царица

жива!

К нам сошла Голубая Зима.

Я помню темный сад и тихий шепот у забора…

В вечерний час,