Отговорила роща золотая… Новокрестьянская поэзия - Антология

Я – посвященный от народа,

На мне великая печать,

И на чело свое природа

Мою прияла благодать.

Вот почему на речке-ряби,

В ракитах ветер-Алконост

Поет о Мекке и арабе,

Прозревших лик карельских звезд.

Все племена в едином слиты:

Алжир, оранжевый Бомбей

В кисете дедовском зашиты

До золотых, воскресных дней.

Есть в сивке доброе, слоновье,

И в елях финиковый шум, —

Как гость в зырянское зимовье

Приходит пестрый Эрзерум.

Китай за чайником мурлычет,

Чикаго смотрит чугуном…

Не Ярославна рано кычет

На забороле городском, —

То богоносный дух поэта

Над бурной родиной парит;

Она в громовый плащ одета,

Перековав луну на щит.

Левиафан, Молох с Ваалом —

Ее враги. Смертелен бой.

Но кроток луч над Валаамом,

Целуясь с ладожской волной.

А там, где снежную Печору

Полою застит небосклон,

В окно к тресковому помору

Стучится дед – пурговый сон.

Пусть кладенечные изломы

Врагов, как молния, разят, —

Есть на Руси живые дремы,

Невозмутимый, светлый сад.

Он в вербной слезке, в думе бабьей,

В богоявленье наяву,

И в дудке ветра об арабе,

Прозревшем Звездную Москву.

Вспыхнуло вешнее пламя,

Степи да небо кругом.

Воля, не ты ли над нами

Машешь высоким крылом?

Шире лесные просторы,

Ярче просторы земли.

Новые речи и споры

В поле жнецы повели.

Хижина светом объята,

Радость, как брага, хмельна.

Ходит по розовым хатам

Новая сказка – весна.

Стану сейчас на колени.

– Вольная, слава тебе!

Светлые вешние тени

Ходят по новой избе.

В полях по колосьям – колдующий звон,

Поспел, закачался в туманах загон.

Гадает по звездам старуха изба,

На крыше – солома, на окнах – резьба.

За пламенным лесом толпа деревень,

С плетнем обнимается старый плетень.

Мурлычет над речкой усатая мгла,

С седым камышом разговор повела.

В колодец за пойлом полезло ведро.

Горит за погостом жар-птицы крыло.

Горит переметно у дедовых ног,

А хлеб по полям и зернист, и высок.

Жует, как корова, солому серпом

Невидимый дед в терему расписном.

Волосья – лохмотья седых облаков,

Глаза – будто свечки далеких веков.

На третий десяток старуха в гробу:

Поджатые губы и венчик на лбу.

Остался на свете невидимый дед,

В полях недожатых лазоревый свет.

Народу – деревня, а дед за селом

Живет со своим золотым петухом.

А ляжет на стол под божницею дед, —

Погаснет над рожью лазоревый свет.

За меру пшена и моченых краюх

Споет панихиду дружище-петух.

Придет в голубом сарафане весна,

Опять в решете зазвенят семена.

На полке, в божнице – зеленая муть,

Зеленая проседь, – пора отдохнуть:

Под саваном дед безответен и глух,

Без деда зарю кукарекнул петух.

В селеньях, где шумят колосья

И сохнут избы на буграх,

Идет он рожью, льном и просом,

В простой рубашке и в очках.

Прозрачна даль. Туман не застит

Тропы зеленый поворот.

И он идет, влюбленный в счастье,

В лесные зори и в народ.

Раздвинет пальцами спросонка

Камыш зеленый кое-где.

И отразится бороденка

В заколыхавшейся воде.

Туман упал, но мысли ясны,

Они горят, как зорный куст.

Какой-то парень не напрасно

Снял пред учителем картуз.

И ветер треплет кудри эти

Желтее скошенного льна.

На избы темные в рассвете

Заря упала, как волна.

Напрасно старые судачат,

Не им идти в далекий путь.

Веселым смехом глаз ребячьих

Полна учителева грудь.

В очках, он зарослью исконной

Ведет в грядущие века.

Весной через камыш зеленый

Уйдет из берегов река!

Если есть на этом белом свете

В небесах негаснущих Господь,

Пусть Он скажет: «Не воюйте, дети,

Вы – моя возлюбленная плоть!

Отдаю вам все мои богатства,

Все, что было и пребудет вновь…

Да святится в жизни вашей братство

И в сердцах – великая любовь!»

Он сказал. А мы из-за богатства

Льем свою бунтующую кровь…

Где ж оно, святое наше братство,

Где ж она, великая любовь!

В каждой песне про тебя поется,

В каждой сказке про тебя молва,

Мир твоими ямками смеется,

Сном