Вокруг Света - Вокруг Света 2006 №09

Подобное быстро исчезает из исторической памяти. Общество не хочет об этом вспоминать. Кого интересует, что на деле произошло? Уязвленное поражением в войне общественное сознание нетрудно очаровать мифами. Гитлер говорил, что поражения августа 1918-го были игрушкой по сравнению с победами, которые одержала до этого немецкая армия, что не они стали причиной капитуляции. По его словам, причиной поражения была деятельность тех, кто на протяжении десятилетий работал над уничтожением политических и моральных установлений и сил немецкой нации.

Вспоминаются строки Пушкина: «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Исследователи истории Веймарской республики считают: то, что ее лидеры не были готовы предать гласности материалы об ответственности германского руководства за развязывание Первой мировой войны, — один из важнейших факторов, приведших республику к краху. Миф о невинной, непобежденной, преданой, униженной Германии был оружием, которое руководители республиканской власти дали в руки тем, кто в демократические ценности не верил.

Неожиданность, быстрота, с которой рушатся, казалось бы, непоколебимые империи, порождают ощущение нереальности происходящего. Нетрудно убедить общество, что государство, которое столь неожиданно развалилось, можно столь же быстро восстановить. Это иллюзия. Причем опасная. Платой за нее стали реки крови, пролитые в ходе Второй мировой войны.

Советский Союз был территориально интегрированной империей, одной из мировых сверхдержав. За несколько лет до его распада в возможность того, что произошло в 1988—1991 годах, почти никто не мог поверить. После краха СССР за границами России осталось более 20 млн. русских, оказавшихся национальным меньшинством в стране, которую раньше считали своей. Это усиливает постимперский синдром, ставший одной из тяжелых проблем современной России.

Это — болезнь. Россия проходит через ее опасную стадию. Нельзя поддаваться магии цифр, но то, что крушение Германской империи отделяло от прихода Гитлера к власти примерно 15 лет, — столько же, сколько отделяет крах СССР от России 2006—2007 годов, заставляет задуматься. Медицине известен феномен: если человеку ампутировать ногу, ощущение, что она болит, не проходит. То же относится к постимперскому сознанию. Утрата СССР — реальность. Реальность и социальная боль, порожденная проблемами разделенных семей, мытарствами соотечественников за рубежом, ностальгическими воспоминаниями о былом величии, привычной географии родной страны, уменьшившейся, потерявшей привычные очертания. Эксплуатировать эту боль в политике нетрудно. Произнеси несколько фраз, суть которых в том, что «нам нанесли удар ножом в спину», «во всем виноваты инородцы, которые расхитили наше богатство», «теперь мы отберем у них собственность и заживем хорошо», — и дело сделано. Эти фразы не надо выдумывать самому, достаточно прочесть учебник, посвященный нацистской пропаганде. Успех обеспечен.

Это политическое ядерное оружие. Его редко применяют. Конец тех, кто его использует, как правило, трагичен. Такие лидеры приводят свои страны к катастрофе. К сожалению, в России в последние годы ящик Пандоры оказался открытым. Обращения к постимперской ностальгии, национализму, ксенофобии, привычному антиамериканизму и даже к не вполне привычному антиевропеизму вошли в моду, а там, глядишь, войдут и в норму. Важно понять, насколько это опасно для страны и мира.

Постимперская ностальгия — болезнь излечимая. Опыт Франции, которой утрата империи далась нелегко, показывает: потребовалось несколько лет динамичного экономического роста, чтобы опасная для страны истерика, чуть не взорвавшая демократический режим, превратилась в мягкую, романтическую ностальгию по утраченному величию. Но в эти годы за сохранение демократии надо было бороться. В истории бывают моменты, когда роль личности особенно велика. То, что сделал в начале 1960-х годов Шарль Де Голль для предотвращения прихода к власти радикальных националистов, переоценить трудно. В Германии 1920—1930-х годов развитие событий пошло по иному пути.

Жизнь сложилась так, что у меня есть некоторые преимущества по сравнению с другими исследователями крушения империй. Я был непосредственным участником связанных с ними событий, одним из авторов Беловежских соглашений, зафиксировавших факт краха последней империи ХХ века — Советского Союза. Значение Беловежских соглашений не надо преувеличивать. Они юридически оформили факт состоявшегося развода. Государства, которые не контролируют свои границы, денежную, налоговую и судебную системы, не могут подавлять этнонациональные конфликты (а именно в этом состоянии был Советский Союз после августовских событий 1991 года), не существуют.

Как показывает опыт Югославии, процесс развода может быть кровавым. Беловежские соглашения декабря 1991 года не сняли боль от распада территориально интегрированной империи, но помогли избежать большой крови и ядерной катастрофы. В результате этих договоренностей уже к маю 1992 года подавляющая часть наиболее опасного — в силу технологии принятия решений о его применении — тактического ядерного оружия, ранее находившегося на территориях других республик, была сосредоточена в России.

Повторю: то, как практически происходит распад империй, с какими проблемами приходится сталкиваться властям метрополии, знаю лучше многих. И все же не взялся бы за эту работу, если бы не видел, насколько политически опасна эксплуатация постимперского синдрома в современной российской политике, не знал об очевидных, бросающихся в глаза аналогиях между риторикой людей, использующих постимперскую ностальгию в нашей стране, и стандартами пропаганды национал-социалистов в последние годы существования Веймарской Германии.

Параллели между Россией и Веймарской республикой проводят часто. Сам принадлежу к числу тех, кто проводил эту аналогию в российских политических дискуссиях начала 1990-х годов. Но не все понимают, насколько они значимы. Мало кто помнит, что имперская государственная символика была восстановлена в Германии через 8 лет после краха империи — в 1926 году, в России — через 9 лет — в 2000-м. Не больше и тех, кто знает, что важнейшим экономическим лозунгом нацистов было обещание восстановить вклады, утраченные немецким средним классом во время гиперинфляции 1922—1923 годов. И сегодня те, кто обещает восстановить вклады, обесценившиеся во время финансовой катастрофы Советского Союза, дословно повторяют геббельсовскую риторику начала 1930-х годов. Естественно, придя к власти, вклады нацисты не восстановили. Они привели страну к войне и еще одной денежной катастрофе.