Борис Громов - Поход «Седова»

Трещина в ледяном поле, сделанная форсировавшимся ледоколом.

Но тут поднимается шум. Нас уговаривают отказаться or этой дерзкой затеи, заявляют, что, авось льды раздвинет, и мы сможем пробраться вперед, что дорога будет не из легких и т. д.

Но Отто Юльевич со всей решительностью возражает. К тому же абсолютно нет никаких оснований рассчитывать на перемену в ледяных условиях, ибо три дня упорного труда достаточно ясно показали, что полярная зима уже вступает в свои права. Единственно, чего мог добиться капитан, это того, чтобы мы взяли себе в спутники опытного матроса.

В 9 часов вечера вся экспедиция провожала нас на лед. Под напутственные пожелания мы спустились по узкому шторм-трапу вниз. С борта подали маленький, брезентовый каюк (лодочку) на случай встречи с большими разводьями, легкие самоедские сани-нарты для его перевозки, два заплечных мешка с продовольствием, складную палатку и винтовку.

— Я думаю, — кричит нам сверху проф. Визе, — при благоприятных условиях через четыре часа вы уже будете на берегу.

Тронулись в путь, взяв направление на отчетливо видимый издали резкий излом красавицы скалы Рубини Рок. Сменяясь по-двое, тянем нагруженные продовольствием м лодочкой нарты.

Ровная вначале дорога, с крепким, упругим настом, который не давал ногам проваливаться в снег, неожиданно сменилась высокими, обрывистыми нагромождениями торосов. Вот только тут мы на своей шкуре почувствовали, что значит передвигаться в ледяной пустыне. Мокрые от пота, который обильно стекает с лица на теплые шерстяные фуфайки, с трудом волочим тяжелые сани, поминутно цепляющиеся за острые углы ледяных громад.

А тут еще, к несчастью, случилась первая авария: лопнули подпорки у саней, и сломалась одна из деревянных полозьев-лыж.

По правде оказать, у меня тут же явилась мысль плюнуть на сани и каюк и двинуться к земле без них. Но Отто Юльевич заявил решительный протест, указывая на зияющие впереди темные раны огромных полыней.

Тогда матросу пришлось показать свое мастерство. Быстро и ловко, специальными морскими узлами он кое-как закрепил поломанные части, и мы тронулись дальше.

Оглядываемся назад. Среди необозримого белоснежного покрывала чернеют уже начинающиеся скрываться в легкой дымке темные контуры ледокола и чья-то маленькая, едва видимая фигурка, следящая за нами в бинокль с высоты капитанского мостика.

У первого разводья, в несколько раз шире Москвы-реки, решаем разделиться на две партии, ибо утлый, неустойчивый каюк едва вмещает двоих, осаживаясь в воду до бортов. Уславливаемся, что Отто Юльевич и матрос попробуют перебраться на лодке, а Иванов и я — рискнем найти обход и встретимся с ними на другой стороне полыньи.

Прыгая по разрозненным льдинам, зачастую опускающимся под тяжестью ног, поминутно шлепаясь в студеную воду, пробираемся мы в ледяном хаосе, в беспорядочном нагромождении гигантских льдин и темно-синих глянцевых айсбергов.

Вначале казались страшными эти рискованные пируэты в воздухе, когда нам приходилось перемахивать с одной льдины на другую, а, главное, заранее знаешь, что эта новая льдинка настолько мала, что обязательно уйдет в воду и ты вместе с ней. Но потом делали это быстро и решительно, не давая ей возможности сильно уходить вниз, и под конец «обнаглели» до того, что ухитрились переплывать широкие полыньи на крошечных ледяных осколках. Залезаем на такой островок, оттолкнемся палками от большой льдины и плывем к другой, более надежной. Этот способ навигации весьма удобный, хотя и рискованный, ибо в любой момент льдина грозит перевернуться — и тогда холодная полярная ванна.

На другом берегу разводья встретились со второй группой. Оказывается, они с трудом переправились через полынью, ибо поднявшийся сильный ветер все время гнал легкий каюк в обратном направлении.

Снова шагаем в торосах. Снова тащим тяжелые, намокшие сани и шлюпку.

Вот уже десятый час, как мы честно вышагиваем, а к берегу, кажется, и не приближаемся, чувствуя, что все наши усилия быстро дрейфующий (движущийся) лед сводит к нулю, неуклонно отбрасывая на восток.

Вы представляете себе наш ужас, когда мы поняли, что все наши старания ни к чему. Усталые, измученные, мы идем вперед, а лед тащит нас в сторону, мимо узенькой полоски земли, которую так хотим, к которой так стремимся.

Вот когда мне вспомнились рассказы полярного исследователя Альбанова, пешком добиравшегося с затертого льдами корабля к земле Франца Иосифа. Альбанов писал: «Сегодня у нас счастливый день. За сутки нам удалось пройти пять километров».

Теперь мне это совсем не кажется странным. Пять километров по ледяным отвесным торосам, в обход больших полыней, с бесчисленными поворотами в поисках подходящего пути, с частыми возвращениями назад — вытягиваются в длинную многозначную цифру, пропитанную тяжелым потом, адским трудом и усилиями.

Нестерпимо хочется пить. Горло делается сухим, ненасытным. Сколько ни грызешь блестящие кристаллы льда, жажда не унимается.

Утро — собственно, этот термин в Арктике не совсем правилен, ибо всю ночь светило яркое солнце, — застало нас все еще на полпути. Итти вперед — нет сил. Необходимо хоть полчаса, но отдохнуть.

Останавливаемся, быстро раскидываем тонкую парусину удобной вместительной палатки Шмидта и с наслаждением уплетаем застывшие консервы.

Но неугомонный Шмидт уже торопит:

— Скорее в дорогу, до земли еще далеко.

Я поражаюсь его исключительной энергии и выносливости. С легкостью и мастерством хорошего альпиниста карабкается он по крутым обрывам торосов, прекрасно ориентируется и всегда правильно указывает на более хороший и удобный путь. А самое ценное — не унывает. В моменты, когда мы падаем от усталости, он находит в себе еще остатки юмора, чтобы ловко и незаметно подбодрить, дать настроение. Только здесь, в исключительно тяжелых условиях суровой Арктики, мы достойно сумели оценить это прекрасное качество.

Твердый наст, по паркету которого было так легко скользить, уже давно кончился. Ноги утопают в рыхлой крупе снега. Арктика заставляет нас быть акробатами. Приходится делать самые смелые прыжки, карабкаться но торосам и все время тянуть, тянуть тяжелые, окончательно доломавшиеся сани. Ноги отказываются повиноваться. Намокшая фуфайка прилипла к телу. Глаза слипаются, на плече красный рубец, намятый веревкой от саней. Мучительно долго тянется время, а берег, кажется, совсем не становится ближе.

Подходим к сплошному разводью. По очереди переправляемся на какую-нибудь льдину, оттуда — на другую и т. д. Но самое ужасное это то что, пока перевезут одного, пока лодка возвращается обратно, вся остальная группа оказывается уже далеко в стороне. А когда подбирают последнего из нас, то за ним приходится ехать уже добрую пару километров.