Джон Мильтон - Стихотворения

Иль клещ, до крови жадный, для ягнят

Или для первых мартовских цветов

Нежданные морозы,

Весть о конце твоем для пастухов!

Где, нимфы, были вы, когда сокрыли

Пучины Люсидаса навсегда?

Вас не было на склоне, где в могиле

Лежит друидов, бардов наших прах,

Ни на лесистой Моне, ни в краях,

Омытых вещей Ди... Но вправе ль, нимфы,

Я вас корить: "Будь с ним вы..."?

Чем вы могли смягчить удел его,

Коль даже Каллиопа не сумела

Спасти от смерти сына своего,

Хоть мир о нем и пролил море слез,

Когда певец толпой осатанелой

Был брошен в Гебр и к Лесбосу унес

Поток его растерзанное тело?

Зачем избрал, в отличье от иных,

Наш Люсидас пастушескую долю,

Зачем ценою бдений покупал

Щедроты муз, на милости скупых,

А не играл с Неэрой на приволье,

Амариллиде кудри не трепал?

Для славы? Да, того, чьи мысли чисты,

Кто суетность утех презрел, она

Ведет вперед стезей труда тернистой.

Но в миг, когда нам цель уже видна,

Слепая фурия рукой узлистой

Нить краткой жизни обрывает... "Грех,

Гремит мне гневно с неба Феб лучистый,

Отождествлять со славою успех.

Не в этой жизни истинная слава

Стяжается по праву

Увенчивает ею не молва,

А лишь один владыка естества,

Всезрящий и всеведущий Юпитер.

Лишь в горных сферах, где вершит он суд,

Награды или кары смертных ждут".

О Аретуза и неспешный Минчо,

Клянусь, не оглашал и вас досель

Напев, что мне звучит с зенита нынче...

Но тс-с, моя свирель!

Я слышу, как трубит герольд пучины.

Твердит он, что причина

Несчастья с Люсидасом - не Нептун,

И учинить допрос спешит стихиям.

Валы и ветры вопрошает он,

Кто пастуха посмел сгубить бесчестно.

Им это неизвестно,

И Гиппотад дать слово принужден,

Что целый день безветрие царило,

Был воздух тих, зеркально лоно волн,

И в них Панопа с сестрами шалила.

За то, что сгинул друг наш благородный,

В ответе лишь один его негодный,

Построенный в проклятой спешке челн.

Вот шествует в короне тростниковой

Преданьями воспетый Кем с челом,

Где скорбь запечатлелась, как на том

Цветке, что носит знак ее багровый.

Он плачет о наперснике своем,

А сзади водяного

Идет ценитель галилейских вод

С двумя ключами (ибо отворяет

Он золотым, железным запирает)

И сокрушенно митрою трясет:

"Как жаль, что добрый пастырь умирает,

Но здравствует и процветает тот,

Кто не о стаде - о себе радеет;

Тот, у кого важнее нет забот,

Чем в праздник бражничать со стригалями

Да ссориться с почетными гостями;

Кто ремеслом пастушьим не владеет

И, слепоустый, брезгует трудами,

Без коих пастуху не преуспеть!

Дела мирские - вот его услада.

А коль дерзнет на пастьбе он запеть,

Его свирель фальшивит, раня слух.

Мрут его овцы от парши и глада.

Стоит у них в загоне затхлый дух,

И по ночам оттуда за ограду,

Которую забыл закрыть пастух,

Уносит жадный волк ягнят из стада,

И некому, увы, разбой пресечь,

Хоть над дверьми висит двуручный меч".

Но с сицилийской нимфою своею

Спеши назад, Алфей! Умолк тот глас,

Чей грозный звук принудил к бегству вас.

К нам из долин, где дышится вольнее,

Где умеряют ветры, тихо вея,

Неистовство пылающего дня,

Где быстрые ручьи бегут, звеня,

И где апрель в плаще зеленом вымыл

Медвяными дождями лик земли,

Несите все цветы, что там взросли

Охапки хрупких скороспелых примул,

Жасмина и ромашки полевой,

Фиалок, роз, гвоздик пьяняще пряных,

И гиацинтов рдяных,

И буковиц с поникшей головой.

Пусть скорбный амарант, нарцисс печальный

Нальют слезами чашечки свои

И царственным покровом в миг прощальный

Устелют море, коим у семьи

И сверстников наш Люсидас похищен.

А мы, чтоб отдых дать себе от мук,

В догадках утешения поищем.

О горе, где теперь наш юный друг?

Где носят волны прах его холодный?

Быть может, у Гебридов, в царстве вьюг,

Он увлечен водоворотом в бездну

К насельникам ужасным тьмы подводной,

Или, не слыша зов наш бесполезный,

Под легендарным Беллерусом спит,

Близ той горы, откуда страж небесный

К Наманке и Байоне взор стремит?

Архангел, сжалься! Пусть нам из пучины

Доставят тело милое дельфины!

Но, пастухи, смахните слезы с глаз.

Довольно плакать, ибо друг наш милый

Жив, хоть и скрылся под водой от нас.

Так в океане дневное светило,

Когда оно урочный путь свершило,

Скрывается, дабы в свой срок и час

С чела небес опять сверкнуть алмазом.

Уйдя на дно, наш друг вознесся разом

По милости творца земли и вод

К нездешним рекам и нездешним кущам,

Где хор святых угодников поет

Хвалу перед престолом присносущим.

Там нектаром с кудрей он смоет ил,

Забудет, что когда-то слезы лил,

И в царстве, чей покой и мир блаженный

Оберегает сонм небесных сил,

Упьется радостью неизреченной.

Не плачьте ж, пастухи. Уйдя от нас,

Стал добрым духом друг наш Люсидас

И в этих водах охраняет ныне

Тех, кто коварной вверился пучине".

Такою песней на дорийский лад

Дубраву оглашал пастух безвестный,

Пока спускался день, огнем объят,

В сандальях серых по дуге небесной;

Когда ж погас, отпламенев, закат

И солнце в море рухнуло отвесно,

Он встал и, синий плащ надев, исчез:

С утра ему опять в луга и в лес.

СОНЕТЫ

НАПИСАНО В ДНИ, КОГДА ОЖИДАЛСЯ ШТУРМ ЛОНДОНА

О, латник или капитан, когда

Взломает эту дверь твой меч кровавый,

Не угрожай хозяину расправой,

Его жилищу не чини вреда.

Питомец муз-волшебниц, без труда

Тебя он увенчать способен славой,

Твои деянья в песне величавой

Запечатлев для мира навсегда.

Не разоряй приют певца невинный:

Сам эмафиец, победитель Фив,

Дом П_и_ндара не превратил в руины,

Надменный город штурмом взяв и срыв,

И стих творца "Электры" спас Афины,

Сердца спартанцев жалостью смягчив.

ДОБРОДЕТЕЛЬНОЙ МОЛОДОЙ ОСОБЕ

Ты с самых малых лет не предпочла

Пространный торный путь стезе безвестной

И ввысь, к вершине истины небесной,

С немногими крутой тропой пошла.

Как Руфь и как Мария, избрала

Ты часть благую и на рой прелестный

Тщеславиц юных области окрестной

Взираешь с состраданьем и без зла.

Так полни свой светильник непорочный

Елеем добродетели святой

И нас не устыжающей надежды

И веруй, дева: полночью урочной

С толпой гостей приидет в твой покой

Жених, чей светлый лик слепит все вежды.

К ЛЕДИ МАРГАРЕТ ЛИ

Отец ваш граф, верховный казначей

И председатель Тайного совета.

Бессребреником слыл во мненье света,

Затем ушел с обеих должностей

И умер, прочитав на склоне дней

О роспуске парламента декреты

Так счеты свел оратор в оны лета,

Узнав о Херонее, с жизнью сей.

На вашего родителя ни разу

Взглянуть не довелось мне оттого,

Что для меня в ту пору длилось детство.

Но я от вас слыхал о нем рассказы

И вижу, что достоинства его

Вам, Маргарет, достались по наследству.

ЧЕРНИТЕЛЯМ НЕКОТОРЫХ МОИХ ТРАКТАТОВ

Назвал я "Тетрахордом" свой трактат.

Он нов по мысли и не прост по слогу.

Таких, кому он по зубам, немного,

А дюжинные книжники вопят,

Название коверкая стократ:

"Сам черт сломает на заглавье ногу!"

И в Майл-энд-Грин, на книгу глянув строго,

Идут гулять, хоть, право же, навряд

Шершавей это слово, чем Колкитто,

Гэласп, Макдбннел, Гордон - имена,

Которые теперь столь знамениты.

О сэр Джон Чик, скорей воспрянь от сна

И, взяв язык Гомера под защиту,

Его в правах восстанови сполна!

ИМ ЖЕ

Как только я призвал свой век восстать

И, сбросив путы, обрести свободу,

Псы и ослы, - а им нет перевода,

Галдеж повсюду подняли, под стать

Тем недругам Латоны, коим стать

Лягушками пришлось в былые годы.

Ведь ждать признанья от такого сброда

Что бисер перед свиньями метать.

Они кричат о вольности, но воля

Созвучна своеволию для них,

И правда им страшней оков былых.

Будь добр и мудр, коль жаждешь лучшей доли,

Иль захлебнется край отцов твоих

В пучине бед, невиданных дотоле.

НОВЫМ ГОНИТЕЛЯМ СВОБОДЫ СОВЕСТИ ПРИ ДОЛГОМ ПАРЛАМЕНТЕ

Как смели вы, кем требник запрещен

И свергнут лишь затем прелат верховный,

Чтоб вновь с Многоприходностью греховной

Блудил, как с девкой, ваш синедрион,

Настаивать, что должен нас закон

Синодам подчинить, лишив духовной

Свободы, данной нам от бога, словно

А.С. иль Резерфорд мудрей, чем он?

Тех, кто, подобно Павлу, стал, без спора,

Господней веры истинным оплотом,