Дервла Мерфи - Девственная земля

В 5 часов 45 минут утра мы приземлились в аэропорту Палам. Отчаянно стараясь сохранить чувство реальности, я не переводила часы с гринвичского времени, но теперь я переставила их на 10 часов 15 минут и, пошатываясь, вышла на яркий солнечный свет. К счастью, день был «прохладный» (всего 18 градусов по Цельсию), но после 7 градусов в Лондоне мне было не так уж холодно.

Сидя в дряхлом автобусе, который, громыхая и сигналя, мчался по узкой дороге в Нью-Дели, я погрузилась в состояние необыкновенного покоя. Когда мы приближались к центральной площади Коннаут-плейс, пробиваясь как обычно сквозь сутолоку велосипедов с поклажей, степенно шагающих быков, сверкающих лимузинов, пешеходов и моторикш с сикхами за рулем, на меня внезапно снизошло чувство удивительного покоя. Тот, кто попадает в Индию после пребывания в «обществе изобилия», действительно ощущает избавление от какой-то неуловимой, но угрожающей силы. Человек здесь чувствует себя свободным так глубоко, как он не может быть свободным в обществе, которое постоянно навязывает новые потребности и иссушает наслаждение простыми и маленькими радостями.

Я побывала в яслях для детей тибетских беженцев, где раньше работала, и очень обрадовалась, увидев, насколько с тех пор там улучшились условия.

Руководит яслями Джамцо, младшая сестра далай-ламы[5]. Ей удалось превратить их из мрачного рассадника болезней в образцовые ясли с множеством веселых, розовощеких тибетских детей.

С 1961 года далай-лама живет в строго охраняемом особнячке неподалеку от яслей. Хотя его резиденцию обычно именуют «дворцом», но до дворца ей далеко, что, несомненно, доставляет удовольствие ее обитателю. Правда, беженцы порой огорчаются, видя далай-ламу в условиях, столь далеких от роскоши Поталы[6].

На следующее утро после моего приезда его святейшество любезно согласился принять меня, и я нашла, что он сильно изменился. Во время первой встречи шестнадцать месяцев назад у меня создалось впечатление, что он был несколько неуверен в себе и недоверчиво относился к иностранцам. Сейчас он казался более спокойным, и наша встреча была не столько аудиенцией, сколько разговором двух людей на волнующую их тему. Мы говорили в основном о положении беженцев, живущих в Непале, политические проблемы которого создавали для них много специфических сложностей.

После двух счастливых дней в Дели я отправилась в Масури. Путешествие заняло шестнадцать часов — автобусом, поездом, автобусом и, наконец, такси вместе с другими пассажирами из Дехрадуна. На окраине города мне встретился Джигме Таринг, тибетский аристократ родом из Сиккима, руководитель тибетской школы, в которой учатся шестьсот мальчиков и девочек. Он предпочитает, чтобы его называли просто «мистер». Когда в прошлый раз я приезжала в Масури, он был в Сиккиме. Теперь, впервые встретившись, мы сразу узнали друг друга и вместе поехали в Счастливую Долину (так справедливо называется центр местной тибетской общины).

Несмотря на свое знатное происхождение, Джигме Сумчан Вангпо Намгьял Таринг — типичный тибетец: простой, мягкий, с большим чувством юмора. Он и миссис Таринг (она руководит фондом жилищного строительства для тибетцев) — одни из немногих тибетских феодалов, которые считают себя ответственными за судьбы тысяч крестьян, находящихся в изгнании. Логичная точка зрения, хотя и не разделяемая богатыми тибетскими эмигрантами.

В Лхасе Таринги жили возле Поталы, и во время обстрела дворца в марте 1959 года их дом был частично разрушен. Рассказ Тарингов, очевидцев восстания в Лхасе, заинтересовал меня: недавно я прочитала книгу супругов Джелдеров «Своевременный дождь» и у меня создалось впечатление правдоподобности утверждения, будто Потала не подвергалась сильному обстрелу. Однако мистер Таринг перед отъездом из столицы заснял обстрел на кинопленку. Как спокойно заметила миссис Таринг, он рисковал жизнью, понимая, как это важно для разоблачения китайской пропаганды и для истории.

После отъезда его святейшества из летнего дворца 17 марта мистер Таринг два дня оставался в столице, чтобы убедить китайцев в присутствии далай-ламы в городе. Затем Таринг отправился пешком к границе с сопровождающим (сейчас он служит у него поваром). Миссис Таринг также удалось спастись. Однако прошли месяцы, прежде чем супруги узнали о судьбе друг друга.

Нужно отметить что Таринги без колебания последовали в изгнание за далай-ламой. Они даже не пытались взять с собой своих детей и внуков. Впервые услышав их историю два года назад, я в глубине души была несколько поражена «дезертирством», поскольку большинство европейцев в такой ситуации остались бы рядом со своими близкими. Нужно побеседовать несколько часов с Тарингами, чтобы понять, что для них его святейшество — самый дорогой и близкий не как личность, а как живое воплощение Ченрези[7]. Таким образом, жертвовать интересами семьи ради него было для них формой религиозного мученичества. Оба они знали, что в изгнании ему понадобится помощь тех немногочисленных тибетцев, которые получили европейское образование, но при этом сохранили глубокую веру.

Удивительно, что у тибетских буддистов отсутствует враждебное отношение к китайцам. И хотя в рассказах Тарингов о прошлом все-таки проступала горечь, в них не чувствовалось ни малейшего намека на ненависть или гнев. Им было также неприятно проявление подобного рода чувств со стороны более экспансивных европейцев, таких, например, как я. Мне же трудно было удержаться от резких слов. Умение большинства тибетцев отделить зло от его носителей, которым они сострадают как жертвам зла, заставило меня остро почувствовать незрелость тех, кто, как и мы, поддается низменным чувствам.

Я сижу на вокзале, в женской комнате отдыха, и изнемогаю от духоты. Вокруг лежат женщины. Одни расположились прямо на полу или на тюках с постелью, другие устроились на старых продавленных диванах. Две женщины свернулись калачиком на столе, прикрыв лицо краем сари. В настоящий момент ощущаю только одно — я в комнате отдыха какого-то вокзала и вынуждена смириться с неудобствами и душевной усталостью. Судя по тому, что написано на доске объявлений, я в Музаффарпуре, но с таким же успехом могу поверить, что это Уотерфорд или Милан.

Двадцатидевятичасовое путешествие в поезде из Дехрадуна, быстрое по местным понятиям, но самое длительное в моей жизни, было сущим наказанием за мои грехи. В стоимость билета (один фунт восемь шиллингов и четыре пенса) за проезд до Непала входило место на дощатой полке, на которой я проспала довольно спокойно последнюю ночь. Однако к утру поднялся порывистый ветер, гнавший столбы пыли по бесконечно сухой серо-желтой равнине. Эта дьявольская пытка продолжалась до захода солнца. Видимость не превышала сотни ярдов. Горячее небо потемнело от пыли. Грязная маска из пыли и пота покрывала мое лицо. Все утро я просидела в полузабытьи. «Вот настоящие лишения», — думала я. Ведь по сравнению с этим путешествие по Индии на велосипеде — пустяк.