«То, что мы зовем душой…» Избранные стихотворения - Александр Семёнович Кушнер

Небо погаснет не всё и не сразу,

Свет заходящий похож на восход.

Так у Шопена печальную фразу

Вдруг жизнерадостный всплеск перебьет.

Как перемешано всё в этом мире,

Перетасовано – главный урок.

И по трехкомнатной ходишь квартире,

Как по Венеции, – был бы восторг!

Он и бывает, почти не завися

От объективного смысла вещей.

Были бы мысли, счастливые мысли

В блеске закатных последних лучей.

Искусство и есть продолжение жизни,

Но, может быть, в лучшем ее варианте,

Где нас не заденет ни дальний, ни ближний,

И дело не в шляпе, а дело в таланте.

И ты от судьбы не зависишь и рока,

И нету ни горя, ни смерти, ни страха,

А только полночные вихри Ван Гога,

Венера, Даная, Олимпия, маха.

Искусство и есть продолжение леса,

Искусство и есть продолжение моря,

И нет никакого в искусстве прогресса,

А призрак живет и при нас в Эльсиноре.

И музыка учит расстегивать ворот,

И к шелку фиалок склонившись и примул,

Любить эту жизнь появляется повод,

В стихи ее взять появляется стимул.

Таинственный смысл бытия

Меня на мгновенье пронзит,

И тут же почувствую я,

Что мной он счастливый забыт.

И, как ни старайся, – вернуть

Его и присвоить нельзя:

Закрыт к нему наглухо путь,

Дорога, тропинка, стезя.

В какую просунуться щель,

Завесу убрать и туман,

Ни куст не подскажет, ни ель,

Тем более – стол и диван.

Ни просьба, ни клятва, ни лесть

Его не смягчат: произвол

И прихоть… И все-таки есть,

И в сердце меня уколол!

У меня под рукой становились стихами

И вино, и вода, и гора с облаками,

Подражавшими в плотности этой горе,

И Афины с забытыми ими богами,

И запущенный клен в петербургском дворе.

У меня под рукой тишина оживала,

Как волшебная флейта, – ни много ни мало!

У меня под рукой серебрилась сирень,

И привычная комната приобретала

Блеск дворцовый, особенно в солнечный день.

И любовь с ее счастьем и горечью тоже,

И Нева с неотрывно глядящим прохожим

На волненье ее, – заслужил я покой,

И живая строка, ни на чью не похожа,

Возникала в стихах у меня под рукой.

Осенний театр – это лучший на свете

Театр, я люблю декорации эти,

Трагедию ивы и клена люблю,

И тополь как будто играет в «Макбете»,

И дубу сочувствую, как королю.

И ярко, и горько, и пышно, и сыро.

В саду замечательно ставят Шекспира,

С каким замедлением падает лист,

Как будто вобрал в себя боль всего мира,

И я на дорожке стою, как статист.

Английский театр приезжал на гастроли,

Давно это было, работал я в школе,

Волненье свое не забыл до сих пор.

Но сад, что ни год, те же самые роли

Играет не хуже, великий актер!

И каждую осень печальное чувство,

Счастливое чувство большого искусства

Меня посещает в преддверье зимы.

Да, холодно будет, и снежно, и пусто,

Но дивное зрелище видели мы!

Плевать на жизнь, – шотландская принцесса

Сказала, умирая в девятнадцать

Лет, – что ей смерти плотная завеса,

Готовая упасть и не подняться,

И что ей море в пасмурных барашках,

И что ей лес еловый и охота?

Ее душа – не наша замарашка,

А точный слепок с птичьего полета!

А может быть, в ее средневековье

Другая жизнь за гробом проступала,

Как тот ларец за шторкой, в изголовье,

В котором драгоценности держала?

Или в ней было что-то от повесы

И мудреца, философа-гуляки,

Каких Шекспир вставлял частенько в пьесы

И убивал в пылу кинжальной драки?

Великий Август, бурю претерпев

На море, не сумел сдержать свой гнев

И статую велел убрать Нептуна.

Не навсегда, на время, дабы тот

Одумался – и впредь по глади вод

Шла ровно императорская шхуна.

Бог должен быть благоразумен. Пусть

Заучит римский кодекс наизусть:

Пора бы знать, чего нельзя, что можно.

Попутный ветер, парус надувай!

Вот и Овидий сослан на Дунай,

Он тоже вел себя неосторожно.

А вчера на дороге лесной

Двое всадников – он и она —

Мимо нас проскакали, какой

Странный случай – и что-то от сна

Было в нем или мифа, вослед

Мы смотрели им долго, они

Предъявили нам то, чего нет

В наши трезвые, ровные дни.

Человек на коне страшноват

И высок и на нас не похож.

Взяли где-то коней напрокат,

И вогнали нас чуть ли не в дрожь

Конский пот, конский топ, сапоги,

Стремена, – и под сенью лесной

Понял я,